***
Я всегда любил самолеты. Летать — это что-то настолько восхитительное и завораживающее, что даже командировки за границу для меня становились чем-то волшебным. Вы только представьте, взлетать под самые облака, а то и выше, куда раньше могли подниматься лишь птицы. А вот прыгать с парашютом — явно не для меня. Я много раз задумывался об этом, однако прекрасно понимал, что все-таки предпочитаю уверенную плавность металлических птиц, основанную на многолетних разработках ведущих инженеров. А вот хлипкая конструкция купола над головой, основанная на хитросплетениях множества тросов, никогда не вызывала во мне доверия. Предвкушение поездки позволило мне ненадолго отвлечься от тягостных раздумий по поводу Артура. И я старался не думать о том, насколько правильно поступаю, отвечая на эти ухаживания своего друга. Я ведь не дурак — заметил, как он на меня смотрит, как переживает за меня. Противоречивые мысли не дают мне покоя, поэтому я стараюсь прислушаться к непринужденной болтовне моего старого друга. — И вот, представляешь, решили мы все-таки прыгнуть с парашютом. А почему нет? В жизни же надо все попробовать! — Антон сидит рядом, сощуренно посматривая на меня, однако он не стремится полностью завладеть моим вниманием. — Не понимаю я таких сомнительных удовольствий, — я качаю головой, поправляя очки. Может, я и выгляжу сейчас, как учитель, однако никто не мешает мне высказать свое мнение. — Ты не поймешь, пока не прыгнешь, — Кузнечик тихо фыркает. — А ты знаешь, у парашютистов, которые совершают прыжки в группе для построения фигур, есть такая очаровательная традиция… обычно перед полетом они принимают на душу — ну, ты понимаешь, для храбрости и собственного удовольствия. И перед тем как выпить не просто чокаются, но про себя считают до трех. И дальше одновременно выкрикивают «Ха!», — он щурится, улыбаясь. — Это у них такой способ настроиться на одну волну. Помню, мы с друзьями тоже так развлекались. А почему бы и нет? Я не могу сдержать улыбки. Эти рассказы Антона про его насыщенную приключениями жизнь порой нагоняют на меня легкие приступы светлой зависти. Я никогда не отличался особым авантюризмом, поэтому чужие рассказы о таких вещах для меня становятся похожими на сказки. Сказки, которым не место в моей слишком продуманной жизни. — Ничего-ничего, — после недолгого молчания продолжает мой бывший однокурсник. — Мы с тобой на отдыхе так оттянемся, что тебе потом тоже будет, о чем рассказать на работе. Пусть знают, какой у них начальник.***
Все-таки не могу не восхититься тем, насколько хорошо мой друг продумал весь маршрут. Еще в аэропорту мы взяли напрокат кабриолет, который ярко сверкал своими белоснежными боками, а потому могли позволить себе не зависеть от общественного транспорта. Дорога стелилась под шинами чуда немецкого автопрома — Антон самостоятельно выбирал машину, являясь очень придирчивым ценителем. Я этого увлечения не разделял: для меня это, скорее, было просто средство передвижения. Бесконечное разнообразие пейзажей привлекало мое внимание, я мог любоваться и любоваться красивой природой, несмотря на то что в Европе я был не один раз. Хотя, конечно, ни с чем не сравнятся поля дивного сиреневого цвета, которые я однажды видел, путешествуя по Франции. Восхитительно красивая лаванда была столь нежной и хрупкой, что я тогда больше часа стоял на обочине и любовался этой невероятной сказкой. Наверное, если бы я когда-нибудь решил переехать жить за границу, я бы выбрал именно Францию — изящный и завлекающий собственной простотой Прованс согревал мне душу и позволял отдыхать разумом, забывая обо всех проблемах. — Знаешь, когда-нибудь я обязательно куплю виног… виногладник во Фланции. Небольшой дом, где буду отдыхать от этого бешеного темпа моей жизни, — мне нравится делиться своими мыслями с Антоном, который увлечен дорогой и сверкающим белоснежным BMW, на котором мы пролетаем все эти невероятной красоты поля и леса. — А ты не помрешь со скуки-то, а? — откликается Кузнечик, улыбаясь слишком по-голливудски. Под зеркальными стеклами его очков я не могу различить его глаза, однако отчего-то я стопроцентно уверен, что он бросил на меня быстрый взгляд. — Конечно, нет. Я буду заниматься виногладом и создавать