Девятый Вал: Эпизод 1

Учиться ранжерскому делу было непросто, но с тренировками, которые устраивал Аксонне Ларгентум, это не шло ни в какие сравнения. Серафим будто позабыл, что сам определил время для индивидуальных заданий, и устраивал внезапные проверки и полосы препятствий по два-три раза на дню. Например, он прямо на уроке метал в протеже астральный кинжал, заставив сидящих рядом с ней учеников производить шлакобетон в промышленных масштабах. Посему очень скоро на Астрале Аксонна сидела одна, а то и сама швырялась в него всяким - безуспешно, увы. А еще для этого сталкера просто не существовало понятия «выходной». Чем больше у Радуги было свободного от учебы времени, тем более объемную часть от него магистр забирал на занятия. Самым обидным Аксонне казалось отлучение от мата: Ларгентум объявил, что ему наскучило слышать от нее нецензурную речь и поставил ей ментальный блок. Теперь каждый раз, когда она хотела выплеснуть эмоции и высказать начавшему ее раздражать наставнику все, что о нем думает, всякое нелицеприятное слово отзывалось анфорке болезненным покалыванием в мозгу. Впрочем, выход из этой ситуации ей подсказал Алексис, и был он прост, как перст: ругаться интеллигентно. Поэтому старый-добрый посыл на веселые три буквы сменился на пожелание премилейшему наставнику отправиться на penis lupus. Серафим, латынь знавший на ура, в ответ здорово загнал Аксонну домашней работой, а после и вовсе засадил за "универсальный метод лечения нервов", усадив перед собой в зале у Дайвера и сгребя к ним все салфетки со склада - чтобы научиться выкладывать оригами. Аксонна не одну и не две пачки ни в чем не повинных салфеток просто с психом разорвала, потому как проклятый дракончик у нее просто не получался, но терпение и неумолимость Ларгентума за полторы недели себя оправдали, и в очередной раз пришедшего надоедать сталкера анфорка с потолка засыпала бумажной драконьей стаей. Впрочем, Серафим был доволен. По прочим предметам начали преподавать магию. Легче всего давалась магия Огня: здесь было достаточно разозлиться, и огненный шар на энергии ярости разносил тренировочный манекен на куски. Владимир хоть и ругался, требуя использовать духовное пламя, родство с Элу давало о себе знать. Природа, несмотря на старательные придирки Файксара, и Вода Аксонне поддавались тоже сравнительно хорошо. Основанные на эмпатии, они вообще больше получались у более чувствительных к балансу и его изменению ранжерок, мужская же половина, за исключением сталкеров, безнадежно отставала. Авак так и вовсе выбился в лучшие ученики по этим предметам, хотя по Огню уступал Аксонне. По Воздуху у всех на курсе выходил полный кошмар, но Ратенту не особенно расстраивался, философски замечая, что рожденный ползать летать не может, и ставил халявные четверки. Шел декабрь, двадцать шестое число. Это был первый день зимних каникул, и в восемь утра, когда Аксонна проснулась уже по привычке, на улице была сплошная темень. Окно было затянуто морозными узорами, за которыми не было видно ничего, кроме снежного «меха», коим теперь были оторочены все рамы всех окон всех домов по Азурексу, но в комнате, по настоянию Дайвера еще первого числа украшенной серебристой и голубой мишурой, было тепло. В ногах пушистым сугробом спала Икки, выбравшая хозяина по принципу «кто кормит». Аксонна давно подумывала завести собственную животинку, но если на Икки у нее едва хватало времени, то на нового питомца ему просто неоткуда взяться. Ну да ладно. Надо вставать и засунуть Ларгентуму весь его элемент неожиданности в… омут. Анфорка подняла руку и наугад ткнула в потолок: так она обычно включала свет. Лампа, увитая серебряным дождиком, послушно зажглась. Оставив теплую постельку не застеленной на случай, если в сладкие объятия сна захочется