Законы Божьи

      Кровь стынет в жилах, когда она поёт. Заглушая прерывистым дыханием тишину, она фальшиво тянет гласные в словах из песен о любви и счастье. И только он знал, как умиротворённо зазвучит её голос, когда наступит черёд песни о войне и смерти.       Трогательно проводил ладонью по вихрастой макушке каждый раз, стоило ей, вымотанной и истомлённой, потребовать истории на ночь. С трепетом Марко пересказывал ей библейские мотивы в надежде на то, что тирийские царицы и величественные сады Финикии смогут возродить в ней человечность. В те дни сонные параличи оставляли в покое её разум, и на смену им приходили сны, в которых смуглые руки израильтянок втирали в её кожу пахучие масла, а из окон звенели виноградники. Канна невольно заслушивалась, засыпая под стихающий шёпот, пока тёплые губы, коснувшись её виска со звуком падения, не возвращали её в реальность, где вместо виноградных лоз за окном — безмолвная бездна и бесконечное кровопролитие за несуществующие истины. — Почему пророки ненавидели Иезавель? — спрашивала она. — Как ни погляди, она была обычной женщиной, почитавшей религию своих предков. — Она была язычницей и идолопоклонницей. Она стремилась полностью искоренить поклонения Иегове, и этим нарушила закон Божий, — отвечал шёпот. — После смерти её душа несомненно попала в Ад. Рано или поздно там оказываются все бесчестные души.       Марко с неподдельной досадой наблюдал, как бирюзовые мотыльки в её животе оборачивались гончими псами. Уродливые и голодные, они обволакивали её сердце трупной вонью, вгрызаясь в плоть зубами, терзая её и с наслаждением слизывая сочащуюся кровь, а затем принимались за её отравленные лёгкие. Канна будет смеяться, если Марко ещё раз скажет, что у неё ледяные руки, такие же ледяные, как и сердце. Вместо сердца теперь — увековеченная рана, вместо перикарды — сгнивший отросток. Марко до потери пульса пытался защитить её от греха, притаившегося на наконечнике меча вместе с внутренностями убитых ею врагов, однако, чем ближе она подпускала его к себе, тем острее была боль в ране, тем голоднее становились псы.       Канна хохотала — с ней со страниц Библии хохотали тирийские царицы: «это то, чем женщина платит за верность своему Богу».       Никогда раньше Марко не испытывал такого отчаяния, как тогда, когда у неё началась лихорадка. Подобно вышвырнутой из океана на каменистый берег рыбе, Канна содрогалась на полу, извиваясь так, что трещали кости. На лице её застыла усмешка, а глаза её, лишённые век, были широко распахнуты. Она звала Марко по имени, и он послушно преклонял колени перед её телом. Канна устремила свой пустой взгляд на него — все ненавидящие пророки в этот момент заворожённо застыли в недоумении. Длинное дуло, упершееся точно в висок, зашептало: — Ты попадёшь в Ад. Рано или поздно там оказываются все… — Царицы! — простонала она. — И бесчестные души, — продолжил шёпот.       За миг до падения.