***
Талия Грейс — сильная девушка. Так думают все, и сама Талия так тоже думает. Это парадигма, фундамент психики Талии Грейс. И после злополучной засады, где погибли Джейсон и Пайпер, после долбанной перестрелки, где Талия выпустила в Кастеллана всю обоиму, после всего пережитого Талия согласилась с тем фактом, что ей необходима помощь и психологическая поддержка. Это же нормально, когда шериф после тяжёлых дней заходит к мозгоправу, почти то же самое, как к мозгоправу ходит военный после Афганистана: везде кровь, везде убийства, правда в Нью-Йорке несколько реже. Талия всегда была закрытым человеком, и возможность сболтнуть лишнего всегда смущала её, так что за помощью она обратилась к тому, кто был чуть ли не свидетелем всего пиздеца, что творился в её жизни — к Кловису Морфу. Кловис был отменным психотерапевтом, специализирующимся на аффективных расстройствах, а больше всего на ГТР и ПТСР; параллельно парень сбывал психотропные препараты лекарственным наркоманам (тот же Ди Анджело ранее мог взять у него морфин со скидкой в честь знакомства, только сейчас что-то завязал). Талия пока не прибегала к подобному бизнесу, но пачка «валиума» у неё была с собой в сумке всегда, ведь истерика может вспыхнуть в любой момент. Не посчитайте её слабой, просто у неё трудный период в жизни, а разве что денег на похороны искать не надо, хоть с чем-то полиция позаботилась, но Талии насрать на полицию. Талия садится в кресло, закидывает ногу на ногу и кладёт руки на подлокотники: они с Кловисом договорились, что Грейс не будет держать их скрещенными, иначе механизмы психологической защиты сработают сильнее, бла-бла-бла, Грейс просто согласилась с этой просьбой. Кловис сидел напротив с блокнотом и ручкой. Он кивнул и Талия начала говорить: — Я снова стала есть, — Талия посмотрела в окно и пожала плечами, будто бы говорила что-то обычное, и ей самой так казалось, но Кловис просил все подробности жизни расписывать. — Нормальную пищу. Но готовить мне всё так же не хочется. Ничего не хочется, но я стараюсь с этим бороться. И ем до последней ложки. И больше не пью виски с утра. Заменила яблочным соком, — Кловис на это добродушно улыбнулся и кивнул Талии, чтобы она продолжала. Талии нравилось, что он сразу обозначил свои требования в оказании помощи, и теперь не давит на неё. Но с тем же Талии не нравилось то, как он на неё смотрит: точно видит насквозь, вместе с треснувшей маской пофигизма на лице. Но маска не упала, маска намертво приросла к коже, и только раскололась на части. И Кловис это видит. Вместе с тем Кловис прекрасно знал, что рано или поздно Талия откроется ему, наплюёт на маску, и сама всё расскажет, а пока что нет смысла превращать сеансы психотерапии в эмоциональную пытку. Талия достала из внутреннего кармана пиджака сигарету и зажигалку и закурила, благо Кловис разрешал, да и было бы откровенно похер, если бы не разрешал. — Курю так же часто, пачка в день улетает. От выпивки не отказалась, вечерами захожу в паб рядом с домом. В последние две недели я случайно встречалась с Джексоном, и мы решили, что будем заходить туда вместе. Мне кажется, что в компании я не так сильно похожа на алкоголичку, — Талия чуть рассмеялась. Ей было даже немного завидно. У Перси-то была Чейз, а у неё что или кто? Доставщик пиццы, которого она встретила в одном белье по случайности (и точно нельзя сказать, что было по случайности: бельё, доставщик или секс; скорее всего всё и сразу). Лицо Талии перекосила грустная кривая усмешка, она передёрнула плечами и сжала кулаки: скрещивать руки нельзя. — Но сегодня я с Перси не созванивалась пока, так что не знаю, что будет вечером. — Давай я введу тебя в состояние гипноза, посмотрю на твоё поведение под ним, и мы решим, стоит ли тебе напиваться сегодня с Перси. Вероятно, твой мозг просто не выдержит ещё одной поминальной попойки, — добродушно предложил Кловис и протянул руку с белому бархатному дивану, на котором и проводил свою гипнотические сеансы. Для Талии такой сеанс был не в первой, так что грех было отказываться, тем более за помощь друзьям доктор Морф почти не брал денег (скорее просил оплату услугами). Талия только прилегла на диван, и только её лба коснулась рука Кловиса, как девушка отключилась, не дождавшись в счёта до десяти. Первое время её сны были