вернуться, Радуга накинула халат и подошла к зеркалу, чтобы расчесаться. Она только на секунду прикрыла глаза, чтобы вспомнить сон, где она почему-то и зачем-то душила огурец, а на подоконнике уже сидел тепло одетый и в снегу Серафим, подвид сумчатый. - Только попробуй в сапогах на ковер, - вместо приветствия произнесла Аксонна, лениво проводя расческой по гриве, - ноги повыдергаю. Мне в прошлый раз еще от Дайвера досталось. - И тебе доброе утро. Почему и сижу я на подоконнике, Сонья – чтобы не трогать ковер. - Утро по определению не может быть добрым, если ты с утра пораньше явился. Существует день, чтобы ты знал. - На утро - это еще как посмотреть. - Никак не посмотреть, вали из моей комнаты. - Отчего же так невежливо? - Потому что ты опять вытащишь меня на мороз. Причем зная, что этого я страсть как не люблю. Ларгентум улыбнулся. Такие перепалки возникали у них каждый божий день, и он даже к этому привык. - Не вытащу, не волнуйся. - Точно вытащишь. - Сонья, быть можешь, ты дашь мне самому озвучить цель своего визита? - А смысл? Как обычно: Радуга, пробеги по Азурексу полтора километра, окунись в Лию и отожмись девяносто раз. Можно подумать, я этого могла не выучить. - Выучить могла. Но я не по этому поводу. – Серафим поставил свою сумку на колени и выудил из нее здоровущую книженцию. – Помнишь, ты меня просила поискать чего-нибудь про ваших с Элу родителей? - С этого надо было начинать, – присела на кровать Аксонна, беря с тумбочки листочек салфетки. - Я посидел пару вечеров в Архивах и нашел сие. У Алаэнора еле-еле выпросил. Держи, она еще холодная. - И в снегу, - буркнула анфорка и, отложив автоматом полусобранного дракончика, приняла фолиант и положила на колени. Тот не был подписан, зато обернут в красивую кожаную обложку с позолотой. – И что это конкретно? - Это летопись, которую ведет Алаэнор, - пояснил Ларгентум. - Здесь отмечены не только принимаемые-выбывающие ранжеры, но и выполняемые нами контракты, а также прямая линия оппозиции Тертаррилам. И Элексис с Ариссой внесли весьма хорошую лепту. Начиная с восемьсот четырнадцатой страницы и заканчивая девятьсот пятидесятой. - А что на девятьсот пятидесятой? – полюбопытствовала Радуга, листая белые, тяжелые страницы, вручную исписанные старательным этерианином без единой помарки. - На девятьсот пятидесятой ранжеры Северное Сияние и Амазонка погибают от руки Дираэля Тертаррила, - вздохнул сталкер. - Занятно… что ж, на досуге почитаю обязательно. – Книжища перекочевала на прикроватную тумбочку, и Аксонна пристально посмотрела на наставника. – А что ты сам можешь сказать о моих родителях? Ты наверняка их знал. Ларгентум ответил не сразу, и анфорка тут же сдвинула брови: если Фенариус молчит, то он либо собирается соврать, либо выдумывает пути отступления. - Знал, - односложно, что тоже не было в его манере, все-таки ответил сталкер. - И все? - И… и ничего. Говорил я это Элу, скажу и тебе: о мертвых говорят либо хорошо, либо ничего. Я знал Ариссу исключительно как ранжерку Амазонку, которая есть, но меня никак не касается, а вот что касается твоих отца и дяди, то лучше мне промолчать. - У меня был дядя? - У Элексиса был младший брат, Илунар. С ним история тоже сложная. Аксонна покусала губы, сгребла к себе бедного салфеточного дракончика. - Ларгентум, - жалобно посмотрела она на Серафима, - ну пожалуйста. Я двести лет ничего не знала о своей настоящей семье, неужели я не имею права знать о своих родственниках чуть больше их имен? - Понимаешь, Сонья, - Ларгентум стиснул руки у своих колен, - тебе и Элу достаточно знать только то, что ваши родители погибли не зазря. Остальная правда… может ранить. И перечеркнуть все светлое, что вы о них помните… или, по крайней мере, что помнят другие. - Пусть истина болезненна, но все же это истина. А