SS

Lana Del Rey - Summertime Sadness Жизнь в неведении - штука страшная. Живёшь во лжи в прямом значении: тонешь, захлёбываешься фальшью, барахтаешь руками в попытке выплыть, только глубже уходя. Мёнсу никогда не говорили о том, что его интернат не просто школа, в которой живут дети. Нет. Его интернат - школа, в которой живут умственно отсталые дети. И, наверное, так и не скажут, пока Сонёль не докопается. Но докопается он потом, когда будет пролито много, очень много воды. Просто всё рано или поздно вскроется. Ранний август для Сонёля всегда бордовый: свет ближе к ночи наливается красным, темнеет и набухает, когда солнце бесстыже тонет в облаках у самого горизонта. Ветер не жаркий, тонкими лезвиями проходится холодно по коже, когда бежишь вперёд с открытой грудью - с руками в разные стороны. В глазах будто что-то блестит медью - часто-часто моргаешь, чтобы понять, что это - закатные блики. Это всё - дичайшая редкость, ведь дождь будто вечный, а серое небо, казалось, бессовестно сменило голубое. Но в этот раз Ёлю несказанно везёт: всё выходит так, как он любит. Сонёлю по ногам бьют влажная трава, белые цветочки, собранные в маленькие облака у земли, когда он несётся со всех ног к дому Мёнсу, чтобы с заливистой улыбкой по-детски весело позвать его ночевать к себе. Он уже прислоняется щекой к деревянной двери дома Мёнсу и заносит кулак для стука, но останавливается - замирает. В груди что-то лопается, в лицо будто окатывают ледяной водой, и ноги подкашиваются, когда он улавливает еле слышное: - Со следующего года Мёнсу будет жить в интернате. Я откажусь от него. Бух. Сонёля словно толкают чем-то тяжёлым в грудь, он мелкими твёрдыми шагами вытоптывает назад и тут же наступает на чью-то ногу. Мёнсу врезается щекой в его спину. - Э-э-эй, Ёль! Мёнсу выдёргивает носки из-под пятки. - М-м-мёнсу? Сонёль расстерянно улыбается. - Ты чего тут ноги людям давишь? - Я? Да-а-а... Ничего. Просто хотел спросить: переночуешь у меня? Просто бабушка сегодня решила к сестре сходить - помочь с хозяйством, а она в другом конце деревни. Бабушка только завтра вернётся, а мне одному скучно и страшновато. Мёнсу замирает на несколько секунд, хмурится, когда полумёртвые лучи режут глаза, и так непринуждённо произносит "Конечно", что у Сонёля грудная клетка проваливается вовнутрь: - Отлично. Ночь какая-то странная. То ли сумерки, то ли рассвет. В окно пробивается луна; её лучи приглушённы, сероваты, не такие тонкие и белые. Свет слишком плотный, ложится на стены матово, еле остаются тени. Сонёль считает на потолке трещинки-паутинки, еле пробивающиеся через полотно лунных лучей, меркнующие во тьме. Он собрал руки в замок, сцепляя пальцы, - сейчас поглаживает большим пальцем другую кисть. У Сонёля ком в горле и глаза словно стеклянные. Он даже не моргает. По телу стелется мурашками нервное напряжение, Ёль шумно вздыхает, вспоминая слова матери Су. Его рёбра, наверное, все в трещинах - сердце так сильно стучится наружу, хочет выпрыгнуть от всего этого сумасшествия. Сонёль не может понять, что должно заставить родную мать, растившую ребёнка пятнадцать лет, отказаться от него. Что должен был сделать ребёнок, чтобы стать настолько противным и ненужным родителю? Ничего. Дети есть дети. Всего лишь дети. Он ни в чём не виноваты. Это не их вина. - Мёнсу-я... Сонёль зовёт тихо-тихо, боясь-надеясь разбудить друга. В ту же секунду по левую сторону от Ёля раздаётся шорох и приглушённый голос: - Что-о-о? Голос Су недовольный, но бодрый. У Ёля на губах плавится улыбка, он