мутными и серыми, Талия ничего не могла разглядеть, сколько бы не тянулась к этим неясным картинам. Но далее всё происходящее вокруг начало приобретать свои очертания: появлялись снующие туда-сюда люди в чёрных костюмах спецподразделения, появлялись красные лучи лазеров, а серая пелена оказалась дымовой завесой. И Талии стало страшно. Опять этот липкий ужас, схвативший её за горло. Талии казалось, что она начинает задыхаться, и вовсе не из-за царящего смога. Далее картина резко переменилась, на тот момент, когда она обнаружила то, что осталось от её младшего брата. Глаза застилали слёзы и кровь, и этого нельзя было вынести. И лишь удушающая рука ужаса всё крепче сжимала её горло, пока Кловис не выдернул её из гипноза. Проснулась Талия в ледяном поту. — Тебе категорически нельзя сегодня спиваться с Джексоном, — Кловис взглядом указал на свою руку, каменной хваткой сжатою Талией. Талия тут же одёрнула руку и прижала к груди. — Ты билась, как бешеная, во время сна. Думаю, ночами происходит то же самое, если, конечно, ты не принимаешь назначенный мною валиум. Я назначу тебе одну встречу, с одним неплохим специалистом. Думаю, ты найдёшь в ней не только хорошего собеседника, но и полезного коллегу, — Кловис непринуждённо улыбнулся и похлопал глазами, будто бы решение чужих жизней и принятие решений за других людей были самыми обычными его действиями (о милостивый, он же врач, все врачи только этим и занимаются). — И Талия, милая, считай, что это свидание, а не очередные поминки. Иначе Аполлон в гробу станцует балет в твою честь. Из кабинета доктора Морфа Талия вышла с мыслью, что она почти впервые в жизни согласна с тем фактом, что кто-то может быть прав, решая что-то за неё. И почему-то это успокаивало Талию. В ватсапе Кловис написал, что вместо обычного паба, Талия обязана будет пойти в чуть ли не самый пришибленный суши-бар, и ещё и принарядиться к вечеру. «Расценивай как свидание или встречу с подругами, а не поминки»: в очередной раз отметил Кловис в сообщении, на что Талия закатила глаза. Она не спивается с Перси Джексоном. Во всяком случае точно не с ним. А тут тем более. Ещё и суши-бар, хотя по-правде Талия не умеет пользоваться палочками и не ест васаби и прочую ебень. Но от этого Талия не отменила запланированную встречу, просто сочла её за очередной безумный психологический эксперимент Морфа, которому необходимо повиноваться. В районе девяти часов вечера Талия уже сидела в «Наказаве» и потягивала пятый коктейль с ромом и соком; и с каждым новым коктейлем музыка становилась всё менее дерьмовой, так что Талия решила на этом не останавливаться. Впервые за столько времени Талия выглядела элегантно и опрятно, хотя на самом деле Талия не хотела ничего из этого делать, каждые минут пять ломалась, отнекивалась, а потом снова продолжала приводить себя в подобие привлекательной женщины. Если ещё замазать хорошо синяки под глазами и улыбнуться, то можно разбить чьё-нибудь сердце одним взглядом. Жаль, только на это не было настроения. Ни на что не было настроения, но как по указке, Талия делала всё от неё необходимое. Талия — сильная и умная девушка, она знает, что нельзя давать слабину. И всё равно немного (много и хорошо) выпить. И даже этот поход в «Наказаву» воспринимался девушкой как приказ откуда-то свыше. Но вот рядом с Талией присела симпатичная девушка в пёстром зелёном платье. Её ворох рыжих волос никак нельзя было привести в порядок, но от этого она не выглядела хуже. И веснушки. Миллиарды веснушек по всему телу. Талия зацепилась за мысль о том, где ещё она не видит веснушек у этой девушки и что надо бы сделать, чтобы их разглядеть. И с этой мыслью чуть прикусила язык, потому что слишком рано. Даже если бы Талия не знала имя этой девушки, в её образе всё притягивало к знакомству, в ней всё вызывало неподдельный интерес. И не только к веснушкам, вы не подумайте. Просто Талия была пьяна чуть больше, чем было необходимо, но, кажется её вечерняя подруга тоже была не против того, чтобы этот вечер серьёзно затянулся. В глазах Талии блеснул какой-то огонёк, она закинула ногу на ногу и улыбнулась подошедшей Рэйчел Элизабет Дэр, и заказала ей выпить розового игристого. Вечер обещал быть перспективным. Вечер обещал быть интригующим. Теперь поход в «Наказаву» воспринимался девушкой как вызов Судьбой, и Талия принимала его.***