ложь, как бы сладка она ни была, останется ложью. - Это не ложь. Тебе просто не рассказывают всего. - Ты же знаешь, что рано или поздно правда вскроется! И тебе самому же будет стыдно, что ты не рассказал всего, когда это требовалось! - Хорошо, хорошо, - поднял ладонь сталкер. – Я расскажу. Но – когда придет время. Ты еще для этого не готова. Как и Элу. У Алаэнора и магистров можешь даже не спрашивать, - сразу сказал он, как только Аксонна открыла рот, - они придерживаются той же политики. В общем, неважно. Я дал обещание: в свое время я все тебе расскажу. Аксонна закусила губу, подтягивая к себе ушедшую на подушку теребить лапой бумажного дракончика Икки. Она бы хотела вытрясти из наставника всю правду, все до последней детали вплоть до формы носа ее отца, но анфорка понимала, что, возможно, Ларгентум прав. Радуга слышала о своих родителей лишь хорошее: Арисса была великолепной шпионкой, была доброй и красивой женщиной, а Элексис – самоотверженным воином и могущественным магом-астралитиком, очень мало кому равным по силам. Конечно, никто не идеален, но подобного рода недостатки вряд ли бы кто стал тщательно скрывать. - Но пришел я не только летопись дать, - снова произнес Ларгентум, вырывая Аксонну из круговорота мыслей. - Файксар сказал, к вечеру нам с тобой поступит контракт. Твой первый боевой вылет. Подробности выяснятся попозже, но готовиться я бы посоветовал тебе уже сейчас. Извини, что пришлось испортить начало каникул неприятной новостью и моей не менее неприятной рожей. - Да ничего, - вздохнула Радуга, принимаясь за плетение косы. – Новость по определению есть новость, хорошая она или плохая… а твоя якобы неприятная рожа – все же какая-то стабильность. Так, - перекинула она, передумав, недоплетенную косу себе за плечо, - когда ждать подробностей? - К трем-четырем часам пополудни. – Ларгентум приподнял ноги, когда к сапогам сунулась носом любопытная Икки. – С нами полетят еще Элу и Алексис. Последний к тебе в пекарню и сунется, дабы все сообщить. - К Новому году хоть успеем все закончить? – взмолилась анфорка. – Дайвер такой праздник готовит, очень не хочется пропустить! Ты наверняка слышал раньше меня! Я никогда не была на балу-маскараде! - Не ты одна, - фыркнул Серафим, забирая кошку на колени и позволяя ей прописать в порыве страстной любви к посетителям твердым лобиком себе в челюсть. – Ай. Но мы вернемся до Нового года, даже на распродажи успеем. Кстати, я так и не возьму себе в толк, что ты хочешь на Новый год? Модных нарядов ты не любительница, от духов постоянно чихаешь, прочую косметику не любишь. Книга – слишком сухо, ювелирные украшения – слишком вычурно, сладким подарить – повторюсь с Дайвером, а повторяться не в наших обычаях. - А как насчет… - О родителях потом расскажу, я же обещал. И потом, это все равно не то. - Хм. – Анфорка отлепила Икки от наставника. – А ничего больше не могу придумать, если честно. У меня есть все, что мне нужно. Большего я никогда не требовала. А ты чего хочешь?- неожиданно выпалила Радуга. - Я? – Теперь в ступор впал сталкер. – Да, в принципе, мне тоже ничего не нужно. - Нужно-нужно. Хотя бы те же резинки на дреды. Ты их постоянно теряешь: что ни день, то новые! - Резинок у меня достаточно, - покачал головой Ларгентум. – А вообще, раз ты спросила… наверное, я бы попросил фикус. - Что? – подняла брови анфорка. – Фикус? Зачем? - Ну как… - Сталкер качнул головой на Икки. - А вот зачем кошек дома держат? - Они мышей ловят. Ну, еще мурлычут, и потискать можно. - А для сталкеров мурлычут фикусы. Так сказать. Мышей, правда, не ловят, и потискать вряд ли потискаешь, но тембр их звучания очень приятен. Аксонна сперва хотела покрутить пальцем у виска, но передумала: мало ли какие еще особенности у этих сталкеров есть. - Тогда надо подумать. - А с