тут же давится ею. - Расскажи о своей маме. На секунду вокруг поселяется пустота, Сонёль даже задерживает дыхание, щурясь и прислушиваясь к сумасшедшему сердцу. Мёнсу, кажется, постягает глупое разочарование. Но оно не в Ёле, нет. Просто бывает, когда внутри что-то обидно гаснет и не смеет тлеть. - Что ты хочешь о ней услышать? Пусть у Мёнсу ломается голос, но эту дрожь от подступающих слёз, от будущих гортанных завываний Сонёль ни с чем не спутает. Он триста раз жалеет, но всё равно роняет: - Всё. И тут же из уст Су не по его даже желанию вылетает быстрое, просто-напросто убегающее: - Она умерла восемь лет назад. Сонёлю бы попросить прощение за вопросы, утешить Мёнсу, но он, миллиарды раз проклиная себя, говорит: - Но вы живёте втроём. Хотя и ни разу не видел за это лето твоих родителей... Кто тогда... - Это мамина сестра. Она мне как мама. Она живёт с нами, папа её попросил, потому что ему некогда за мной смотреть. Он работает всё время. Порой мне кажется, что он меня ненавидит. - Ненавидит? За что? - Я не знаю. Просто когда я начал ходить в школу, он перестал относиться ко мне так, как относился раньше. - Мне тебя жаль. Зато честно. - Мне тоже... Жаль себя. И будто бы нет того пятнадцатилетнего парня, почти мужчины. Слёзы по щекам прямо как у шестилетки - такие же чистые и обидные. Мёнсу молчит, ничего не говорит, боится произвести хоть звук. Но Сонёль так отчётливо слышит, как Мёнсу сглатывает слёзы, как задерживает дыхание, что сам невольно сжимает губы до тонкой белой линии и перестаёт дышать - выцеживает слёзы. Сонёлю хочется прижать Мёнсу к себе, утешить, но знает, что тому станет только хуже. Сонёля самого успокаивать надо. Детские сказки не заканчиваются, когда дети - уже давно не дети. Детские сказки заканчиваются тогда, когда становится некому их читать. Дети же сами читать не могут. Остаётся тосковать по любимым персонажам, по волшебству, по лучшей выдуманной жизни. С неба изредка пробивается маленькими каплями дождь, неожиданно попадая холодом на лицо, волосы. Деревья у той речушки постарели. Сильно. Они облезли, нет тех безумных переплетений, нет теней от слабого цвета. Ничего нет. Тёплый песок походит на замёрзшую грязь. Всё будто пережило смерть, еле-еле добирается до своего законного конца. Все травы, поднимавшиеся к свету, греющему своей заботой солнцу, сгнили от дождя, зачахли, а вода чистейшей речки стала мутной. И разве это не разочарование? Всё, что ты помнишь, что яркими образами светится в душе, умирает за один месяц. Так не бывает? Только так и бывает. Сонёль в своих резиновых сапогах до колена, Мёнсу в непромокаемых кроссовках, но носки у них всё равно сырые, когда они всё-таки доходят до того места, где сказкой было пропитанно всё насквозь. Нет, мальчики не вырастали. Им бы до сих пор верить во всю эту чудесную чушь, но когда Ёль предлагает спасти принцессу, пытаясь создать атмосферу прямо из детства, Мёнсу бросает в ответ угрюмо, быстро: - Я был там недавно, когда ты с бабушкой уходил. На том берегу пусто. Никого. Я почти заблудился в полусгнивших стволах этих сырых деревьев. В голосе Су неприкрытое презрение и желание удушить виновника всему. Но таким вещам обычно нет виновников: всё происходит лишь потому, что должно. Сонёлю кажется, что на его друга обрушиваются неудачи ливнем. Примерно, таким, что шёл весь месяц. - Принцессы нет. - И не было. Сонёлю кажется, что Мёнсу взрослеет за ночь. Ему от этого жутко. А вы когда-нибудь встречали тех, кому солнце в последний раз улыбалось в далёком детстве?