Последний оборот

- Кто сделал домашнее? – слышится отчаянный возглас. Май делает вид, что это к нему не относится. Если эта блондиночка настолько тупа, что не может сама решить уравнения, значит, и помогать ей не стоит. Какой-то очкарик, широко улыбнувшись, протягивает ей тетрадь. Та тоже растягивает губы в благодарной улыбке и порхающей походкой устремляется к своей парте. Парень лениво отворачивается от надоевшей картины. Этот идиот надеется, что блондиночка даст ему. П-ф, ага, как же. Май наматывает длинную прядь на палец, с куда большим интересом рассматривая медленно синеющую кожу. Вот и он так же: синеет в этом вакууме мыслей, задыхается от недостатка кислорода – жизни, идей… Все настолько предсказуемо, обыденно, скучно – даже не хочется иметь с ними дело. Даже не хочется попытаться сделать что-нибудь самому – не хочется делиться с ними. Пусть сами загнивают в своём слащавом кретинизме, даже не замечая этого. Пусть. Заходит, потягиваясь, учитель, здоровается, пытается разгладить нелепо торчащие волосы. И вот так всегда. Скучно. Однообразно. Нелепо. На самом деле, Маю люди уже давно без надобности. Друзей никогда не было, не считая собаки породы колли в далеком детстве, а всё эти бредни типа первой любви, бабочек в животе и мурашек по коже благополучно обминали его вот уже который год. Глядя на свою одноклассницу, на редкость мелкую девчонку, с короткими торчащими рыжими косичками, парень в который раз понимал, почему он так презирает людей. Рыжая постоянно краснела и говорила, что всё сделает сама, ему можно не волноваться. Но, во-первых, он никогда не доверяет другим то, что может сделать сам, а особенно – девушкам, и во-вторых, ему было скучно. Нет, ну правда. Поэтому он решительно не понимает, почему практически бесцветные глаза девчонки моментально наполнились слезами. Май всего-то предложил им делать проект отдельно, да еще и поступил по-джентельменски: сам же и отсел от неё, причем в дальний ряд, чтобы предоставить ей идеальную рабочую обстановку. Она всё равно же хотела всё сама делать. Почему тогда, спрашивается, эта дура так громко сморкается в платок и икает? Наверное, он такой потому, что родителям нет до него дела. Вот. Определенно. Если бы ему, как всем остальным детям, объяснили, что к чему и какого хрена он вообще делает в этом мире, а не оставили в одиночестве, заставляя приходить ко всем выводам самому, он бы стал милым хорошим мальчиком. Тьфу, аж воротит от этого сочетания. Милый, хороший – в наше время это сладенькие франты, да? Такие с шарфиками вокруг тощеньких шей и очками в яркой толстой оправе на кривых переносицах. И штанишки – как же можно забыть эти узкие почти-колготки, облипающие ноги, как пиявки. Май мельком глянул на своё отражение в витрине магазина, мимо которого проходил, только лишь убедиться, что его свободные брюки не исчезли чудным образом, сменившись ярко-розовыми или красными чулками. Распахнув рывком дверь, парень скривился и потянул носом. В воздухе витал запах нестиранной спортивной формы. Открыв настежь все окна и кинув в стиральную машинку штаны с футболкой, парень плюхнулся на кресло, пододвигая к себе ноутбук. Раз-два-три – компьютер включён и готов к работе. Открыв страницу из вкладок, Май довольно потянулся – десять новых комментариев. Замечательно. Это было своеобразным развлечением. Тонким издевательством, скажем так. Роуг никогда не понимал, да и не хотел, собственно, человеческих чувств – но в тоже время он прекрасно ими манипулировал. Он умел утешать, насмехаясь, восхищаться, глумясь, презирая, хвалить и подначивать так, что человек не успевал реагировать, пока не окажется в путах. Во все свои рассказы парень вкладывал себя – до последней тайны, до последней эмоции, до последней буквы своих мыслей – но люди не видели всего этого, хваля его за трогательность, которая на деле являлась дрожащим одиночеством, ненавидящим общество и человечество в целом. Почему-то людям нравились его работы. Не чувственностью, не