тобой… пожалуй, я что-нибудь придумаю. Что-то для повышения твоей организованности. До того мига, как кинутая Аксонной в него Икки коснется его лапами, хитромудрый сталкер успел исчезнуть во вспышке телепорта. - С… сударь, все равно на ковер с ног накапало… --- Убедившись, что в пекарне справятся без нее, Аксонна тепло оделась и вылезла на улицу. Вообще, судя по тому, что зимой к Дайверу стало набиваться просто огромное количество народу, она бы не отделалась, но предприимчивый марон недавно забрал у Элу заказанную машину для выпечки и сократил половину своего "пролетариата". Остальная половина занималась глазировкой пирожных, закачкой крема и джема в эклеры и так далее, а также варкой кофе, на который в зиму также пошел огромный спрос. Ну кому не хочется с мороза занять в уютном, сладко пахнущем корицей и имбирем, зале укромное местечко у окна, заказать пирожное и кофе с веселым рисунком на взбитых сливках и наслаждаться разливающимся по венам теплом, пока за окном бушует вьюга или просто холодрыга? На улице не было сильно холодно, тянул слабый ветер, и ранжерский плащ отлично защищал хозяйку от неприятных дуновений зимы. Местные умельцы, как и Дайвер, уже с первого числа декабря развесили иллюминацию на деревьях и домах, Алаэнор с помощью малышни налепил снежных фигур и вдохнул в них жизнь. Здесь можно было различить сталкерского духа зимы Эрайзора, который мирно беседовал с сидевшим на лавочке рядом Поларисом. Были тут и террианские Дед Мороз и Санта Клаус, то и дело затевавшие споры. Кружили веселые маронские феи Силенто, Гласио и Сонджо, которые пели новогодние гимны. Был белоснежный акх’айский барс Риджи, ставший любимцем детворы. Присутствовала эльдарская богиня Телуджи, которая тут же приманила к себе пичуг и птах. Еще очень много богов, духов и прочих воплощений холода, сотворенных этерианином, было по всему Азурексу, аж глаза разбегались. Сам Алаэнор нашелся на улочке Содружества, окруженный ребятишками, и ваял он из очередного снежного валуна очередную скульптуру, значительно отличающуюся от других. Это была, судя по гибкой и округленной в области груди фигуре, чья-то богиня, но длинные ее и босые ноги обвил длинный, с широкими плавниками хвост, а из спины выступали великолепные перепончатые крылья. Голову богини венчала огромная, из двух сросшихся плавников «корона», и лицо ее что-то напевавший Скульптор сейчас заканчивал. - Доброе утро, Алаэнор! Привет, ребятишки. Как прогресс? - Почти закончил я свою работу, но это видишь ты сама, - пророкотал этерианин, шлифовавший тонким своим скальпелем длинный нос богини. – Это требует большой заботы и терпения, которым, как повезло, владею я. - Действительно… - Аксонна задумчиво посмотрела на скульптуру. – А кто это? - Память о ней почти стерта уже давно. – Еще штрих, высекавший высокую скулу. – Богиня и Королева фаревейлов она, и владеть их королевством ей дано. Она погибла - и уснул ее народ. Вероломно и безжалостно… ну вот, - кивнул Алаэнор, углубив пухлые губы Королевы. – Ее любили фаревейлы нежно, голос был ее слаще меда. Она приводила и дожди, и бури снежные, и ни разу не пришло неурожайного года. Но гроза пришла, - вздохнул этерианин, проводя тончайший обод века правого глаза фаревейлы, - и Королеву убила. Королевство ее поработила. Ее дочерей она погубила, невинную кровь в Озеро Душ запустила. И Озеро вздулось, завыло и взбилось, грозе оно так и не подчинилось, поглотило водою оно все, что было вокруг, и исчез фаревейлов мегаполис внезапно и вдруг. Королева пророчила: те, кто принесет ей вечный холод, в цепи облекут ее народ. Проклят Утопленный город. Но вновь разбудит его та, что несет Любви алмаз - Ее Величество, Королева Златых Влас. Алаэнор шумно выдохнул, и Королева фаревейлов вздрогнула, стряхивая лишний снег. Глаза ее