Клариссу тошнило он количества обезболивающих, что она принимала. Однако перестать глотать таблетки было непосильной задачей: у неё адски болели глаза, а от них и голова. Она почти ничего не видела и передвигалась по палате в травматологии скорее на ощупь. Она видела лишь очертания вещей, а остальное словно было затянуто толстой пленкой молочного цвета. Врач проверил её состояние и пообещал, что зрение восстановится в течении нескольких дней, ведь это последствия ударной волны взрыва. Ей только нужно спокойствие — как физическое, так и эмоциональное. Она представила, что будет, если зрение не вернется: без работы и без образования она никому не нужна. Еще хуже становилось, когда Кларисса вспоминала о других последствиях вчерашней серии взрывов в Гарлеме. Селена Богард, её лучшая подруга, погибла. Кларисса ужасно злилась на неё: именно Селена работала на Кроноса и сдавала ему всю информацию. Да, она в конце концов пришла с повинной, чтобы не дать Луке Кастеллану разрушить всё, но пришла она слишком, слишком поздно. И всё же больше всего Кларисса злилась на Селену даже не за предательство, не за причиненные последствия. Ла Ру злилась на подругу за то, что та погибла. Она хотела приехать к Селене с самого утра и кричать на подругу до потери голоса. Перевоспитывать, вставлять на место мозги. А сейчас Кларисса может поехать к ней на кладбище. И кричать там сколько душе угодно, только её никто не услышит. От бессилия и злости у неё начинали течь слезы, и глаза начинали гореть, как будто она закапывает глаза жидким огнем. Как и сейчас — стоило подумать о Селене, как Кларисса заплакала. Она забросила в рот очередную таблетку обезболивающего, но в стакане на тумбочке уже кончилась вода. Пораскинув мозгами, девушка приняла решение не искать ни куллер, ни столовую — всё равно с её зрением это будет долго и мучительно, и проглотила таблетку просто так, ожидая немедленного облегчения боли. И после этого дала себе смачную затрещину. Никто не должен видеть, как плачет Кларисса Ла Ру. Даже она сама. И временная слепота отговоркой не является. — Я, конечно, ожидал, что всё плохо, но на то, что ты будешь плакать и бить себя по щекам, я не рассчитывал, — Кларисса повернулась на знакомый пропитый голос. Она могла поклясться, что не перепутает его ни с одним голосом в мире — настолько хорошо она знала его. — Давай ты не будешь травмировать себя ещё больше, а? — обладатель самого хриплого и пропитого голоса на планете положил что-то белое на её кровать и присел перед ней на корточки, положив ладони на её колени. — И ты не надейся, это я не о тебе беспокоюсь, а о врачах. Они, между прочим, тебя латают, как могут, пожалей их труд и отсутствие сна. Кларисса гадко поморщилась от его болтовни и протянула руки к его лицу. Раздался громкий хлопок пощёчины. — Давай хоть ты не будешь меня раздражать? — прошипела Ла Ру и опустила руку на что-то белое, лежащее рядом с ней. Пакет с фруктами. Очередной пакет с фруктами. Клариссе уже кажется, что все в их офисе сочли необходимым извиниться именно этим бестолковым способом, яблоками и апельсинами. Хоть бы кто принёс с собой что-то покрепче. Хотя Дакота Вакхос сам был как «что-то покрепче». — Не бойся, мы с этим всем дерьмом разберемся, — голос Дакоты был таким настороженным и спокойным, что Кларисса догадалась: он был растерян. Он никогда еще не видел, чтобы она плакала, а она никогда не позволяла себе такой слабости. Кларисса Ла Ру — сильная и боевая девушка без каких-либо эмоций, которая может сравниться даже с мужчиной. — Иди нахер, Дакота. И Кларисса, неожиданно для самой себя, улыбнулась. Дакота, чёртов Дакота. Самый лучший друг и самый преданный любовник. Он был ей ближе всех других, и стоял разве что на втором месте после Селены. Дакота был и её братом, и руководителем, и другом, и отцом, которого у Клариссы никогда не было. Он так много заботился о ней, даже когда она об этом не просила, что иногда она чувствовала себя обязанной. Однако стоило только заикнуться о чем-то подобном, как Дакота сводил разговор на нет. И от этого было странно, но жить не мешало. — Это всё, что ты принёс мне? — Кларисса поджала губы и посмотрела на то пятно, что должно было являться лицом Дакоты. Она услышала, как он усмехнулся. Она