Соавтор неизвестен

                    Оказалось, что мир Давида пуст, нет тыла, твердыни, опоры. Все эти люди, что появлялись на его орбите, были словно бестелесные фантомы, они могут только выслушать и унести сквозняком твои слова на личную свалку. Вокруг либо приятели-невидимки, либо беспомощные призраки прошлого: бабушка, мама и отец, Макс, Греч. Он лежал и думал, что ему совсем не к кому обратиться и что это неправильно. В его мире реальны только те, кто хочет его то ли убить, то ли раздавить. Реален Андрон. Он объективная реальность во всей своей сволочной сущности, он стержень ничтожной истории бегства.       Конечно, он сгоряча сказал тогда Сергею, что Андрон-Антон некрасив и обычен. Ему бы так хотелось. Но реальный Андрон был умной красивой сукой с яйцами. Презирал отца за мелкие грязные делишки и гнусный шантаж, которые позволяли тому удерживаться на скрипучем троне муниципалитета. Андрон часто говорил, что закрутит грандиозные дела и что их захудалый областной центр ему будет маловат. Да, он часто срывался в алкогольный или кокаиновый угар, но даже в таком состоянии всегда трезво видел, что он делает. Он знал, кому безнаказанно можно набить морду, чей пиджак испортить всяким органическим непотребством, чью девчонку можно преспокойно облапать или оскорбить. Ни разу он не пересёк рамки дозволенного по отношению к тем, кто был опаснее или кто был нужен, даже потенциально. Андрон был реальным. Давид чувствовал его материальное присутствие, его опасное дыхание рядом. Тогда после его бегства в деревню Андрон стучал ему в лоб и шипел в ухо: «Уже не уйдёшь, уже помечен и отравлен, вот я у тебя где! И ты сам это чувствуешь!» И Давид чувствовал его. Ему были понятны мотивы Андрона: вернуть, наказать, доказать. И ещё эти документы. Давид их не читал, было некогда. Но он понял, что это убойной силы компромат на Архаровых, а может, и что-то ещё. Это тот рычаг, которым Горинов-старший пользовался для удержания сильного соперника в узде. Гориновым нужны документы, ибо без них Архаров окажется сильнее.       А Илья? Он ищет документы или убийцу брата? Давид всё никак не мог представить себе Илью сейчас. Его единственный друг отказался от своей мечты помогать людям, он решил заменить Макса, быть рядом с отцом, держать в руках наркобизнес, крышевать мамочек с девками, играть судьбами и капиталами людей на махинациях в строительном бизнесе. Разве может тот доверчивый, глазастый, справедливый мальчишка стать подобным цинику Максу? Нет, Илья тоже фантом. Субъективная реальность. Был друг — и нет. Давид не ощущал его существование, он понимал, что ни тогда, ни сейчас Илья ему не был опорой, не был помощником. Более того, сейчас он враг. Интересно, почему Архаров-отец не развил бурную деятельность по поимке «убийцы своего сына»? Или он, зная, каков Андрон, не поверил ему. Нелогично получается: отец не поверил, а Илюха поверил…       Сергей. Не фантом. Дышит в затылок. Присвоил своими руками. Заграбастал. Как он умело перевёл полуобморочное состояние в дыхание страсти! Сергей реален и нереален. Вот он здесь, его кожа пахнет мылом, на вкус она солоноватая, его волосы жёсткие, а спина… Спина мужчины, который хорошо стреляет. Спина из-под резца Мирона или Поликлета, не меньше. Спина, на которой руки становятся беспокойными и сухими. Нереальная спина. И сам Сергей: он здесь и его как бы нет. Ведь он, оказывается, детектив, как Эраст Фандорин или Ниро Вульф, профессия из мира иллюзий, желанная роль брутальных актёров. Роль — это ведь не есть правда, это всего лишь маска. А что за маской? Ещё одна маска? Его мотивов Давид не понимал. Он только чувствовал, что телу хорошо с Сергеем, сердце билось: «Верь! Отдайся до дна!» Разум спорил: «Молчи. А лучше беги».       