SS

Lana Del Rey – Summertime Sadness Сонёлю семь, его рост - метр с кепкой, и загородная река кажется ему большой-большой. Он думает, что на другом берегу уже другая страна. И, наверное, не страна даже, а какое-нибудь волшебное королевство с грозным правителем, чью дочь заколдовала злая ведьма. Так и говорит своему другу Мёнсу - тот не выше, не умнее и не старше Сонёля. Но ему думается, что именно Мёнсу разбирается в этом лучше всех. Но он сам удивляется ёлевым словам, сидя на песчаном прогретом берегу, ножками бултыхая и заливисто смеясь. - Вырасту и спасу принцессу. Обязательно! Мёнсу строит планы на далёкое будущее, а Сонёль будто специально щекочет его прямо под рёбрами - мол, ещё посмотрим, кто станет героем. И становится непонятно - яркое солнце или детские улыбки так ласково и хрустально-чисто играют тихим журчанием речных прозрачных волн. Песок приятно-приятно греет мальчишечьи ладони, заботливо напекает голову солнечное дыхание, и Сонёль щурится, ловя на себе мёнов заинтересованный взгляд. Они знакомы всего семь дней. Неделю назад Сонёль покинул душный город с пыльными домами и потухшими от ночных фонарей звёздами, чтобы посмотреть в лицо летним деревенским приключениям, пропитанным неловкими вздохами цветущего поля, наглым топотом июньского ливня по крыльцу и гулом густого леса. Каждый день - как глоток волшебства. То Сонёль с Мёнсу ковбои дикого-дикого Запада, то рыцари Средневековья, то бандиты, ограбившие крупный банк и ювелирный. Их родители только рады: наконец дети нашли себе занятие. У Сонёля не хватает лёгких, чтобы полностью распробовать вкус душистого луга, усеянного разноцветными лепестками. Мёнсу кладёт свою ручонку ему на плечо, в другой держа сачок, и радостным воплем оповещает друга о бабочках с полыхающими на жарком свету крылышками-лоскутками. Сонёль широко-широко улыбается, восхищение Мёнсу оседает в его душе золотыми песчинками, и сердце быстро-быстро просит об одном: поскорей лови их. И когда у Сонёля в кулачке трепещется что-то живое, греет своими крылышками ладонь, он чувствует себя хозяином мира размером в цветочный луг и длиною в одно лето. В июле папа Мёнсу зовёт ребят на рыбалку. Сонёль покрепче Мёнсу, и держать удочку он может сам, ловить рыбёшек - тоже. Только вот на крючок к нему попадаются водоросли с тиной и дырявые резиновые сапоги - целых три штуки, по отдельности. А вот Мёнсу с его отцом везёт больше - и в их ведёрке красуется большая-большая рыбина с блестящей склизкой чешуёй и острыми плавниками. Над сонёлевой головой парят серебряные стрекозы, когда он с обидой в голосе и почти мокрыми от слёз щеками говорит, что это нечестно. Вечером они из деревянных пиал деревянными ложками едят уху. А в середине августа Сонёля забирают обратно в город. Там не помечтаешь о принцессе с другого берега, не половишь бабочек, не поносишь дырявых в коленях штанов и вообще - там нет Мёнсу. Сонёль с удовольствием погостил бы у него подольше - прямо до сентября. Но для его родителей «первый раз в первый класс» намного важнее желаний сына, которые вряд ли смогут помочь получить приличную работу. Сонёлю этот год даётся тяжко. Любую школьную проблему он сводит к шутке, к недоразумению, но родители не довольны этим и жутко кричат на сына. Оттого Сонёль по ночам хнычет в подушку и засыпает лишь к утру весь в слезах и соплях, мечтая о той принцессе с другого берега и о чудесных играх с Мёнсу. Но школьные девять месяцев неожиданно превращаются в девять лет учёбы без передышки, потому что сонёлевы родители так отчаянно желают, чтобы их сын был самым умным в классе, а то и во всём учебном заведении, что все восемь лет таскают его по репетиторам, заставляя читать книжки и принимать участие во всех олимпиадах. И только к концу девятого года «Ли Сонёль» гордо красуется на первой строке в рейтинге успеваемости школы, а его фото висит на доске почёта. У Сонёля светлые волосы и модная стрижка, рост его совсем не метр с кепкой, и ему не семь лет. Мёнсу думает, что какой-то городской придурок сюда по