почувствовала, как он положил свою ладонь на её. — Ты знаешь, что на улице дождь? — голос Дакоты никогда не предвещал что-то хорошее любому человеку, кроме Классиры Ла Ру. Этим голосом он предлагал нажраться в каморке на работе или потрахаться в ней же (со вторым Кларисса отказывала в восьмидесяти процентах случаев), или прогулять работу из-за похмелья. После этой интонации Клариссе всегда становилось лучше, и поэтому она вопросительно выгнула бровь. И они сбежали. Дакота притащил ей кресло-каталку и вывез на ней через всю больницу на улицу. Дакота старался везти довольно быстро, на удивление ловко выруливая между врачей, медсестёр и пациентов. Их никто не волновал, и они не волновали никого, и всех это устраивало. А на улице лило, как из ведра. Дакота вывез её к беседке, где стабильно покуривал медперсонал, и мусорный бак в центре беседки весь пропах тлеющими бычками сигарет. Клариссе нравился этот запах. Так пахло на работе. Дакота вложил в её сырую от дождя руку сигарету и прикурил. Спасибо всем богам за то, что он не курит дерьмовые сигареты, а сливает почти всю зарплату в качественный алкоголь и хороший табак. К слову об алкоголе, Дакота протянул её открытую маленькую открытую бутылку чего-то, что пахло хвоей. — Джин? Ты, блять, издеваешься? Я же его ненавижу, — это не помешало сделать Клариссе крупный глоток и затянуться настолько, насколько позволяли лёгкие. Рёбра и живот жалобно застонали, но Клариссе было на это откровенно похер, и она сделала ещё один глоток, а потом закусила протянутой Дакотой конфетой. — Сука! — невнятно проворчала девушка, как только почувствовала, что внутри шоколада был ликёр. Этим нельзя было закусывать, но каким-то чудом она смогла это проглотить. А Дакота заливисто ржал со всей этой картины. — Полегчало? — сквозь смех спросил Дакота. Но Кларисса не знала, что ему ответить, будто бы этот вопрос резко вернул её в реальность палаты в травматологии, и от этого почему-то подкатил мерзкий ком к горлу. Почему — Кларисса не понимала, и ей это не нравилось. Кларисса Ла Ру ненавидит что-то не понимать, её это дико бесит, и все это знают. Дакота прекратил смеяться, когда Кларисса, пошатываясь, встала и вышла под дождь, по пути глуша джин глоток за глотком. К их спокойствию, Дакота не стал ни окликать её, ни возвращать на место. Ей нужно было выпустить пар, ведь дела идут откровенно дерьмово. Кларисса остановилась, когда вышла на газон. Трава приятно щекотала голые ступни, а дождь охлаждал почти голое тело Клариссы. На ней была лишь больничная накидка, и ей это нравилось. Ей нравилось чувствовать холод грудью, животом и спиной, нравилось быть такой. И Кларисса не могла точно сказать: какой именно. Она ничего не видела: ощущала почти обнажённым телом и слушала оглушающий шум центра Нью-Йорка. Холод и рёв машин. И её рёв. Кларисса кричала, что есть мочи, вопила, глотала джин, снова вопила, затягивалась промокшей сигаретой и снова вопила, и снова пила, и снова курила. Кларисса упала на колени и ударила рукой по земле. И снова. Она орала, без слов, и дождь и машины заглушали её для всех, но Клариссе было не важно. Чем больше она кричала, тем меньше негатива и боли в ней оставалось. Она отдалась этому дождю. Кларисса никогда не чувствовала себя такой свободной.***
Нико наконец приходит домой после пар. Восстановление на химфак прошло без эксцессов, благодаря Афине и её связям в системе образования, да и в отношении учёбы всё было более чем просто. Вся учёба представляла собой либо то, что Нико и так отлично знал по опыту варщика, либо нефтегазовая химия, которой Нико долгое время занимался до этого. Учёба быстро пошла в гору, и, с великой студенческой способностью выполнять всё в кратчайшие сроки перед сессией, у парня было довольно много времени для себя и хобби. И этим хобби провоняла вся их лаборатория. Их: Нико и Макса. Аида и Диониса. Эти двое более чем прекрасно спелись, если не считать странно-отеческих замашек Макса в отношении парня, что куда больше напоминало фанфики по хэштегу «#sugardaddy», нежели классическую отцовскую заботу. Но Нико и не был против, если, конечно, Дионис не распускал руки в отношении задницы парня, пока Афина не видит. Она, кстати, тоже тут, в их доме. И это было весьма кстати, ведь этим двум любителям химии так не хватало хотя