А впрочем, Давид и сам был фантомом. Вся его рыжеволосая жизнь — бездарный сценарий, эфемерное существование, борьба с прошлым. Может, Сергей тот, кто поможет расправиться с этим прошлым. А может, наоборот, он помогает прошлому… Давид запутался. Вопросов оставалось много. И главный:       — Куда ты дел документы из сейфа? — вопрос вопросов. Зря Сергей его задал.       Теперь отношения Сергея и Давида уже было нельзя назвать родственно-панибратскими. Утром Сергей целовал парня, Давид отвечал. Несколько раз вместе принимали душ, Лариска из восемнадцатой скучала и зазывно кашляла, не зная, чем занят её однооконник. Теперь, когда усаживались на мотоцикл, Сергей владетельно оглаживал бедро Давида и за коленку подтягивал его ближе. Если же он заходил в паб и делал заказ, то непременно удерживал Дейва за запястье, тихонько лаская белую кожу большим пальцем. Да и «сюрпризные романтические ужины» от Сергея хотя и отдавали мужланской неловкостью, чересчур жирной, подгорелой картошкой, но были не семейными, а именно восторженно-чувственными. Вопросам и ответам об, как оказалось, общем романе выделялось место только после ужина и только до постели. Под одеялом только жаркое дыхание и два фетиша: спина и живот. Если дрожание мышц и движения рук становились чересчур хаотичными, Давид двигал локтем под дых (иногда получалось по другому месту) и «брейк» — Сергей ссылался в большую комнату под драное одеяльце. Правда, ночью, замёрзнув, всё равно перебирался к тёпленькому Давиду, на скомканные дрыганием ног простыни.       На следующий выходной Сергей повёз Давида к брату. Тот жил на Покровке, в большой квартире с высокими потолками и лепниной вокруг люстры. Жена и дети умотали на Сардинию, чтобы не мешать кормильцу ковать бестселлер, ибо во время работы он становился раздражительным и нервным. Так объяснил Давиду Сергей.       — А я его не раздражу? — опасливо спросил тот.       — Нет! Он давно хочет с тобой познакомиться! Знаком с тобой только по фотографиям и моим рассказам.       — А ты всё рассказываешь? — улыбнулся Давид и манерно провёл пальцем по щеке.       — Почти всё. От него хрен что скроешь…       В жизни Семён был не столь импозантен, как на фото: в старой женской вязаной кофте, в мешковатых штанах, клетчатых тапочках, усики подковой безбожно потеряли безупречную форму, образуя густую седоватую небритость, да и очки были не с тонкой золочёной оправой, а уродские, круглые, треснутые. Для полного образа Быковского кота Базилио не хватало фетровой измятой шляпки, надписи «Слепой» и кошачьих усов. Хотя ростом он повыше будет, да и сложение покрепче, помужественнее. Рука, которую он протянул для приветствия, тоже не рука писателя — широкая, мозолистая, уверенная. Давид вспомнил про пятнадцать лет работы в органах. А Семён внимательно осмотрел гостя с головы до ног, тсыкнул сквозь зубы и вдруг неприветливо сказал:       — Совсем дитя! Ещё в пабе работает! У меня старшой выглядит взрослее.       Но уже через минут десять неловкость исчезла. Семён кормил гостей пловом собственного приготовления, громко рассказывал про какого-то издателя Манохина, который ждёт не дождётся нового произведения, но при этом диктует драконовские условия авторского договора. Этот самый Манохин подрядил к нему корректоршу — «мышь серую и безмолвную», — и она хоть и не далеко за умом ходила, но сразу спросила: «Вы с соавтором работаете? Сюжет не ваш».       — Боятся, паразиты, что придётся гонорар повышать на двоих! Но я тебе, Серенький, вряд ли место в авторстве оставлю!       — Вот такой у меня брат, — иронично жалуясь, высказался Сергей. — Жмот!       