Эффект Пилота

      Сон – самая приятная вещь в жизни. Его мягкие чарующие объятья как ничто другое обволакивают разум, даря прекрасные видения и даруя отдых уставшему от земных забот телу.       Я вижу смутные образы, мелькающие в разуме. Иногда они складываются в цельные картины, а иногда так и остаются обрывками оборванных кем–то видений.       Вот и сейчас, очередное мое смутное видение было жестоко прервано голосом из бытия.             - Джефф, пора вставать!       Все еще сонный, я переворачиваюсь на другой бок, бормоча:             - Ну еще пять минуточек…             - ДЖЕФФ!       Звук такой частоты окончательно вырывает меня из сладких объятий Морфея, окончательно выдергивая в тщетную реальность бытия.       Перевернувшись на спину, я очень аккуратно, стараясь не напрягать руки и спину, сажусь в кровати и начинаю надевать лежащую на ее краю одежду. Слава богу, на дворе двадцать второй век и большая часть одежды на самозатягивающихся гермошвах.       Поэтому после краткого процесса одевания я аккуратно свешиваю ноги с кровати, стараясь ненароком не задеть никакой угол, не ударить ногу обо что-нибудь. Рядом с кроватью стоят мои помощники – «Правый» и «Левый», как я их называю. Да – да, именно так, с большой буквы и никак иначе.             - Джефф, тебе помочь? - входит в комнату мама с явным намерением помочь мне в моем нелегком деле.       Ну уж нет, тут я сам. Еще не поняли?       Увы, мне не очень повезло в этой жизни. В результате отклонения в генетическом коде, мой организм не имеет достаточных запасов коллагена. А это уже диагноз – Синдром Вролика. Не знаете, что это значит, да и хрен с ним. Я тоже особо ничего не понял, читая свои медицинские документы. Но общий принцип я уловил. Кости во всем моем теле очень хрупкие и ломкие, и достаточно несильного удара или ушиба, чтобы они поломались. Таких, как я, еще называют "Стеклянными людьми". Так уж мне не повезло.       Нет, жизни это мешает несильно. Мне просто нельзя бегать, падать, драться, заниматься тяжелой физической деятельностью и так далее.       Костыли - это скорее разумная предосторожность. Они призваны уменьшить давление на мои ноги, чтобы они прослужили дольше.       Возвращаясь в реальность. Мама, не вняв моим увещеваниям, помогает мне встать.       Не люблю я, когда мне вот так помогает. В такие моменты я действительно чувствую себя ущербным. Мерзкое чувство.       Со вздохом я, опираясь на своих "помощничков", плетусь на кухню, где меня уже дожидается завтрак. На белом, выполненном из какого-то термоустойчивого пластика столе, стоит керамическая (между прочим большая редкость сейчас!), с дымящейся от температуры… кашей.       Р-р-р… Ненавижу.       В этом мире я искренне ненавижу две вещи. Это каша манная и каша манная… с комочками.       Недовольно бурча, я все так же аккуратно сажусь на заботливо выдвинутый матерью стул и начинаю есть эту белую массу. Увы, как бы ни прискорбно мне было признавать, в этот раз мамина каша получилась весьма неплохой. Во всяком случае, в ней не было комочков!       Внимательно, с подозрением (она знает!!!) глядя на меня мама стоит напротив меня, оперевшись на кухонную тумбу, и о чем–то размышляет. Словно… собирается с мыслями.       Наконец, через пять минут неуверенности мама тихо начинает:             - Джефф, послезавтра приезжает доктор Миллский, специалист по остеогенезу, и его очень сильно заинтересовал твой случай. Сходим, осмотримся, может быть он сможет найти лек...       Ну вот, опять одно и то же. Снова очередное медицинское светило, снова обследования, анализы, какие–то малопонятные химикаты, и снова – никакого результата. Я слышал это уже не один десяток раз, лишь слова менялись, да и имена «светил» тоже. Но смысл, как и результат, оставался тем же.       Нулевым.             - Хорошо мам, мы сходим, - прерываю её. - вот только ты не устала от всех этих врачей? Со мной все будет в порядке, как-нибудь да выживу, не будь я твоим сыном!       Мама грустно улыбается. Она тоже устала. Уж я-то знаю…       Вечерами, когда я уже на грани сна, она заходит ко мне в комнату, садится на краешек кровати и, гладя меня по голове тихонько плачет…       Я ненавижу свой недуг.             - Балагур, какой же ты у меня балагур. Весь в отца пошел, он мне то же самое вещает каждый раз.             - Кстати, когда он прилетает?       Отец. Как много в этом слове. Даже при том, что вижу я его не чаще раза в неделю, а то и в месяц, он все равно остается одним из самых родных для меня людей. Пилот дальнего космического флота Уильям Моро. В некоторых кругах мой отец слывет легендой. И я всячески стараюсь не очернить его имя.             - По идее, "Челябинск" должен прилететь через полторы недели. Но когда мы последний раз с твоим отцом общались, он мне сказал, что появился срочный заказ на перевозку какого-то важного груза и он немного задержится. Но я не думаю, что он прилетит больше, чем через две недели. Все-таки он твой отец и давно тебя не видел.       