восхитительные букеты вин. А еще… неподалеку обязательно будет лавандовое поле, — делиться своими мечтами с мужчиной, сидевшим за рулем, было как-то совершенно естественно. Как будто он был моим единственным другом, от которого у меня не было секретов. — А как же твое детище? Не жалко ли тебе будет бросать все то, что ты с таким трудом создал? — Антон смотрит на дорогу, а на губах его играет легкая полуулыбка. А я восхищаюсь тем, как он красиво ведет машину — его легкие, но четко выверенные движения, непринужденная поза, скользящие по коже руля сильные пальцы. Он настолько органично смотрится на водительском сидении, что я даже не решаюсь предложить свою помощь. — Я оставлю человека вместо себя. Конечно, я не покину компанию! Буду вести дела удаленно. Иногда надо будет появляться в офисе, но это не настолько сложно, — закидываю руки за голову, полностью расслабляясь и рассматривая открывающиеся впереди пейзажи. Горизонт, за которым скрываются сотни чудес, будто ожидающих именно нас. Все-таки путешествия — это нечто волшебное! Неожиданно мои мысли возвращаются к Артуру. Мой взгляд становится рассеянным, когда я невольно вспоминаю его непослушные кудряшки, которых я так любил касаться. Его красивые скулы и невероятно сладкие губы, которые до сих пор снятся мне по ночам. Может быть, именно поэтому я предпочел страдать от бессонницы? Мне слишком не хватает его тепла и насмешливого, порой дикого взгляда карих глаз. И мне даже кажется, что я зря не поговорил нормально с этим мальчишкой — сейчас я готов поверить в любую отговорку, лишь бы не чувствовать такой глубокой беспомощности. А эта щемящая нежность внутри вдруг становится настолько болезненной, что я в какой-то миг даже начинаю задыхаться, садясь ровнее. — Денис? Обеспокоенный голос Антона выводит меня из этого состояния, и я кидаю на него благодарный взгляд. Убрав очки в нагрудный карман, устало потираю глаза. — Все замечательно, — конечно, вряд ли Кузнечик поверит мне. И правда, он останавливает машину на обочине, включая аварийки, и поворачивается ко мне. И едва только я собираюсь попросить его снять солнечные очки, как он, будто прочитав мои мысли, кладет их на торпеду. Ох уж эти его глаза — мне кажется, что этот зеленоглазый мужчина попросту гипнотизирует меня. — Ты уверен? — мягко спрашивает он и поднимает руку, плавно касаясь кончиками пальцев моей щеки. И в этом жесте я вижу столько нерастраченной нежности, что сердце пропускает один удар. И внезапно я чувствую себя таким жестоким лицемером, что не выдерживаю его взгляда. Неужели я просто использую его для удовлетворения своих нужд? Для какого-то успокоения, переваливая на него свои проблемы? — Да, — я стараюсь, чтобы мой голос звучал твердо. Пользуясь тем, что мы стоим на обочине, покидаю салон автомобиля, теперь с каким-то остервенением рассматривая простирающиеся передо мной виноградники. Я уверен, что Антон сейчас переживает из-за моего поведения, однако я ничего не могу сделать с собой — мне просто нужно пережить этот приступ ненависти к самому себе. Ненависти и отвращения. Кузнечик ничего не говорит. Некоторое время он еще сидит в машине, рассматривая меня — я явственно чувствую его взгляд у себя на спине. А потом слишком внезапно ощущаю его крепкие объятия. Я даже не понял, когда он успел оказаться так близко. — Все будет хорошо, Денис, — его дыхание обжигает мое ухо, и я чувствую, как вдоль позвоночника бегут мурашки. А когда его губы касаются моей вмиг покрасневшей щеки, я внезапно осознаю, что у меня кружится голова. Но что самое удивительное… я верю ему!***
Вечерняя прогулка по Монте-Карло оставляет неизгладимые впечатления. Эта длинная набережная, вдоль которой рядами выстроились яхты, быстрые и легкие, словно дельфины. Шикарные авто, вальяжно проплывающие — иного слова не подобрать! — мимо, явно красуясь. Солидные мужчины в дорогих костюмах и их восхитительные спутницы модельной внешности. Это иной мир, не доступный простым обывателям. Я никогда не задумывался, хотел бы я вот так проводить время — предаваясь радостям жизни, среди ночных огней излишнего достатка. Насколько, конечно, достаток мог считаться излишним. — Что, ты даже не хочешь зайти в казино?! — изумленно переспрашивает меня Кузнечик. — Ты же