После плова главная тема — содержание романа и герои. Семён повёл в свой кабинет, где потребовал уточнений и деталей. Над столом, который, кстати, стоял одиноко в пустой комнате с полосатыми обоями, на иголки прикреплены фотографии, как в фильмах с крутыми криминалистами-детективами, фигуранты дела, так сказать. Несколько распечаток с Бартеком Боровицем, польским парнем-моделью, есть две фотографии самого Давида, сделанные явно исподволь: вот он выходит из паба, вот он дремлет в электричке. Тут же интерьер паба, зачем-то фотография Ника и Факаидиса, есть и лица популярные, телевизионные — дизайнерша с лисьим лицом, продюсер со скандальной репутацией, девушка модель-альбинос в платье из платиновых чешуек, редактор модного журнала с кубком-наградой в гламурных руках. Но этот «иконостас» не впечатлил Давида. Он припал к картинкам справа: креативная весёлая фотография кудрявого красавца, он же за столом в клубе, смотрит презрительно на фотографа, и ещё одна — красавец в деловом костюме с каким-то мулатом за столом в офисной обстановке. Это Андрон. Ту фотографию, что в клубе, Давид уже видел, она давнишняя. А две другие новые. Вот он какой стал. Деловой.        Ещё Давид увидел фотку Макса, на ней он в бумажной шапке-пилотке, стоит в купальных плавках на берегу реки. Рядом копия снимка с выпускного, где красная лента на фоне тёмных костюмов как бы вычёркивает мальчишку из нормальной жизни. Ещё какой-то парень, отдельно фотография старшего Архарова… Постарел. Сдал. Лоб уже не разглаживается от суровых морщин. Ещё есть фотка ненавистного для Давида дома. Вырезка из какого-то интерьерного журнала с космическим дизайном комнаты-пати. А вот и дом-изба Архаровых, вид снаружи — знакомые наличники и массивные столбы при входе, на крыльце развалился старый котяра Семён Семёныч. Единственный персонаж, который вызвал подобие улыбки на лице Давида:       — Он как навалит, где-нибудь в неожиданном месте, Илюха ему так выразительно, как в кине: «Семё-о-он Семё-о-оныч, ну что ж вы!», — поделился воспоминанием Давид, ткнув пальцем в картинку.       — Тёзка, значит. А Илюху-то ты не узнал, что ли? — ответил старший Безуглый.       — Где? — у Давида даже горло пересохло. — Этот? — Незнакомый парень с ёжиком на голове. Сразу стали видны щёки. Нет никаких длинных патл, смеющихся глаз, серьги-кнопки в правом ухе. Респектабельный молодой человек плотного телосложения, облагороженный алым галстуком. Колючий взгляд, круги под глазами и даже бородка-фрезе — совершенно другой человек, выглядит гораздо старше своих лет. Тот Илюха был фантомом, летним сном, а этот истинный, натуральный, стопроцентный, реальный, но незнакомый. Давид расстроился. И Семён поскорее увёл разговор в сторону от бывшего друга. Он задавал странные вопросы: что Давид помнит о родителях? Каких уродов он помнит из детского дома? Как он воспринял своё новое лицо, не ненавидит ли он этого андрогинного польского манекенщика за этот облик? Какая была боль после операции? Были ли какие-нибудь особые привычки у Греча? Как он вышел на вакансию в «Патрике»? Какого цвета были папки в сейфе? И неожиданно:       — Извини, но мне нужно знать. Секс с Андроном. Только боль?       — Первые несколько раз — да. Хотя он пытался растягивать и даже приобрёл анальную пробку, — Давид скосил взгляд на Сергея. Тот сидел красный как маков цвет. — Потом было не так больно, я научился расслабляться. Но могу с гордостью сказать, что психу ни разу не удалось меня завести. Как он ни пытался, если вы понимаете, о чём я говорю…       — Понимаем, будь уверен, — ухмыльнулся Семён. — А зачем ему нужно было, чтобы ты заводился?       — Как ни странно, он хотел, чтобы я привязался к нему и был зависим. Говорил мне: «Ты будешь умолять меня, ты будешь выпрашивать, я приучу тебя к себе!» Не приучил.       — Но ведь он привлекательный парень, — щёлкнул по весёлой фотке Семён.       — При чём тут привлекательность? Она не имеет никакого значения. Может, для молодых девочек в мартовский сезон под воздействием смазливых киногероев и полуголых рок-идолов внешность и имеет определяющее значение. Но это проходит вместе с глупостью. Меня, скорее, даже отталкивает красота. Редко Бог награждает кого-то и красотой, и добротой, и умом. Обычно это разные блюда, а из этого меню я выберу не первое блюдо. Им не насытишься.       — Н-да… Не дитя. Я ошибся, — сделал вывод Семён. — Но сам-то ты красив.       — А это не моё.       — И ещё вопрос. Куда наш герой папки с документами дел? — продолжил опрос Семён. Давид приподнял бровь:       — А это разве важно?       — Конечно! В них всё дело!       — А как бы вы поступили на месте Давида? Давайте вместе придумаем.       — Вариантов много. Если Давид дурак, он документы выбросил. Если он рисковый и отважный герой, то изучит папочки и будет мстить с их помощью. Если он просто напуганный ребёнок, то он где-то спрятал бумаги, чтобы сообщить Максу об их местонахождении позже. Есть ещё абсолютно жизненный вариант: он их потерял, или его обокрали. Но тогда нужен новый поворот сюжета и новая линия героев…       — Думаю, для вашего романа подходит вариант «рискованного и отважного супер-боя».       — А в твоём романе как? — вдруг вклинился Сергей.       — А в моём романе я дурак. Я кинул папки в мусорку, которую пацаны подожгли.       — Хм… и не полюбопытствовал, что внутри? Как так?       — Поверьте, мне было не до исследований. Я только и думал о том, как ноги унести. Да и меня больше всего впечатляло количество денег в моём рюкзаке. Ну, и вы сами сказали, был дурак.       Братья переглянулись, один тсыкнул сквозь зубы, другой почесал ухо. «Один еле сдерживается что-то сказать, другому не нравится то, что он слышит», — невольно вспомнил пособие по НЛП Давид. Он вообще обратил внимание, что Безуглый-писатель всю беседу провёл, искусно зеркаля Давида, кивая мягко головой, поднимая открытую ладонь к нему, смотря в глаза с правильным интервалом отрыва, не перемещаясь по комнате, застыв на жалкой табуретке в углу. «Знаем, читали, — улыбался про себя Давид. — У Греча каких только талмудов не перебрал».       Но несмотря на то, что Семён Безуглый, по мнению Давида, всё-таки больше не беседовал, а допрашивал, да и многие его вопросы не имели к будущей книге никакого отношения, все остались встречей довольны. Семён пообещал окончить работу за месяц, потом ещё корректура, потом работа издательства, ну и через два месяца пилотный экземпляр в подарок гарантирован. Давид отправился в туалет, а после, как в каком-то дешёвом сериале, смог подслушать даже шёпот братьев, так как с защёлкой не разобрался и не стал париться, дверь же открылась бесшумно.       — Ты охуел? Он ребёнок! Ему двадцать три! А тебе?       — Не нужно мне капать на мозги, мне и без твоих мудрых советов херово.       — Возраст это одно. Но Горинов по-любому выйдет на него, если ты останешься с мальчиком. Не нужно его недооценивать. Он сложит всё как дважды два!       — Горинов без документов бессилен, мы расскажем Архарову правду, кто убил его сына. Давид — главный свидетель. Он ему поверит.       — Не пори горячку! Ты думаешь, что Андрон допустит эту встречу? Он его убьёт раньше, тем более если узнает, что компры нет.       — А я на что? Я защищу!       — Защитит он: один против отлаженной машины. Капец! Слушай, неужели он действительно всё выбросил? Святая простота! Вот так лёгким жестом глупого ребёнка рушатся империи.       — Я не уверен, что он уничтожил документы. Он понимал, что они очень важные. Он же не знал, что Макс убит, и он должен был бумаги ему передать. Не такой уж Давид был ребёнок!       — Серый! Он ребёнок! Он и сейчас ребёнок! А ты… педофил! — писатель истерично заржал, с трудом сдерживая звук, а потом закашлялся, видимо, получив от младшего брата ощутимый удар. — Блин, дождался, младшенький меня избивает… Где те счастливые времена, когда я запирал тебя в туалете и пугал дурным голосом… у-ха-ха…       — Пошёл ты! — смеясь, ответил Сергей.       — Нет, уж лучше мы пойдём, — объявился Давид. И они стали прощаться. Семён даже свой телефон Давиду записал, сказал, что ждёт в гости, а после «со своей благоверной познакомит» и с детьми.       Вечер провели правильно: после героической починки холодильника Анны Ивановны был совместный просмотр голливудского триллера, когда оба сидели с отпавшей челюстью от задумки сценариста и таланта оператора, а Давид зарылся под футболку смелого товарища. И даже когда фильм закончился, не вылезал оттуда, на что Сергей счастливо улыбался.       — Тебя смущает мой нежный возраст? — пробубнил Давид в пузо Сергею.       — Н-н-нет, — улыбка сразу превратилась в растерянную хмурость.       — Твой брат назвал тебя педофилом, я слышал!       — Я с ним не согласился.       — Тогда давай уже сделаем это как люди…       — Как люди? — испугался детектив. — Какие люди?       — Отказываешься? Ссышь? — Давид по-прежнему общался с животом, который начал судорожно дышать.       — Ну, так-то ссу, конечно, — сознался Сергей, задирая футболку и разглядывая грустное лицо соблазнителя. — Я «как люди» не умею.       — Мог бы хотя бы теоретически подготовиться, — обиженно парировал рыжий.       — А теоретически я давно готов, уже четыре дня! — растерянно оправдывался Сергей, оставаясь с задранной футболкой. — Я даже презик купил… Вот, — и вынул из кармана, — «Контекс», икс икс эль, суперпрочные, какая-то резина особая…       — Нифига себе! И даже в карман положил?       — Ну… А куда класть-то?       — На меня… — шёпотом сказал Давид и потянул растерянного, пунцового сожителя целоваться. — Эх ты, а ещё педофил…       — М-м-м… — ответил в губы Сергей. А дальше текст был уже непонятен. Тем более звуки быстро перенеслись в комнату Давида, на более удобный диван.       Сергей вымотался: столько нервов и терпения у него не отнимал ни один секс в жизни. В самые острые моменты он всё портил, спрашивая испуганно:       — Тебе не больно? Правда?       После чего всё приходилось начинать с начала.       Но когда уже задыхался, когда отключился мозг, оставляя в живых только инстинкты и какие-то отрывки слов, он выгнулся и закричал:       — Оу-у-у! Вот как у людей… вот…       А потом засыпали, не укрываясь одеялом, так как жара, и нега, и марево состоявшегося. Нужно было остыть и набраться энергии от лупоглазой наглой луны, которая бесстыдно подсматривала за любовью. В комнате Анны Ивановны брякнули старые настенные часы — наверное, два ночи.       — Серёж! — шепчет Давид. — Тебе опасно будет со мной. Тс-с-с… Не перебивай. Когда выйдет книга, я отправлю её Илье и Горинову. Да, ему тоже. Я хочу, чтобы он понимал, что я жив и я рассказал правду. Но потом я уеду. Без тебя. И мне будет легче, и тебе. Это правильно. Не перебивай! Но… пока Горинов не в курсе, я хочу съездить в С. На кладбище. У меня там все. Поможешь мне? А то один я не решусь.       — Конечно, съездим. И без меня ты даже не планируй. Ни «до», ни «после»!       — Тогда через две недели. Я попрошу отпуск, что ли… Положен же мне он раз в три года? И к маме с папой…