ошибке заехал, когда видит его сидящим на берегу той реки. Но ёльское «Ну, как? Освободил принцессу?», и сердце Су то ли лопается, то ли сжимается. Вроде как совсем не хватает воздуха, лёгкие собираются в тугой узел. А ещё в голове то ли пустота, то ли тяжёлое осознание невозможного возвращения друга детства. - Тебя ждал. - Вот и дождался. Сонёль смотрит на Мёнсу, а Мёнсу на Сонёля, и оба понимают, что что-то всё-таки изменилось за девять лет. И дело не в ломающемся голосе Су, не в семи серьгах в левом ухе Ёля, а, наверное, дело в чём-то, расположенном прямо за рёбрами слева со спины. В том, что бьётся оно как-то слишком быстро, дыхание спирает, а долгожданных вопросов так и не задаётся. Деревья, корнями достающие до звенящей речушки, склонились над песчаным берегом в переплетениях зелёных ещё не высохших от росы листиков и корявых веточках. Солнце больше не согревает их ребячьи мурашки, не напекает. Оттого у воды дует прохладный ветер, зябко пробирающийся под лёгкие футболки. Сонёль едва двигает лопатками, пропуская по спине миллиарды мурашек. Он то ли неловко, то ли свободно вздыхает и оборачивается к Мёнсу, сидящему слева и перебирающему клочок свежей травы. - И как ты без меня лето проводишь? - Скучно было. И Су жмурится от пробивающегося сквозь узоры ветвей солнце, закрывая путь луча ладонью. - А ты? - Я учился. - Летом? - Да. - Должно быть, ты очень умный. - Вряд ли. Я просто не могу противостоять собственным родителям. - Вот слабак. Мёнсу по-детски открыто смеётся над Ёлем, сводя всё к доброй шутке, а тот лишь давится досадливым смешком, мысленно соглашаясь с Су – слабак. Сонёль с Мёнсу собираются на рыбалку, но в пять утра улица встречает их не слепым туманом, а шумным ливнем. Сонёль специально встал в четыре, чтобы подготовить снасти и добраться до друга. Даже приходит к тому, но ровно за пять минут до выхода у окна что-то зашелестело, а по стеклу глухо ударило. Вот так рушатся их планы. Мёнсу с другом без проблем посидел бы дома, но спящие родители, не переносящие посторонних и даже шороха, вряд ли одобрят его затею в такую рань. Ёльский свитер быстро промокает, когда они с Мёном с приглушенным хихиканьем прямо под дождём бегут в сарай, где пауки и прочие букашки, а ещё – колючее сено. Но они всё-таки мальчики. Таким их не напугать. И поэтому Мёнсу беззаботно стягивает с себя промокшую до последней ниточки кофту и вешает её на первую попавшуюся деревянную перекладину в сарае, укрываясь старым пледом, лежавшим на сгнившей скамейке. Ёль только бросает: - Зачем снял кофту? Заболеешь ещё. Летом болеть нельзя. А Мёнсу отвечает: - В мокром я скорее простужусь, чем под сухим пледом. Ты тоже бы снял свой свитер. Высуши его. Давай, ко мне садись. Пледа всем хватит. И вся эта мелкая забота – почти братская. И пусть не виделись девять лет, пусть о жизни друг друга знают целое ничего, но всё-таки друзья детства. Сонёлю помнится, как мама Мёнсу ещё в том прошлом сказала ему: «Ты смотри за Мёнсу. Он же ещё совсем маленький, глупостей понаделает. А ты уже взрослый. Должен заботиться о младших». С тех пор и верит, что имеет полное право докучать Мёнсу замечаниями, давать оплеухи за косяки. Но не делает всего этого. Точнее – не делал. Не было возможности. Сонёлю хочется нацепить на Мёнсу шубу, чтобы тот не мёрз. Но только послушно снимает свой свитер и плюхается на сено к другу, укрываясь жёстким пледом. А Мёнсу будто специально трогает Ёля холодными пальцами за спину, тут же громко смеётся. Лучше мокнуть под дождём, чем сидеть в неприятных полусумерках сарая, нюхать плесень и сухую траву, но рассказы Мёнсу о школьной жизни звучат интересней именно тут. - И ты месяцами жил в интернате? - Да. - И тебе не было скучно? - Нет. Я не один жил там. Были и другие ребята. Это лето не лучше лета девятилетней давности. Совсем. Оно обещает быть дождливым и холодным. Таким серым. У Сонёля всё время заложен нос, и Мёнсу смеётся над тем, как он неожиданно чихает. А у самого першит горло, и голос хриплый. Так они проводят весь июль.