блеснули ярким золотым, и она, держась за данную ей Скульптором руку, вышла из сугроба. - Я рад видеть тебя, Самара, - вежливо поклонился этерианин. – Ты снова здесь – ни поздно, ни рано. Скульптура склонила голову в ответ и открыла было рот, но оттуда не вылетело ни звука. Королева протянула руку, и Алаэнор вложил в изящную пятипалую ладонь красивую, украшенную жемчугом и тонкими золотыми полосками ракушку. Ракушка оказалась вставлена в неглубокую ямку на груди фаревейлы, и она заговорила. Голос ее, и в самом деле, был прекрасен. Он был похож на касание струн самой тонкой арфы, был мягок, как пух двухдневного птенца, был сладок, как сахарные леденцы, выдавая в Королеве сирену. - И я рада встрече, Алаэнор. И рада вновь, хоть на короткое время, вернуться в мир живых. Как и каждый год. Снежная Королева взяла создателя под руку, и они, мирно беседуя, удалились в сторону Ольхового бульвара. Аксонна улыбнулась им вслед и направилась дальше. Но спокойствие ее не было долгим. С громким воплем «Осторожно!!!» сзади врезалось что-то весьма увесистое и снежное, опрокидывая ее в сугроб и глубоко в него впечатывая. Спросонья заголосив, анфорка дернулась, пытаясь сбросить неожиданный груз со спины, и заплевалась, так как набрала полный рот снегу. - Извини! Извини, я сейчас! – заговорил груз голосом Авака и сместился в сторону. Сталкер аккуратно вынул подругу из снега и виновато улыбнулся, отряхивая ее от белого пуха: - Плохой из меня летун, прости. За спиной его и в самом деле блестели в отсветах фонарей белоснежные крылья Аватара. Хоть Ларгентум и учил Авака летать, у принца это получалось не очень хорошо. Кедр научился держаться в воздухе и даже двигаться, но противостоять ветру пока не мог, почему Авак и решил тренироваться самостоятельно дополнительно, в снежную погоду, хотя это ему запретили и Ларгентум, и Ратенту, и Файксар. - Авиатор хренов, - буркнула Аксонна, отряхиваясь уже сама. – Тебе же нельзя летать в таких условиях! Даже служба погоды сегодня ничего не делает. - А когда мне еще тренироваться? – развел руками Авак. – Я должен продвигаться вперед, а так я так и буду падать от малейшего ветерка! - Зато хоть цел будешь. И я цела буду. - Это была случайность, - надулся сталкер. – Я хотел упасть в снег, а тут ты попалась. - А если б я чего хрупкое несла? Авак не успел ответить: он резко вдохнул и указал куда-то наверх. Аксонна обернулась и прищурилась, пытаясь углядеть, на что же показывает Кедр. Столь острого зрения у нее не было, но она сумела различить, что с высокого шпиля Академии и прыгнула чья-то темная фигура. Но в этом, с первого взгляда, самоубийце этом было что-то неправильно. Он прыгнул не лицом вперед, но назад, грациозно изогнувшись в спине и устремившись головой вниз. Силуэт его блеснул облекающим его тело коконом видоизменяющейся оболочки, и прыгун легко, словно это давалось ему с рождения, спланировал куда-то вниз на великолепных темных крыльях. Авак недовольно поджал губы. - Мне не положено такое говорить, но твой наставник – сука. - Не могу не согласиться, - фыркнула Радуга, продолжив свой путь. - Крылья убери. Сталкер сосредоточился, и крылья его, тоже ярко засветившись, пропали. - А куда ты, кстати, направляешься? – полюбопытствовал он у подруги, поравнявшись с ней. - Та как-то никуда. Просто пинаю ху... эм, бездельничаю. Вечером улетаю на первый контракт с Элу, Алексом и, как ты выразился, сукой. - Я надеюсь, ты ему не скажешь? - А смысл? Я его так каждое утро называю, привык уже. - А что за контракт-то? - Да чтоб я знала. После полудня обещали сказать. Правда, когда этот полдень, черт его разберет, - пробормотала Аксонна, запрокидывая голову и вглядываясь в снежно-черную мглу зимнего неба. Авак вежливости ради посмотрел туда же, и сверху же мягко приземлился, убирая