бы какой-то опеки. Нико прошёл в шлюз и переоделся в защитный костюм. Сейчас ему было даже дико вспоминать то кустарное безобразие, которые они ранее занимались на старой квартирке Нико. А теперь посмотрите: коттедж в пригороде, огромная лаборатория в подвале, завидная система вентиляции, чтобы ни одна полицейская псина не пронюхала лишнего. Впрочем, и на этот вариант у Богов были свои козыри: Зевс. Она же Талия Грейс и её представительство в полиции. Ничего сверхестественного, просто за разумную цену в виде информации Талия очень красиво прикрывала глаза на их скромный бизнес. Тем более Талия и сама всегда была не против немного расслабиться с солями, так что получать качественный товар было в её же интересах. Да и Боги пообещали торговать по большей части за пределами Нью-Йорка, дабы это не входило в её юрисдикцию. А что? «Я не я, и жопа не моя!» — как любил выражаться Макс. Другие боги несколько переквалифицировались в одну общую организацию под эгидой и лейблом Красной Розы. Туда сводил всякий сброд, что можно понять по руководству Розы — близнецам Стоулл. Там остатки и самой Розы, и Охотниц, и снайперов Аполлона, и вообще всем, кому не лень устраивать дебош. Впрочем, должен же чем-то заниматься Департамент Полиции Нью-Йорка, верно? Верно. — Ты сегодня рано, — будничным тоном начал Макс, когда Нико к нему подошёл. — Пошалим? В иной раз и в иной сцене Нико бы огрызнулся на это предложение (уж больно похотливо оно звучит), но сейчас Нико только закатил глаза и сделал вид, что застрелился. В шутку, конечно. Ведь впервые за очень долгое время Нико ди Анджело не хочет ни уколоться, ни покончить с собой. Можно же это считать успехом, верно? Верно.***
Для Рейчел это было нетипично от слова «совершенно». Нетипично было заказывать в суши-баре кучу коктейлей, вместо кучи роллов и суши. Нетипично было ехать пьяной домой не одной. Нетипично было веселиться до самого утра. Заказывать кальян тоже было нетипично, и теперь Рейчел поняла, почему ей мама ещё с подросткового возраста говорила, что смешивать алкоголь и кальян — очень плохая затея. Рейчел казалось, что её волосы до сих пор пропахли апельсинами и мятой. И табаком, куда без него. Рейчел тихонечко встала с кровати и подошла к зеркалу. Всё тело ломило, почему-то сильно болели шея и плечи, ещё и голова гудела. Рейчел бы могла спросить себя, почему ей сейчас так хреново, но зеркало отвечало за неё: лилово-бордовые пятна засосов и красные полосы от царапин зарились на её теле практически везде. На груди было несколько мелких царапин, на рёбрах укусы, спина была вся разодрана, а ягодицы все были в малиновую крапинку. И на губах остатки вишнёвой помады — не своей. Рейчел смущённо улыбнулась, как девственница после первой ночи, и закусила губу. Произошедшее ночью было чистым безумием, голой страстью. Рейчел пьянела от одной мысли об этом. Рейчел оглядела комнату — её рисунки были практически везде. Весь пол был ими завален, точно тут пролетел торнадо. Старые, нарисованные в трансе, и новые, наскоро набросанные прошедшей ночью. Рейчел взяла первый попавшийся и посмотрела на него. Угловатые черты лица, чуть вздёрнутый нос, чёрные чуть растрёпанные волосы и наглый до чёртиков взгляд голубых глаз. Рейчел снова закусила губу и подняла взгляд на кровать. Изображённая на портрете девушка сейчас лежала на кровати Рейчел. Кто бы мог подумать, шериф полиции, Талия Грейс, и художница, Рейчел Дэр. Рейчел вот точно никак не могла себе этого представить, но от этого ей такой поворот событий не меньше нравился. А Талия тем временем проснулась и полусонная уставилась на Рейчел. Талия улыбалась.***
Перси проснулся ранним утром, услышав по радио один из последних треков Eminem'а. Перси часто просыпался именно так: и на будильнике стоял крутейший A$AP Rocky, и на тусовках просыпался под любимые песни, если вдруг перепил и отключился раньше времени. Солнце едва-едва показывалось на горизонте, по телевизору тихо шли новости, освещавшие недавние события, о которых Перси и говорить уже нечего, да и не хочется совсем. Кастеллан мёртв, как и многие из его друзей, как и психика некоторых выживших. Надо ли снова об этом вспоминать, если жизнь продолжается? Разве что на похоронах часок, а Перси терпеть не мог похороны. И вообще траур. Даже в этот момент, пока