добротой… а именно этой злобой, гневом, этой надменностью по отношению к ним самим. Они хотели еще и еще, и Май давал им это, окрашивая свое добровольное заключение в самые яркие, самые пронзительные краски, которые хватали за душу и пожирали сердце. Стеклянные строчки, слова, что горят получше спирта, красота, которая заставляет ёжиться от отвращения и преклонения… Наверное, это было единственным удовольствием в его жизни. Единственной любовью. В комнату, еще не освободившуюся до конца от затхлого запаха, прокрались первые пастельно-серые нотки: если бы они жили в одном столетии, Май занес бы Шопена в узкий-состоящий-из-никого круг своих друзей. В его мелодии так явственно слышалась усталость от бесполезности этого мира, что парень на секунду отвлекся от черных символов на электронном листе, растворяясь в музыке. Интересно, Шопен когда-то ужинал на полу, прислонившись к стене и внимательно глядя на мигающую лампу? Стирал свою спортивную форму? Влюблялся ли он когда-нибудь? Роуг не понимал, почему каждое утро он покорно протирал заспанные глаза, игнорируя позывы спрятаться под тонким одеялом, чистил зубы, пил чай, одевался и тащил свою задницу в школу. Возможно, в поиске материала для будущего рассказа? - Привет, - за парту перед ним присел староста, но почему-то лицом к Маю. Ноль реакции. - Роуг, я к тебе обращаюсь. Простите, что? - Ай, неважно. Не хочешь принять участие в подготовке рождественского праздника для малышей? Я просто слышал, у тебя хорошие оценки за творческие работы, а нам позарез нужен кто-то, кто может написать сказку или стишки. - Не хочу, - хмыкнул парень, пряча лицо в руках и изображая сон, мол, свали поскорее. - Ты никогда не хочешь, - слышится недовольный голос старосты, - вообще ни с кем не общаешься. Мы ведь класс – ты можешь рассказать мне, если что-то происходит. Над тобой издеваются? Ты связался с плохой компанией и не знаешь, как избавиться от них? - О да, - прохрипел Май, - ко мне привязалась дурная компания, и я понятия не имею, как сбежать. - Я могу помочь, - с готовностью предложил одноклассник. - Да, помоги, будь уж добр. Свали в Караганду и перестань донимать меня всякой ерундой. Полагаю, так отвязываются от «плохих компаний», а? Одним глазом темноволосый следил за реакцией. Староста чуть покраснел, смущенно что-то пробормотал и испарился. Чудеснее некуда. Всегда бы так. Вообще, его не раз приглашали на вечеринки, пытались разговорить и пригласить к совместным презентациям и прочим прелестям школьной жизни. Как эти дураки не поймут, что они ему все до лампочки? Выходя из класса, он столкнулся с девчонкой. Та отпрыгнула от него как ошпаренная и, круто развернувшись на каблуках, на всех парах устремилась прочь. Май успел разглядеть только растрепанные толстые рыжие косички. Чего это с ней? - Валери, ты замечательно рисуешь, - так ласково улыбнулась собеседнице блондиночка, что у парня аж зубы заскрипели. Как можно спать на перемене, когда рядом сидят и воркуют какие-то две наглые пигалицы? Оказывается, мелкую с двумя обрубками рыжих косичек зовут Валери. Вот и новая героиня для предстоящего рассказа – неловкая плакса с гнездом цвета моркови на голове. И её лучшая подруга – эдакая «принцесса» класса. Белокурая красавица, настолько же милая, насколько глупая. Причем ничто из перечисленного не является плюсом. Уже даже придуман конфликт – принцесса невольно крадет у зубрилы парня. Или лучше (да и трагичнее) сделать всё наоборот? - Так ты согласна принять участие в подготовке к празднику? Уверяю, будет весело, - продолжила светловолосая, и Роуг насмешливо фыркнул. Вот оно что. Вовсе они не подруги – так, очередная лесть во имя детского Рождества с искусственной ёлкой и бумажными снежинками. Отличница с паникой осмотрелась по сторонам, ища спасение. - Да ладно тебе, Ева, - смущенно прошелестела она, - что ты такое говоришь? Верю, конечно, что будет весело – еще бы не было, ведь ты принимаешь участие – но всё же вряд ли я смогу