свои крылья, Ларгентум. – Привет, Баумгартнер. - Это кто? – не понял Авак. - Неважно. Чего хотел, капитан Доставучесть? Фелликс фыркнул, за что получил недовольный взгляд учителя по полетам и поспешил убраться. - Вот ему настучать хотел за несанкционированный полет, - ответил Серафим. – Но раз убежал, пусть бежит. И, Баумгартнер из стратосферы сигал. - Ботан. Так-то и ты летал несанкционированно. - То есть?.. - Мы видели твой полет шмеля. Ай, Ратенту настучит, как узнает! - Не настучит, но не надо Ратенту. - Ратенту не будет, если ты мне скажешь, какие на Лами’иде зимы, – сказала анфорка. - Это смотря где, - пожал плечами Ларгентум, слегка удивленный таким вопросом. – Если ближе к экватору – само собой, толком от осени не отличишь, каша одна на улице. А углубляясь к полюсам, к ледяным океанам… там, конечно, снежный ужас. Я бывал как-то в городе, что находился в субарктическом поясе, так там градусов так минус пятьдесят-шестьдесят стукало, на бровях сосульки висели. Я из гостиницы не выходил, а местные только смеялись. Короче, плохо я съездил. - Морозовосприимчивое вы существо, Фенариус. - Виновен, что ж. - А сколько тебе тогда было? Ну, когда ты в том городе побывал? - Сто семь, если я не ошибаюсь. - На Терре в такие морозы дети гулять ходят. Занятия, понимаешь, в школе отменяют, а они в снежки играют. - Ха-ха. - Разница менталитетов, вот и все. А вообще зиму я тоже не люблю, - сморщила нос, когда на его кончик холодной каплей осела случайная снежинка, Аксонна. - Почему же? – удивился Ларгентум. - Это прекрасное время года. Природа засыпает. И готовит самые свои красивые наряды, самые яркие и сочные краски, чтобы красоваться ими всю весну, все лето и всю осень. И вновь прячется в снежную шубу безмолвия и сна, чтобы на следующем витке бесконечно повторяющейся спирали времен года оказаться еще краше и милее. Любое время года замечательно, Сонья, просто не все могут разглядеть и осознать все это. - Я могу осознать холод, - проворчала Радуга, поежившись от очередного порыва ветра и присев на слегка припорошенную снегом лавочку. – Я могу разглядеть, что множество живых тварей, не впавших в спячку, голодает и мерзнет. - Это естественный отбор, - покачал головой Серафим, присаживаясь рядом. Сняв с рук вязаные варежки, которые он по старой привычке надевал поверх еще одних, он без вопросов надел их на ладони ученицы, которая снова забыла перчатки. – Слабый и глупый погибает, сильный и дальновидный выживает. Тут ничего не попишешь. Выживали бы все – не хватало бы пространства и пищи для всех, не выжил бы никто – апокалипсис уже какой-то. Палка о двух концах, кажется, оно зовется, или как-то так. Аксонна вздохнула, прижимаясь плечом к наставнику. - Я знаю. Всех не спасешь. Но я не об этом. - А о чем же? - Зимний холод всегда напоминает мне о моей тюрьме, - закрыла глаза анфорка, устраиваясь поудобней. – Как ни было бы холодно здесь, там было гораздо холодней. - «Вектор», – тихо произнес Ларгентум. Радуга молча кивнула. - Расскажешь? Возможно, полегчает. - Я уже рассказывала. Элу. Легче не стало. Сталкер взглянул на Аксонну, на ее пустые глаза и, протянув руку, слегка приобнял за плечи. - Расскажи. Пожалуйста. Я не хочу, хотелось прорычать Аксонне. Я не буду, хотелось ей крикнуть, вырваться и сбежать. Я не стану, прикусила она губу. И все-таки заговорила. - Мне было почти восемнадцать. Я закончила местную школу. Мы с Байэлом, моим приемным отцом, хотели полететь на Залиссию, куда я мечтала полететь всегда. Кольца прекрасны, ты сам это знаешь куда лучше меня, но лететь туда очень долго, тем более на нашем субсветовом звездолете. Мы не сильно были богаты, но я ни в чем никогда не нуждалась. Пусть Байэл украл меня у предназначенной мне приемной семьи, я благодарна ему за хорошее детство. Потому что