Жую кашу и запиваю теплым чаем, медленно кивая, а прожевав говорю:             - Я тоже его давно не видел, - начинаю резко улыбаться. - он обещал, что когда прилетит, научит меня летать на челноках!       Мама удивленно говорит:             - Но тебе же всего одиннадцать!             - И что? Папа хвастался, что начал водить аэрокар в девятилетнем возрасте!       Мама качает головой, а затем кидает взгляд на настенные часы. После чего поспешно вскакивает и убегает собираться на ходу крича:             - Джефф, ты же в школу опоздаешь! Быстро доедай, и я довезу тебя.       Эхх... снова в школу. Не люблю ее. Нет, ну правда – где вы видели школьника, который любит ходить в школу? . Не понимаю на самом деле, что люди в ней находят сложного. Одна скукотища.       Математика, физика? – Три раза Ха! После открытия нулевого элемента ученые до сих пор пытаются собрать разломавшуюся к черту теорию физики. А математика… тройные интегралы, про которые я вычитал в библиотеке из учебника для старших классов, не показались мне сколько нибудь сложными вещами.       Разве что история радует. Мы сейчас проходим 20 век с его войнами. Какими однако были наши предки. Мидуэй, Сталинград, Нормандия. Последнее, кстати, мне нравится больше всего... Самая крупная десантная операция Второй Мировой Войны. Так и просится назвать корабль таким именем. И пусть этот корабль будет небольшим. Фрегат? Определенно. Решено, корабль, на котором я буду пилотом, будет обязательно зваться "Фрегат Нормандия". От мечтаний о дальнокосмической романтике о космических кораблях и прекрасных азарийских девах меня вновь отвлек мамин голос:             - Джефф, я долго ждать буду?       Опершись на костыли, я пошел к выходу из дома. Дверь отъехала в сторону, и я вышел в залитый искусственным светом неоновых ламп коридор ведущий к небольшому ангару, с которого открывался вид на орбитальную магистраль станции, и, как можно быстрее, пошаркал к стоянке аэрокаров, где сидя в семейном аэрокаре меня ждала мать.       Как только я забрался внутрь, крыша захлопнулась, отсекая нас от внешнего пространства. Машина взвилась в воздух и полетела по круговой магистрали, опоясывающей всю станцию гигантским кольцом, исполняющим роль главной воздушной дороги, этой достаточно внушительной станции.       До школы было недалеко, буквально несколько минут лету. Но для меня эти минуты почему-то тянулись еще короче, чем они были. Наверное, из-за того, что я, приникнув к выполненным из армированного пластика окнам, завороженно следил за полетом. Это чувство... оно непередаваемо.       Я жалел лишь об одном.       О том, что не я нахожусь в кресле пилота. Романтика пилотирования всегда привлекала меня. Все началось с рассказов папы о бескрайнем космическом просторе. Об угольно черной заполненной пустоте космоса, об опасностях, что притаились в глубине темной бесконечности…       А потом я всерьез заболел, заболел космосом. И кажется от этого никак не излечиться. Да и я не против такой болезни…       Время, как всегда, пролетело незаметно, и кокпит стал медленно подниматься вверх. Я нехотя отлип от стекла и принялся выкарабкиваться из машины.       Наконец, выбравшись, повернувшись к матери, сказал:             - Я тебе позвоню.             - Береги себя.       Машина поднялась вверх и скрылась в потоке таких же, спешащих неизвестно куда, аэрокаров. Я же, надев на себя дежурную улыбку, пошел в сторону дверей с вывеской "Общеобразовательная Арктурская школа номер 40".       Уроки прошли совершенно как обычно, ничего особо интересного. Уроки как уроки. Дети в классе меня не то, что недолюбливали, скорее просто старались не замечать. Охота кому-то издеваться над заведомо более слабым, который никогда и сдачи не даст. Да и напороться можно конкретно. Так что меня игнорировали. Я же просто - улыбался. Помню, как один из вереницы врачей, что обследовали меня, изучая мою патологию спросил:             - Джефф, а зачем эта улыбка? Я же вижу, тебе больно, неприятно, ты ненавидишь свою увечность и неспособность нормально существовать. Тогда почему ты улыбаешься?             - Знаете… Когда ты шутишь и смеешься, боль от осознания происходящего отступает ненадолго. Когда я улыбаюсь, люди не смотрят на меня, не жалеют меня. Они просто слушают и улыбаются. И только это уже хорошо…       Этот врач тогда посмотрел на меня как то... странно, словно… с уважением.       Но, увы, ностальгия помогает отвлечься лишь ненадолго, а сейчас прозвенел финальный звонок, и народ гурьбой кинулся из класса. Я же спокойно сохранил на инструметрон данные с домашней работой и, дождавшись пока остальные выйдут, тихонько похромал на выход, заодно вызывая по коммуникатору маму.       Дома же меня ждали прочитанная наполовину "Введение в пилотирование, или как отличить сенсор ускорения от катапультирования. Издание для чайников".