выкроить время. У меня много дополнительных занятий. Разве у них в классе была Ева? Май непроизвольно дернулся, поворачиваясь всем корпусом к девушкам. Валери тут же вспыхивает и начинает оттягивать хвосты своих коротких уродливых косичек. Вторая не обращает внимания – привыкла, наверное, что на неё часто пялятся. - Когда ты перешла в эту школу? – он склонился к ним, внимательно разглядывая бледноватое лицо одноклассницы. Та удивленно смотрит на него. - Я тут со средней школы, - всё же ответила девушка со странным именем. - Я тебя не помню, - честно заявил парень. - Да я тебя тоже что-то не припоминаю, - она хмурит тонкие брови, - а нет, вспомнила. Ты просто сидишь себе в углу, мы с тобой и не разговаривали никогда, наверное. Ева спокойно отворачивается от него, что-то еще спрашивая у сидящей рядом девчонки, считая разговор оконченным. Как будто у неё время спросили. Так мягко. Но в тоже время прохладно. Ни тебе уговоров принять участие в этом чертовом празднике, ни возмущения по поводу того, что он не помнил её имя – а Май её уже вспомнил, эту блондиночку-активистку, действительно провозглашенную принцессой. Более того. Она его тоже не сразу вспомнила. Вообще внимания не обращала, видимо. Роуг попытался сосредоточиться на мысли, что он именно этого и добивался от окружающих в течение многих лет, но некое раздражение всё равно осталось. Ева не посмотрела в его сторону больше ни разу за день – Май точно это знал, так как сам следил за каждым её движением до конца уроков. Девушка, кажется, вообще не чувствовала чужого пытливого взгляда своей макушкой. Только улыбалась всем вокруг, благодарила за всякие нелепости типа одолженной резинки или линейки и звонко смеялась над отсталыми шутками учителей и знакомых, вечно собиравшихся вокруг неё. Роуг не понимал, какого черта он делает в этом супермаркете, но предпочитал об этом не задумываться. Блондиночка же явно имела четкую цель, выбирая апельсины покрасивее и мясо посвежее. Она ходила между рядами овощей и замороженных продуктов, долго стояла возле полки с молочными продуктами и, как ни странно, не улыбалась. Улыбнулась только кассирше, красноречиво поблагодарив её. Следом за ней хмурой змейкой прошел Май, быстро расплачиваясь и не размениваясь на благодарности. Всё-таки, в конце концов, он решил, что давно уже не выходил за покупками, и еда в холодильнике явно заканчивается. Возле супермаркета с независимым видом стоял – староста?! – засунув руки в карманы. - Ева, привет, - торжественно процедил он, изображая как минимум Питера Паркера в образе Человека-паука. – Помочь с продуктами? - Было бы весьма мило с твоей стороны. Пару минут они шли молча. - Ты подумала насчет моего предложения? - Я тебе еще тогда ответила, что нет, - резковато как для добрячки ответила блондиночка. - Я… - Слушай, дальше я уже сама, хорошо? А то мама увидит, начнет смущать меня своими домыслами, - её бледные щеки слегка порозовели, и староста тут же отдал ей пакет, желая удачи. Поверил, кретин. - Эй ты, сталкер, чего тебе? – не разворачиваясь, спросила его. - Мне интересно, - зато сказал, как есть. Блондиночка всё-таки развернулась, с сомнением глядя на него. - У меня чёрный пояс по карате, - предупредила. Он оценивающе посмотрел на неё: для спортсменки как-то слишком покатые бедра, слишком красивой формы грудь, не знающая утягивающих лифчиков, которые так часто показывают на леди, занимающихся спортом, и слишком милое лицо. Фитнес максимум. - Да ладно, мы в разных весовых категориях, - девушка прыснула, найдя его реплику забавной. - Откуда ты вообще, чудило? – уже спокойнее спросила она. - Из твоего класса, - пожал плечами Май, - мы сегодня разговаривали. В отличие от Евы, для него разговаривать с кем-то – явление нечастое. Она вдруг судорожно выдохнула и поспешила натянуть на лицо извечную улыбку доброй принцессы фей. - Не старайся, - прохладно предупредил её Май, - у меня уже в глазах искрится от твоего оскала. Такое разве что только того остолопка