дальше начался для меня ад. Который до сих пор является мне в кошмарах. Я на выпускном своем была... отошла в сторону, хотела подышать воздухом. И меня остановили какие-то люди. Они спросили мое имя и, услышав его, брызнули мне в лицо какой-то гадостью. Я этот запах не скоро забуду… в общем, очнулась я уже там. Это был обитый металлом куб, в котором была металлическая же кровать, металлический стол, все из металла, холодного и злого. А потом пришел он. – В глазах Радуги блеснула искренняя, почти животная ярость. – Вега. Глава этого проекта. Он уверял меня, что мне нечего бояться. Говорил, что если я буду слушаться врачей и тренеров, то он меня отпустит. Папа, Байэл будет мной гордиться. Вся наша раса будет мной гордиться. Какая же была это ложь! Вега хотел создать абсолютное оружие. Монстра, который мог внедриться куда угодно и убить кого угодно. Чудовище, которое было бы покорно лишь ему. И ведь он почти достиг своей цели. Мне дали задание, лишь выполнив которое, я была бы готова к выполнению планов Веги. Я должна была сломать мою клетку. Физически и ментально. Для этого меня выматывали тренировками, на которых я ломала конечности и себе, и моим противникам, кормили какой-то белой безвкусной гадостью, которая держала меня на ногах все это время. Я пробовала ее не есть, но мне потом стали ее вкалывать, отчего я потом рук не чувствовала вовсе. Кололи еще и какую-то дрянь, много, часто кололи, и от этого я мало того что практически полностью теряла память и волю, так и зверела здорово: кидалась на стены, на окружающих, царапала сама себя, если никого рядом не было. А потом пришла сила. Я не знаю, откуда. Может, уколы дали о себе знать, тренировки… а может быть, моя ненависть к этим сволочам. Вега обрадовался, будто ему пятилетнему монорельс подарили. И он заставлял меня тренировать и это. Телекинез. Я до центнера поднимала свободно силой мысли, и из-за той жижи, которую мне вкалывали, даже не помышляла о том, чтобы этим блоком размазать моих мучителей по полу. Вега знал, что эта сила может и уничтожать, и много еще чего планировал. Но потом… как-то химики прошляпили. Или это мне помог кто, я не знаю. В общем, дозы того раствора, который подавлял мне волю, оказалось в тот раз недостаточно. И на очередной тренировке я сорвалась. Эта глыба раздавила в кровавую кашу пятерых, я разорвала еще троих. И побежала, круша все вокруг. Вега не высунулся – побоялся. Но всех остальных я убила. Вот этими руками. – Аксонна посмотрела на сложенные на коленях руки в фиолетовых варежках. – Я похоронила их проект. И себя саму. Спасибо «Аспидам», Ралли меня выходил. Я провела под землей, под какой-то мелкой колонией целую свою жизнь. Почти двести лет. Потом еще полтора года наверстывала с «Аспидами» все, что упустила. Говорить училась заново, историю учила… а дальше заказ на Дайвера, предательство, ну и… дальше ты сам знаешь. Ларгентум долго молчал, вглядываясь куда-то в темное, чернильное небо, и практически не шевелился. Аксонна запрокинула голову и посмотрела в его лицо, не зная, думает ли он о чем-то своем или просто завис. Во всяком случае, выглядело это странно. Хоть и случалось это раза два-три на дню. - Извини меня, - произнес, наконец, сталкер. - Что? - Прости меня, - повторил Серафим. – Знай я про «Вектор» побольше, я не был бы к тебе столь требователен. Хотя бы в плане физической и психической подготовки. Почему ты не рассказала раньше? Я бы тебя не допытывался до тебя так. - Поверь, тренировки с тобой, хоть сейчас они для меня и неприятны, нисколько не сравнятся с «Вектором», - фыркнула Аксонна. – Твои требования мало того что хоть как-то приближены к реальности, они еще и смехотворно мягки в плане и времени их освоения. В «Векторе», если я не освоила какой-то нюанс за определенное время, меня