Слишком много белого

Совершенно уничтоженный, Харви бесцельно брел по залитым светом оживленным нью-йоркским улицам, впервые в жизни оставаясь равнодушным ко всеобщему женскому вниманию, неизменно сопровождающему его по жизни, а особенно в моменты, когда он, как сейчас, был облачен в безупречный смокинг от Тома Форда. На плечи тяжким грузом легли безысходность и одиночество, и впервые в жизни захотелось почувствовать рядом дружескую поддержку. Не в этот раз, с горечью отозвалось в душе. Маркус в тысяче миль к западу, а те три человека, которых можно было считать его друзьями, включая ее саму, находятся в месте, от которого ноги уносят все дальше и дальше. Харви уже и забыл, что сердцу может быть настолько больно – казалось, боль заполнила его всего, вгрызаясь в душу, терзая сердце, тяжелым звенящим стуком отдаваясь в голове. Он вдруг отчетливо осознал, что это за гранью возможностей, мгновенно охваченный потребностью притупить переживания и чувства, понимая, что не выдержит, если еще хоть немного будет прокручивать в голове непрошеные видения: вот Донна направляется к алтарю, вкладывает свою ладонь в ладонь Ричарда, произносит свою клятву, улыбается ему, принимает поцелуй, теперь уже всецело и бесповоротно принадлежащая другому мужчине. Осознавая, что этим самым истязает себя еще больше, Харви тем не менее прокручивал этот сценарий в своем воображении снова и снова, словно сам себя наказывая за то, что столько времени был таким непроходимым кретином. Продолжая идти куда глаза глядят, он обнаружил себя недалеко от своего офиса, аккурат перед парнем с кофейной тележкой. Выход пришел сам собой. Он всегда презирал подобный способ прятаться от проблем, но сегодня этот выход казался единственно действенным. Оглянувшись вокруг, Харви выудил из кармана несколько крупных купюр и небрежно бросил их на прилавок. -Вы слишком переоцениваете мой кофе, мистер. А газеты стоят и того меньше,-с настороженностью во взгляде натянуто улыбнулся пацан. -Три косяка,- без эмоций заявил Харви. -Вы меня с кем-то путаете. -Да брось ты уже звучать, как заигранная пластинка,-раздраженно вырвалось у Харви. -Я не понимаю, о чем вы,-гнул свое паренек, и Харви начал терять терпение. -Слушай, сосунок, если ты сейчас не отоваришь меня тем, ради чего ты тут на самом деле, мне придется позвонить окружному прокурору, и, я уверен, он очень заинтересуется твоей долгой и безупречной работой в известной нам обоим сфере. Изменившись в лице, парень потянулся куда-то вниз, за тележку и, несколько секунд повозившись, привычным жестом вытащил свернутую газету на прилавок. -Вот ваша пресса, сэр. -Ну и славненько,-удовлетворенно проговорил Харви. Спустя четверть часа такси уже доставило его в пентхаус, где он обессиленно плюхнулся на диван и выудил из кармана травку. Жадно делая затяжку за затяжкой, он все ожидал, когда же, наконец, станет легче, но впервые в жизни травка возымела несколько иное действие. Вместо ожидаемого безразличия в мозг одна за другой врывались сумасбродные идеи, одна краше другой. Отчаяние и не думало испаряться, лишь несколько уступив место сумасбродству, и вот уже его одолевало желание вернуться и попросту украсть ее из лап этого приторно-сладкого архитектора, или хорошенько отделать его, отбив все его достоинства, или, может, овладеть ею в одни из тех долгих внеурочных часов в офисе, возможно, даже сделать так, чтобы она забеременела, или попросту пойти и рассказать ее муженьку, как страстно его невеста отвечала на поцелуи другого мужчины за какие-то считанные минуты до похода к алтарю. Даже сквозь пелену запретного дурмана он понимал, что выглядит жалким. Проигравшим, озлобленным на весь мир и вдобавок еще и обкурившимся. Плевать, все ж лучше, чем терпеть эту невыносимую муку утраты, по крупицам уничтожающую его я, с насмешкой перечеркивающую все надежды на будущее. Тяжело поднявшись с дивана, Харви устало поплелся к огромной стеклянной двери и, толкнув ее, вышел на просторную террасу – привилегию его пентхауса. Усевшись в глубокое кресло, он закинул ноги на журнальный столик, откинул голову на спинку и закрыл глаза. *** Харви просидел в такой позе, казалось, вечность, но боль ни утихала, и, с трудом заставив себя встать, он нашел утешение в скотче, мало заботясь о том, какие последствия может повлечь смесь напитка и травки, стремясь любым способом забыть хотя бы на несколько часов о той, к которой так отчаянно стремилась каждая клеточка его черствой, эгоистичной и непутевой натуры. Старый друг виски возымел, наконец, нужное действие – он отключился, провалившись в беспокойный, полный кошмарных сновидений полусон, остатками сознания регистрируя многочисленные звонки на мобильный, и спустя некоторое время стук в дверь. А, может, это было частью кошмара, в котором Джессика снова тянула его на празднество, имеющее целью слить остатки его жизни в сточную канаву. Когда в следующий раз, спустя несколько часов, в барабанных перепонках пронзительно загрохотал шум дверного звонка, он с трудом приоткрыл глаза, равнодушно констатируя, что уже, должно быть, ночь или поздний вечер - квартира была погружена во мрак, лишь отчасти освещаясь долетавшим из окон светом возвышающихся на другой стороне Центрального парка небоскребов. Звонок не прекращался, вызывая, как всегда в таком состоянии, мучительный стук в висках. Стремясь прекратить это издевательство, он сполз с кровати и, с трудом держа равновесие после долгого забытья, потащился к двери. Он ожидал увидеть кого угодно, только не этого человека. ***