может обмануть, - он махнул рукой вслед ушедшему. Через секунду Роуг почувствовал, что руки оттягивает что-то тяжелое. - Понеси тогда, пожалуйста, пакеты, - она уже отошла на приличное расстояние. - Ладно, - как-то совсем растерянно выдавил парень, нагоняя одноклассницу. Вся Ева пропитана ложью. Хотя выглядит она, как невинная овечка, да и ведёт себя так же, еще с имечком подгадала: Ева Сноу. Чистая и несущая радость, прекрасная, как снег. И обманчивая, пропитанная иллюзиями, вызывающая зависимость, словно кокаин*. Несомненно, этот затворник, добровольный и язвительный изгой Май заинтересовал её. Забавный он. Когда Роуг на следующий день пришёл в школу, она сидела за партой рядом. Приветливо улыбнулась ему и помахала рукой. Парень не знал: то ли разочароваться в девушке, то ли помахать в ответ. А уголки губ сами, без команды, поползли вверх. Когда староста подошёл к его парте для ежедневной промывки мозгов, Сноу остановила его властным движением руки. - Отстань, Джо, - она взъерошила рядом сидящему однокласснику волосы, - Май уже согласился. - Правда? – удивился староста, прожигая взглядом девичью руку на плече своего подопечного. – Роуг? Май на секунду потерял дар речи. Естественно, чужие прикосновения причиняли неудобство и никогда не нравились ему… Вот только ему еще никто никогда не ерошил волосы. Ранимые дамочки ограничивались словами и виртуальными объятиями в комментариях к его рассказам. Отец и мать вообще не обращали на него внимания в их редкие встречи. А одноклассников пугала его высокомерная отчужденность. До сего момента, правда, его это абсолютно не волновало. - Да, - как во сне отозвался юноша, - я согласен сыграть в эту чехарду для тормозов. Как это называется? Вылезти из скорлупы? Превратиться из гусеницы в бабочку? Сойти с ума? Май не знал. Порой его пугала такая быстрая, ужасающе острая, как бритва, смена его интересов. Теперь квартира всё больше пустовала или принимала гостей – то есть, одну, гостью. Ноутбук пылился на рабочем столе, изредка используемый для домашней работы или проб всяких статей и прочих вещиц для школы. План всей будущей жизни, составленный еще в шесть лет: небольшая квартирка, ноутбук с кофеваркой, непыльная работёнка, возможно, собака или кот и обязательно все его диски с роком и классикой, от Королей Леона до Вивальди – рассыпался на глазах. Прежние привычки исчезали. Зато оставалась Ева. Девушка с солнечными зайчиками в волосах, которую невозможно не любить. Девушка с тёмными выразительными глазами – знаете, такими влажными и бархатными, как у оленей. Девушка с бледной, сотканной из цветов, кожей. Девушка, которая улыбалась искренне только ему одному, оставляя лживую, пропахшую кокаином улыбку, от которой впадают в зависимость, остальным. Сноу смеялась ему. Но гораздо интимнее было то, что она плакала. Плакала только при нём. Очень редко, но громко, с водопадом слёз и центнерами использованных носовых платков. И Роуг – как мог – утешал. Гладил по содрогающейся спине, иногда даже осмеливался целовать. Он видел когда-то в фильмах страстные поцелуи – но они ни в какое сравнение не шли с безумием, которое оставалось у неё с солью на щеках, на волосах и – чем чёрт не шутит – так часто, но так редко на губах. Слишком долго Май просидел в своей комнате. Слишком долго отказывался от общества. Мельчайшая искра – простой интерес к человеку, прежде никогда не возникавший – и он утонул в водовороте, в то же самое время вздохнув, наконец, полной грудью. - Кто сделал домашнее? Роуг хмуро посмотрел на прыщавого очкарика, достал тетрадь из школьной сумки и положил её перед Сноу. - На, списывай, идиотка, - пробурчал, с затаённым смешком принимая поцелуй в щеку от благодарной девушки. Диван немного продавлен, но в таком состоянии предпочитаешь об этом не задумываться. На этот раз без слёз – просто вдруг в груди как-то гулко, просто кожа горит и хочется, до безумия, до чертиков в глазах. Принцесса и изгой. Циник и сама доброта во плоти.