понимаешь, это почти что европейский Лас Вегас! Как это — быть в Монте-Карло и не побывать в казино! Да это главная достопримечательность этого города! — Антон, — я тихо фыркаю. — Если ты хочешь, то можешь туда сходить. А я бы плогулялся в Монако. Это же невелоятно… там навелху маленькое госудалство! Эти узенькие улочки. Сталые дома… слишком похоже на сказку. — Да ладно, тебе же тоже нужно развлекаться! А я обещал тебе, что помогу оттянуться по полной. Гуляя по своим историческим местечкам, ты только еще больше голову себе забьешь всякой ерундой! — Антон, — наверное, по голосу он должен заметить, что я не сильно доволен этой его последней фразой. — Это не елунда для меня. Ты должен понимать. Мне становится как-то слишком обидно, и я ускоряю шаг, так и не вытаскивая рук из карманов светлых, летних брюк. Может, это слишком по-детски, но отчего-то я воспринимаю все это слишком близко к сердцу. Мужчина догоняет меня и теперь идет рядом, задумчиво глядя перед собой. Он явно о чем-то думает, и — черт подери — я даже не хочу знать, о чем именно. Как минимум, я вижу, что он злится: его скулы заострились, он периодически сжимает зубы так, словно сдерживает свой гнев. Несколько минут мы идем в молчании. Чувствую себя последним дураком — испортить такой замечательный вечер в городе-сказке. Впрочем, я все еще надеюсь, что Антон не будет слишком зол. — Денис, — вдруг говорит мой спутник. — А как насчет того, чтобы зайти в музей машин? Я слышал, он невероятно классный. Я удивлен этим внезапным переходом, будто Кузнечик сейчас и не злился. Я даже остановился, несколько недоуменно заглядывая ему в глаза. И лишь поняв, что он все равно в хорошем настроении, я позволил себе расслабиться и улыбнуться. — Завтла. Уже поздно, — я мягко киваю, соглашаясь с предложенным им развлечением. А он внезапно улыбается в ответ и легко притягивает меня к себе, прижавшись лбом ко лбу. И его совсем не волнуют прохожие, ведь для него это лишь серая толпа, которую он даже не запомнит. Может быть, мне тоже стоит перестать придавать слишком много значения — я ведь далеко от дома, на отдыхе! Я смотрю в его зеленые глаза открыто, не отводя взгляд. И теперь я замечаю, что вокруг зрачка они у него желтоватые, будто бы светло-карие. Все происходившее казалось мне настолько запредельным и нереальным, что я не удивился бы, если бы вдруг его зрачки стали по-кошачьи вертикальными. Но я удивился — уже в который раз — тому, что его горячие губы накрыли мои. И, что удивило меня еще больше, я не стал отстраняться. Я лишь чувствую, как сердце бьется где-то в горле. И приливает волна крови к вискам, где включаются неведомые молоточки. И голова вновь кружится, заставляя крепче ухватиться пальцами за легкую рубашку Антона. У него отлично получается избавить меня от ненужных мыслей, потому что в данный момент я не могу сосредоточиться ни на чем, кроме обжигающих прикосновений его губ к коже. Он целует мою шею, а я только и могу что закусывать губу, лишь бы не застонать сейчас от этой невероятной близости. Маленькой близости на оживленной набережной, которая в данный момент сужается лишь до нас двоих. — Денис, — я вслушиваюсь в хриплое дыхание Кузнечика и не могу сдержать улыбки. — Идем. А я киваю в ответ, чувствуя, что в голове у меня становится как-то слишком пусто и хорошо. Может быть, это была и неплохая идея. Но меня не покидало чувство, будто я обманываю доверившегося мне друга, который сейчас и не друг мне вовсе. Который с нежной силой сжимает мои пальцы, увлекая за собой по хитросплетению улиц. Который не оборачивается, чтобы посмотреть на меня, — но я знаю, как ярко горят его глаза сейчас. Который никогда не признается мне, что ему тоже может быть страшно или плохо. Какая же я все-таки скотина. Я знаю, чем закончится этот вечер. Я представляю, насколько нежен и восхитителен будет мой старый друг — от одной этой мысли у меня перехватывает дыхание, а пальцы начинают легко подрагивать. И сегодня… сегодня я буду любим. И я позволю себе эту маленькую слабость, пусть потом могу и пожалеть об этом. — Мой Кузнечик, — я тихо выдыхаю, ощущая себя полнейшим эгоистом. Но, пожалуй, это лучше, чем сжигать себя изнутри мыслями о том, кого любишь. О том, кто предал. Я хочу забыться.