по кабельному на всех каналах мелькали перестрелки, дым и немые крики, Перси думал о витавшем в воздухе запахе крепкого утреннего кофе и отсутствии Чейз рядом. Перси лениво потянулся, ко скрипом дивана и своих суставов поднялся и почесал голову. Раздавался гул воды. Парень прошёл в коридор: дальняя дверь, что вела в ванную, была чуть приоткрыта, горел свет. Есть ли что терять? В худшем случае его ждала лишь пощёчина и прекрасное лицезрение обнажённого тела Воображалы, и этот худший случай почти устраивал Перси. Он стучаться не стал. Перси тихо прошёл в ванную и разделся, скидывая вещи за голубоватый кафель. В этом пару было жарко и душно, а, может, виноват вовсе не пар. Перси отодвинул дверь тонированной душевой кабины и уставился на уставшее лицо Аннабет. Уставшее, и даже грустное. Ни тебе криков, ни недоумения, ни пощёчин. Только один выдох и какая-то странная мольба в глазах. Перси зашёл в ванную и взял лицо Аннабет в свои ладони. — Жизнь продолжается, Чейз, — и поцеловал. Медленно и чувственно, будто бы для привычной животной страсти у него совсем не осталось сил, и сейчас он хотел только человека, а не сам секс. Он гладил её щёки и скулы подушечками пальцев, нежно целовал губы, иногда встречаясь своим языком с её. Аннабет несмело обняла его, прижимаясь к его телу сильнее. Каждый квадратный сантиметр их кожи стонал о том, как же им двоим осточертело это душевное одиночество и как простого глупого секса для разрядки, мало чем отличавшегося от той же дрочки, было недостаточно. Перси только сейчас, касаясь этого тщедушного забитого всем этим дерьмом, о котором крутят в новостях дни и ночи напролёт, тела, смог ощутить собственную усталость. И голод. Тоскливый тихий голод по эмоциональной близости, от которой он отказался лет уже дохера-сколько-не-будем-об-этом назад. И что-то ещё более глубокое и трепетное, изредка мигавшее при стольких встречах с Аннабет Чейз. Что-то столько раз ложно именуемое похотью и инстинктивным желанием хищника. Что-то столько раз забитое всё глубже и глубже, что и не рассмотреть и не распознать. Разве что при взгляде на неё. Вот, в этих больших серых глазах отражается. Отражается с мыслью о том, что жизнь продолжается. Перси подхватывает девушку за ягодицы, и Бет обвивает ноги вокруг его бёдер. Осторожно берёт в руки его член, немного водит рукой по стволу, подставляет к себе и целует юношу. Перси входит медленно, маленькими осторожными толчками, позволяя ей привыкнуть. Без растяжки всегда чуть дольше, но Аннабет так нравилось, и Перси об этом знал лучше других парней. Когда становилось слишком болезненно, Бет тихо шипела, и юноша останавливался на пару секунд и снова продолжал. Он знал, что Чейз сейчас прикрыла и чуть закатила глаза, хоть и не видел этого. Он слишком хорошо знал эту девчонку, куда сильнее, чем Чейз могла бы себе позволить. Но позволила же. И вот они, в душевой кабине её квартиры, утоляют друг другом жажду того, чего сами едва ли осознают, а если и сознают, то не признаются. Но тело не обманешь. Тело искренне, тело любит, и в этом единении их тел, размеренных толчках и сладких стонов, и до головы доходит наконец-то. Аннабет убирает голову с плеча Перси и поворачивается к нему лицом. Этот поцелуй уже не был таким уставшим и осторожным, как первый, его. Аннабет целует смелее, губы сминает, прикусывает, языком проводит. И улыбается сквозь поцелуй. Глупо и по-детски, как ей кажется, но и чёрт с этим. Это была самая честная и влюблённая её улыбка за столькие месяцы, а то и годы, что Аннабет запрещает себе думать о худшем. Жизнь продолжается, и это надо чувствовать. И она чувствует. В своей улыбки. В своих стонах. В его мурашках по спине, когда она проводит ногтями ему по спине. В его пылкой страсти, входящей в неё. И Аннабет Чейз точно знает, что стоящий перед ней человек чувствует тоже самое. То же трепетное, почти окрыляющее чувство в груди и нисходящую похоть в животе и паху. И в каждом квадратном сантиметре кожи — спокойствие от осознания этой чёртовой мысли: «теперь они на своих местах». Никакого больше ползущего страха. Только струи воды и их трепетные поцелуи везде. Ведь жизнь-то, жизнь продолжается.***
