По ту сторону заката.

Никогда бы не подумала, что могу быть более решительной и стойкой, чем тридцативосьмилетняя женщина. Миссис Бридс прекрасно поняла, что Лэсли собирается сделать, и пока мы ехали – истерила, как могла. - Господи, господи… Девочка, моя, ну зачем ты… - Приговаривала она, вдавливая педаль газа. Я сидела рядом и покусывала большой палец, думая, не ошиблась ли. Вряд ли. Подруга точно собралась избавиться от ребенка, и тайно, наврав матери о похода ко мне в гости. Ее телефон был выключен, а такое случалось раза четыре за все двенадцать лет нашей дружбы. Не знаю, зачем она поехала – обследоваться, записываться, оперироваться – мы должны ее остановить. Она может остаться бесплодной, и это, в конце концов, грех… Иногда Лэсли говорит невероятно умные вещи, которые можно приписать к высказываниям великий мудрецов, но иной раз так накосячит, что хочется ударить ее головой об стену и воскликнуть: «Дура!» И вот сейчас она в шаге от такого же глупого и необдуманного поступка. Ребенок – это счастье, пусть даже в девятнадцать лет, пусть даже от безответственного кретина – это дитя, жизнь внутри, а оборвать ее – полноценное убийство. Сильнее прикусываю палец, зажмурившись. Лишь что-то наладиться с родителями, наваливается положение Эйдана, а теперь еще и обезумевшая подруга. - Я ей устрою… Я ей такую взбучку… - Начала миссис Бридс, перейдя с «бедная девочка» на «глупая девчонка». Я прекрасно ее понимала, но отвечать не собиралась – когда человек на грани истерики, лучше с ним не спорить, а для успокоения я слов тут не найду. Мы подъехали к больнице, чудом не наткнувшись на полицию, которая точно бы остановила машину из-за кардинального превышения скорости. Выйдя из нее, побежали к крыльцу, к входу. Мама Лэсли все еще что-то бормотала себе под нос, когда я подошла к регистратуре. - К вашему гинекологу была записана Лэсли Бридс? – Спросила я, поняв, что миссис Бридс не в состоянии на решительные действия. Вообще, она решительная и четкая женщина, во всем, кроме семьи и собственных чувств. Она идеальная безнес-леди с приятной улыбкой и вкусными духами, всегда готовая подписать нужные бумаги и рассчитать пару сотен тысяч долларов, но стоит проблемам коснуться ее собственной души – паникерша еще та. Это не мои слова, а Лэсли. - Да, мисс Бридс записана – у нее сейчас должна быть операция. – Бодрым голосом ответила девушка за стойкой, подняв глаза от монитора. - Операция?! – Взвизгнула мама подруги, что я невольно положила ладонь на ее руку. - Во сколько она должна начаться? – Спросила я. - В три часа. Я взглянула на круглые настенные часы на противоположной стене – ровно три. Снова оборачиваюсь. - В каком кабинете? Девушка недоверчиво на нас посмотрела. - А вы… - В каком кабинете?! – Рявкнула миссис Бридс, ударив кулаком по стойке, что я тут же убрала руку. - В двести шестом... Зачем вам… - Девушка невольно отшатнулась. Мы, не дослушав ее вопрос, рванули к лестнице, забыв про лифт – что там, один этаж. Забежав в коридор, начали искать нужный кабинет, который оказался в самом конце. Благо, его не закрыли на защелку, и я рывком отворила дверь. Кабинет состоял из двух комнат – одна основная, в которую мы и зашли, и другая небольшая, видимо, своего рода подсобка с нужными инструментами, в нее вела белая приоткрытая дверь. Не люблю кафель. Кажется, в далеком детстве, глубокой ночью я пошла на кухню попить воды, а мама, как всегда, уснула в гостиной со включенным телевизором, по которому шел ужастик. Я ненадолго остановилась, полюбопытствовав. Не помню, сколько я там простояла, но в памяти остался один яркий фрагмент – алые брызги крови на белом, сверкающем кафеле. С тех пор он всегда у меня ассоциируется с кровью – теплой кровью на холодном, идеальном камне. В центре кабинета стоит большой операционный стол, к которому подвинут горящий прожектор. Рядом установлен прибор для слежения за пульсом, а так же подкатана тележка с приборами, у который стоит врач, рассматривающий пинцет или что-то в этом духе. Я сглотнула. Как сумасшедший ученный из триллеров – белый халат, шапочка, маска, огромные очки. На столе – Лэсли, лежавшая, но я с облегчением поняла, что еще ничего не началось, что мы могли опоздать, если бы пришли позже минуты на две… Врач взглянула на нас, удивленно подняв брови. - Вы не ошиблись? Спросил он, но я его