жестоко наказывали. Ща! – Радуга стянула с правой руки надетую наставником варежку и закатала рукава плаща и свитера, показывая хорошо видные на бледной коже глубокие шрамы. – Вот этот, на запястье – за то, что не сумела подтянуться до требуемой границы еще пять раз. Вот тут, по пальцам линией идет – видишь? – за то, что во время очередного укола дергалась. А от уколов у меня сгибы локтей и вовсе как у наркоманки какой. Никакая пластика их не уберет, футболки и майки толком не поносишь. - Не так плох бес, как его малюют, Сонья… - Черт. - Что? - Ты неправильно выразился. Надо «не так плох черт, как его малюют», не «бес». - А, ну да… в общем, ты меня поняла. У твоих шрамов есть одно большое преимущество: они нанесены обычными, механическими движениями. Это можно сравнить с проведенной по листу бумаги линией от карандаша. А посему… - Более крупная ладонь Ларгентума накрыла ладошку Аксонны, и анфорка ощутила легкое покалывание на коже. Когда же сталкер убрал руку, на тонкой коже удивленно замершей Радуги не было ни единой полоски от шрамов. - …их можно стереть, - закончил, улыбнувшись, Серафим. - Это оно… это… это как? – заикаясь, спросила Аксонна, прощупывая одну руку другой. Шрамы исчезли, на их месте была просто гладкая кожа. – Это что за магия? Я все Архивы вылижу, но найду это пособие! - Я просто подхлестнул твою собственную анфорскую регенерацию, - усмехнулся Ларгентум. – Природа, второй уровень, второй семестр. Хоть представление сейчас будешь иметь, что это такое. Потом и выучишь. - Потрясающе, - пробормотала Радуга вновь, опуская рукава, и надела варежку обратно. – А вот еще. Ты упомянул, что стираются только механические шрамы. А какие не стираются? - Нанесенные астральным оружием. Или обычным, вроде кинжала или меча, но усиленным астральным импульсом. Вообще такие раны заживают плохо и медленно, особенно если добавляется поражение ядом, а шрамы, да, остаются навсегда. И порой весьма болезненно напоминают о себе. Допустим, Кристофер и Элу после Златоцвета. Их шрамы останутся и будет побаливать… в непосредственной близости от тех, кто их им подарил. Аксонна потерла нос. - Это что же получается… когда рядом Дираэль, тебя не только болезненно колбасит, но ты еще и можешь угадать его близость к тебе в метрах и так далее? - Ты абсолютно права. А самый большой шрам, когда наш дорогой Диря совсем рядом, еще иногда и кровоточить начинает. - А почему? - Потому что от скрытой под ним раны я должен был уже давно червей кормить. Когда тебя разрубают пополам, обычно… не живут. Секунды две, три – и не живут. Болевой шок – вещь мощная. - А ты-то как выжил? - Я же рассказывал. Твой отец перекачал мне свою жизненную энергию, это и законсервировало мою душу в теле, и временно заблокировало нервную систему, чтобы от пресловутого болевого шока мое тело не стало боле не пригодным для жизни. А потом зашивали. Много зашивали. Алебарда Дираэля прошла ровно по нижним ребрам, поэтому кое-как приживали легкие, ткани… а вот ребра раздробило так, что их пришлось удалить. - А, вот почему у тебя такая завидная талия. - Оптимистка. - Ага. - Это очень правильная позиция. Ты столько перенесла, столько лет взаперти, под надзором психов-ученых, линчевателей-врачей и этого Веги, но ты живешь. Ты перебарываешь старую себя, ты улыбаешься, не потеряла стремления доверять. Если бы у меня была шляпа, я бы ее снял. - Она бы тебе не пошла, - зафыркала Аксонна. - А что до меня... может быть, я просто больше не хочу быть одна. Хочу жить, а не выживать. И стремлюсь завести друзей, которые когда-нибудь смогут и помочь, и вступиться за меня. И на защиту которых могу встать я. – Радуга подняла лицо, заглядывая в глаза Ларгентума и улыбаясь: - Тебя ведь я могу назвать своим другом? Серафим улыбнулся в ответ. - Это честь для меня.