За столько лет безвылазной работы в офисе FBI Рейна и забыла о том, что же такое знойное лето и жаркое солнце. Рейна с тихой завистью смотрела на загоревших после отпуска коллег и незаметно ото всех удалялась, когда те начинали рассказывать самые захватывающие истории с туристических путешествий по джунглям Кубы или пикантные рассказы о курортных романах. Рейна Арельяно считала, что если контактировать с желаемым как можно меньше, то и надежда об этом желаемом угаснет куда быстрее; прямая зависимость. А теперь на ней только белое бикини и золотое парео, а в руке «Маргарита», и некогда невероятная мечта превратилась в знойную реальность. Она нежилась под пылающим португальским солнцем на пляже, спрятав глаза под очками. На самом деле она просто не хотела, чтобы кто-то из отдыхающих заметил, куда она пялилась уже полтора часа. Парень, чьего имени Рейна не знала, то и дело обратно заходил в море поплавать; жара здесь была безумная. Рейна прикусила губу, представив, как этот полуголый красавчик мог бы затащить ее в постель. Какой предлог он бы для этого использовал? Насколько долго он смог бы продержаться? Она чувствовала себя героиней подросткового сериала про любовь, где пятеро подружек валяются на пляже и обсуждают проходящих мимо парней в обтягивающих плавках. Рейна улыбнулась, подумав об этом. Было безумно приятно валяться на солнышке, думать о заднице симпатичного парня и волноваться только о сгоревших на солнце коленках. Пляж и океан окрасил огненно-красный закат, и ей казалось, что с этим закатом и её жизнь приобретает сочные яркие краски. Хватит с неё грязи и крови, хватит блевотных тонов, ей положен роскошный отдых. И с каждой мыслью о пережитом Рейна желала очиститься от неприятных воспоминаний; правда различные виды психотерапии Рейна давно послала максимально далеко, и если уж не в Монголию, то нахер, и процедуру очищения девушка проводила в тёплой воде Средиземного моря. Честно говоря, действовало куда лучше любой психотерапии, особенно с «Маргаритой» или клубничным дайкири. Рейна вышла из воды и вернулась на коврик. Девушка достала из сумки телефон и вновь открыла сообщения: новых не поступало, а её последнее лишь прочитали. «Ты уже знаешь ответ.» Рейна посчитала это согласие с её словами и вернулась к своему отдыху, а вернее — в бар. За весь проведённый на пляже день девушка уже успела познакомиться и пообщаться и с барменом Мигелем, и с диджеем Жасмин, так что теперь ей наливали первее всех, и музыку выбирала преимущественно Рейна. Это не было для неё типичным, обычно Арельяно не могла спокойно познакомиться с кем-либо в неформативной обстановке, чтобы её приветствие не звучало как «Рейна Арельяно, агент FBI, можете ответить на пару вопросов». Но Рейна послала работу ко всем чертям, и свою скованность (или её остатки) тоже. Так что теперь Мигель наливал ей «Голубые Гавайи», и Рейну совершенно не волновало то, как скажет градус выпитого алкоголя, ведь так даже веселее; на самом деле Рейна не делала так со студенческих времён, и даже подобный опыт последние несколько лет получала только со слов коллег, так что сейчас было самое время наверстать упущенное. И Рейне уже казалось, что вкус рома, кокоса и ликёра «Блю Кюрасао» запомнится ей как вкус удовольствия, а обнажённый торс того парня, что вернулся с пляжа на вечеринку, как его вид. — Рейна! —Рейна подняла глаза на оклик Жасмин, та покачала головой и подняла брови. Рейна подняла очки и улыбнулась тоже, сделав вид, что совсем не понимает, на что намекает её новообретённая приятельница. — Как тебе не стыдно, а? — женщина заказала у Мигеля ещё коктейль, пока её помощник встал за музыку. — Жасмин, прекрати. Сама лучше выпей и порадуйся такой классной вечеринке. —Хорошая вечеринка, сексуальная, и задница у этой вечеринки тоже симпатичная. Будь аккуратнее, тут любой может пуститься во все тяжкие, особенно с коктейлями Мигеля, — Рейна почувствовала, как ее щеки заливает краска, а потому фыркнула и, кинув последний взгляд на задницу симпатичной «вечеринке», снова заглянула в открытый диалог и посмотрела предыдущие сообщения. «Если ты откажешься, то…» И далее было что-то глупое и смехотворное про неё и национальные блюда прибрежных районов Португалии, и Рейна не смогла сдержать смешок. Заглянувшая в телефон Жасмин была несколько шокирована сообщением и реакцией Рейны на него, но Рейна лишь улыбнулась и сказала, что это лишь профессиональный юмор, и