Фальшивая.

Его словно под дых бьют – Май скатывается с дивана, тяжело дыша. Девушка ласково гладит его по голове, кажется, отдалённо понимая, почему он замер и дрожит. В глазах… нежность? Любовь? Жалость? Роуг отчаянно скулит. Именно сейчас, именно в такой момент, именно с ней он перестал понимать человеческие чувства совершенно! Что сейчас почти осязаемой дымкой плещется в её глазах? Что за полуулыбка на её губах? Ева Сноу фальшивая, наркотик, лгунья до кончиков волос. Парень подрывается, заткнув уши. Не то, чтобы девушка что-то кричала вслед – как бы не выпустить крик, что нарастает в груди, что нарастает в голове, грозя разорвать её. Словно когтями рвётся изнутри что-то страшное, что-то измученное, что-то обманутое. Что-то до сумасшествия влюбленное. Он бежит, не заботясь об удивленных взглядах прохожих. Он не обращает внимания на крики – Май бежит, бежит вперёд, стараясь убежать от самого себя, от крика, что разрывает легкие и мозг, от мышц, что напряглись, практически лопаясь. Раз ступенька. Два ступенька. Три ступенька. Ключ попадает в скважину только с третьей попытки. Забежать в комнату и запереться. Закрыться на замок, навсегда и бесповоротно. Люди ему не нужны. Никто ему не нужен. Кроме Евы. Ему нужна Ева. Но Ева лжет. Она обманывает всех вокруг, опьяняя их своими золотистыми волосами, своими добрыми глазами и своей кокаиновой улыбкой. Май дрожит и поворачивает ключ. Первый оборот. Сползает на пол, хватая ртом воздух, как выкинутая на сухой песок под палящим солнцем рыба. Второй оборот. А солнце – это Ева. Его лучи сжигают, заставляют страдать. Третий оборот. Настолько больно, что не слышно больше мыслей. Только желудком чувствуешь комок, который пульсирует, вырываясь оглушительным криком. Четвертый оборот. Правда, Роуг не знает. Может, он и не кричит. Просто он слишком долго не нуждался в людях. Просто он слишком быстро влюбился. Всё слишком. Всегда всё слишком с ней. С Евой. Пятый оборот. Комок доходит до горла, и крик всё-таки вырывается наружу – горячие капли слёз, судорожные вздохи, изредка кашель, от которого выворачиваются внутренности. Его тошнит. Шестой оборот. Но Ева всё еще здесь. Её запах – на коже, её чёртова улыбка, её волосы, он весь – это только память о ней. И внезапно Роуг понимает. Шатаясь, поднимается, дрожащими руками берет в руки ноутбук. Не надо музыки – музыка – это её смех, раз за разом проигрывающийся в голове. Первая клавиша сначала не хочет нажиматься – а потом выплывает длинной строчкой на весь экран. Юноша раздраженно удаляет, а затем начинает сначала. Замечает, что текст состоит лишь из её имени. Снова удаляет. Надо добить. Надо закончить всё так, как ты должен. Люди ему не нужны – Май презирает их. Он окончит школу экстерном – с его мозгами можно даже и первый курс так сдать. Затем на работу – желательно, чтобы не пересекаться с людьми. И продать эту квартиру. Да. А еще лучше спалить к чёртовой матери. Только с рассказами придется завязать. Поэтому надо попрощаться красиво. Чтобы все навсегда запомнили его. Чтобы показать им, как Май смеется над ними. Над дружбой, над любовью, над привязанностью – над человечеством в целом. Вдохновение, поток жизни, задор – пока они еще не высохли растерзанным руслом, надо закончить это. Почему? Потому что потом чувства раз и навсегда исчезнут. Всё исчезнет. Дописав последнее предложение, Май ставит точку. Последний оборот.