не слышала. Я решительно подошла к столу, на котором подруга приподняла голову, удивленная не меньше врача, и залепила ей громкую, сильную пощечину. Звонкий шлепок прозвучал в полнейшей тишине, которую через секунду заполнил мой голос: - Ты что, совсем умом тронулась? – Он был похож на рычание, что в других обстоятельствах, я бы испугалась от самой себя, но сейчас мне не до этого. Лэсли, пораженная, положила руку на покрасневшую щеку и смотрит на меня, округлив глаза и открыв от удивления рот. – Вздумала аборт делать? Молодееец. Может быть, у тебя будет полно проблем из-за этого, может, твоя молодость перечеркнута красным, жирным крестом, может, ты теперь не сможешь жить подростковой, веселой жизнью, но послушай вот что! Это твой ребенок, живой человек внутри тебя, который не появился бы, будь ты осторожнее и предусмотрительней, и убивать ты его не имеешь права! Отвечай за свои поступки в конце концов, сглупила – получай свое, а не гробь здоровье к чертовой матери! Будет трудно, будет адски трудно, но разве живой человек, родное дитя этого не стоит?! Возьми себя в руки, Бридс, утри сопли, и живи, как сильная девушка, а не страус, прячущий башку в песок! Боже, ненавижу кричать. Это ужасно. Тем более, когда на тебя смотрят, как на убийцу, занесенного в руке нож. После моих слов повисла тишина. Мама Лэсли застыла на пороге, врач до сих пор стоит с прибором в руке, а Лэсли, дерзкая, грубая Лэсли, сжалась на столе, хлопая глазами. Я не знала, что еще сказать или сделать, но тут ожила миссис Бридс – она подошла к дочери и кивнув, произнесла: - Одевайся. Мы едем домой. – Она повернулась к врачу. – Мы вам что-нибудь должны? Я развернувшись, вышла из кабинета. Лэсли с матерью вышли обнявшись, миссис Бридс чмокнула ее в макушку, прошептав: - Все будет хорошо. Я молча шла с ними, опустив голову. Мне было стыдно за свои слова. Не то, чтобы я о них жалела – я не хотела давить на подругу, не хотела на нее кричать, когда она в таком положении. И Лэсли могла в полной мере на меня обидится, но когда они подвозили меня домой, она сжала мою руку, и наклонившись, прошептала: - Спасибо. Я улыбнулась, чувствуя, как ее голова ложиться на мое плечо. В конце дня я пришла к Эйдану, которому рассказала историю спасения подруги. Мы лежали в гамаке, и слабо раскачиваясь, разговаривали. По его словам, он отвел Лил на день рождение к ее подружке, которая позвала к себе всех девочек из их группы на ночевку. Приятно закончить день таким вечером – теплое дыхание, знакомая ладонь, переплетенная с моей, запах кофе, спокойный голос любимого. - В скором времени обязательно побеседую с Шием. – Произнес он. - Эйдан! Я уже видела твои беседы. – Ответила я ему, ткнув головой в плечо. - Он поступил как последняя мразь, скажешь нет? - Да, но это не твои проблемы. – Вздохнула я, перебирая его пальцы. – Мне кажется, что ты уже успел набить рожи половине колледжа. - Ну, тебе не кажется. Он зарылся лицом в мои волосы на плече, уткнувшись носом в шею. Я улыбнулась. - Иногда я задумываюсь, за что я тебя так люблю… - И что же ты себе отвечаешь? – Спросил Эйдан, посмотрев мне в лицо. Я пожала плечами. - Я не нахожу ответа, и меня это очень радует. - Почему? - Потому что, я думаю, настоящая любовь – когда любишь человека без причины. Просто за то, что он есть. Эйдан улыбнулся, медленно моргнув, а я в который раз проследила взглядом за движением его ресниц – темно-коричневных ободков, которые так обожаю. - А я люблю тебя за твою переносицу. – Вдруг сказал он. - Переносицу?! – Я машинально тронула ее пальцами. - Ну да. На ней столько бледных веснушек… - Он убрал мою руку и сам нежно провел пальцами по моему лицу. – И я официально объявляю любовь в переносицам настоящей. Я закатила глаза, и поцеловала его, притянув к себе. Люблю его губы. Не полные, но и не тонкие, не влажные, не шершавые, а мягкие и теплые, самые приятные для поцелуев. Хотя откуда мне знать – я никого не целовала кроме Эйдана. И не хочу. - Пошли в дом… - Прошептала я, отстраняясь. Парень вопросительно посмотрел на меня. - Ты замерзла? - Нет. - Хочешь что-то? - Хочу. Но не что-то, а кого-то. Клянусь, я бы отдала правую руку за то, чтобы еще когда-нибудь увидеть взгляд Эйдана, которым он посмотрел на меня сейчас. Поколебавшись, он нерешительно кивнул, и мы, соскользнув с гамака, направились к крыльцу.