ничего более. Она смеётся с этого сообщения уже в третий раз, и ничего не может с собой поделать. Так же она смеётся с дат сообщений и самой себя, ведь она может позволить себе игнор, хотя это совершенно не в её стиле. Рейна допила свой очередной коктейль и, забрав вещи, отправилась в отель. Уходить с пляжа чуть пьяной было тяжело, ведь тело и глупые мысли так и манили остаться с баром и дискотекой, ведь Мигель так классно устраивал представления с коктейлями, а у Жасмин был потрясающий плэйлист, но девушка максимально твёрдо шла в отель по узким тенистым улочкам, хотя походка у Рейны такой твёрдой не была. Рейне нравилось это. Нравилось быть пьяной и весёлой, ей нравилась эта новая Рейна. Это было похоже на студенческие годы, и это было слишком глупо и классно. Улочки извивались, лавки с пряностями, купальниками и полотенцами теснились, это был маленький лабиринт, и Рейна смотрела на эту кипящую жизнь с упоением. По пути девушка не смогла себе отказать в покупке нескольких приправ, местных сладостей и паре безделушек на память о знойной Португалии. Рейна пришла в себя в душе. В холодном и освежающем душе, ярко контрастирующем со всем этим дурманящим зноем. Рейна и подумать не могла, что с непривычки её может так унести, что ей может быть удушающе классно. «Я чуть не потеряла контроль, а этого делать никак нельзя》, — Рейна протёрла лицо холодной водой и посмотрела на себя в маленькое зеркальце на полке. Она не могла узнать себя, и от этого ей становилось не по себе. «Единственное, на что я могу согласиться, это выцарапать тебе глаза.» Всплывшее смс в голове отрезвляло как ничто другое. А серия других и её нахождение в Португалии противоречили всем законам логики; и только закон Мёрфи гласит, что всё, что должно произойти, произойдёт, и Рейна чувствует себя рухнувшим пылающим самолётом закона Мёрфи. Рейна вспомнила похороны Луки. Она не видела Кастеллана в морге, но зато пришла на похороны. Его хоронили в золотом галстуке. И именно поэтому Рейна смогла выстоять всю церемонию прощания с насильником и ублюдком. Так уж у Луки было заведено: золотой галстук означал его темную душу, а голубой— приятную наружность и большое сердце. Рейна похоронила Луку вместе с его темной душой и в своих воспоминаниях, но время от времени все еще вспоминала, каким был Лука в голубом галстуке: они готовили вместе пиццу здесь, в доме ее родителей. Они танцевали в ресторане. Смеялись над героями комедий по вечерам, когда Лука вместо плеток и ошейника притаскивал ноутбук. Что говорить, Рейна умудрилась влюбиться в этого парня с голубыми глазами. Она была не уверена, что именно влюбилась— потому что Кастор упорно твердил об обычном Стокгольмском синдроме. «Детка, это пройдет, и как только нам стукнет по тридцать, мы поженимся, — он смеялся, — а о нескольких месяцах ада ты забудешь». И это воспоминание с похорон застало Рейну врасплох. Кронос был мертв, а её перестали мучить кошмары. К работе её ещё не подпускали — отправили на отпуск до окончания психологического исследования, — но скоро её жизнь пойдет обычным чередом. Нет. Это даже смешно. С работой в FBI и способностью Рейны находить себе проблемы (и дополнительные проблемы бонусом) её жизнь никогда не пойдёт обычным чередом, чёртов закон Мёрфи. И Рейна знает, когда подписала себе новый приговор. Когда решила ответить на дурацкую смс. На тупую смс. На блядскую смс. «Ты давно хотела отдохнуть от дел. Можешь заняться этим на больничном, если, конечно, не согласишься полететь со мной в Португалию.» И почему-то приговор её устраивал. Рейна вышла из душа и, замотавшись в полотенце, покинула ванную. В апартаментах царил чересчур эротичный полумрак: шторы были плотно задёрнуты, и комнату освещал лишь укромно стоящий в углу торшер, от которого исходило холодное красное свечение. Любому бы было не по себе от этого, но только не ей. Рейна посмотрела на сидящую в кресле тёмную фигуру и скинула полотенце. Рейна Арельяно в наготе, как в платье. — Рад снова тебя видеть, — знакомый до скрежета на зубах голос был доброжелателен, и от этого его обладателя хотелось только сильнее ударить. Но Рейна не дура, Рейна научилась играть. — Взаимно. Он поднялся. Красное свечение окрасило багрянцем его лицо, изуродованное огромным шрамом. Живой Лука Кастеллан. И больше не страшно.