Элегантный молескин в пятнах чая

Если бы Рейзел умел исцелять одним прикосновением, Франкенштейн принял бы это как должное. Он мог поверить в любое чудо, если дело касалось Ноблесс, а потому был безмерно изумлён, когда тот возник на пороге кухни, бережно сжимая в руках сойку. Неестественный угол крыла выдавал перелом. Человек смотрел и, умом понимая, что пострадала птица, сердцем не мог понять, кому нужна помощь. Алебастровые руки, осторожно удерживающие пернатое тельце, заметно дрожали, отведённые мизинцы в разводах царапин от птичьих когтей и вовсе подёргивались. Но взгляд алых глаз был спокоен. - Рейзел-ним*? - Франкенштейн нашёл в себе силы отложить кофейник. - Вам лучше уйти отсюда. Здесь... Он умолк, поскольку запах в комнате и так свидетельствовал об использовании едких веществ, снимающих налёт с меди и серебра. Ноблесс, разумеется, никуда не ушёл и сделал пару шагов ближе. Почуяв горько-злостную ауру, грызущую человека, сойка нервно задёргалась. - Я ей не нравлюсь, - констатировал Франкенштейн с равнодушием, которое никак не относилось к Рейзелу. Один вид Благородного будил в человеке странную жажду деятельности, целью которой было улучшение самочувствия этого странного существа. Ноблесс молчал: его движения говорили сами за себя, и Франкенштейн покорно подставил руки, принимая нервничающую птицу. Он привык, что чуткие к истинной природе вещей животные обходят его стороной. По-крайней мере, сейчас, пока ему плохо удаётся контролировать свою силу. - Рейзел-ним, боюсь, я сделаю только хуже. Орнитология и ветеринария - не... Тыльной стороной ладоней Благородный провёл по его волосам, едва ощутимо сжал голову и заставил смотреть себе в глаза. Чем слабее были движения Ноблесс, тем покорней был человек. Франкенштейн ощутил себя неумелым и неопытным ребёнком, которому учитель задал урок. Птичьи когти впились в ладони. Понимал ли Рейзел, что сам похож на раненую сойку, которая расхаживала по краю чайного столика? Если говорить о судьбах и образах, то для посторонних проскакивало нечто общее. Казалось, прекрасно осознавая своё состояние, птица не пыталась взлететь и вместо этого проявляла живейший интерес к печенью. Корм, который подбирал Франкенштейн, она игнорировала, но ела практически всё из рук Ноблесс. Человек боролся с чувством подавленности и раздражения. До "пучка перьев" ему не было дела, просто в глубине души он ощущал, что не справляется с заданием. Поэтому, когда ранним утром сойка оттолкнулась от запястья Рейзела и вылетела в туман за окном, Франкенштейн смиренно опустил взгляд, молча наполнил серебряный таз тёплой водой и замер с белым полотенцем на сгибе локтя. Ноблесс подошёл ближе и потянул его за руку - левую, потом правую и погрузил их в воду вместе со своими. Челюсть человека дёрнулась, но он промолчал, испуганно наблюдая за процессом. Он не мог вспомнить, когда последний раз вот так прикасался к кому-то и кто-то прикасался к нему. Подопытные образцы, отобранные из Благородных и мутантов, мёртвые тела людей в морге, бьющиеся в страхе перед неминуемой вивисекцией животные - вот и всё, чем полнилась его жизнь. Рейзел спокойно вымыл свои и его руки куском ароматного мыла, затем растёр хлопковым полотенцем и вернулся в кресло. Франкенштейн подумал, что вполне справился с заданием или, по-крайней мере, усвоил урок. Но сейчас у него были другие заботы: чайная чашка Рейзела опустела, а чайник остыл. 14.07.14 * Рейзел-ним – так Франкенштейн обращался к Ноблесс до заключения контракта, т.е. подразумевается, что действие происходит спустя несколько лет после появления его в особняке.