Дом у обочины

Все тот же длинный коридор со стенами, обклеенными обоями грязно-розового цвета, навевающий мысли о чьих-то внутренностях, выпотрошенных мясником, те же источающие неясный, будто изломанный свет лампы, заставляющие даже самые обычные предметы отбрасывать бесформенные зловещие тени — все это как бесконечно повторяющийся кошмар, заевшая в проигрывателе кассета. Феличиано только сейчас заметил, что отель как-то изменился. Нет, и так понятно, что все эти монстры и голоса скорее подходили к антуражу трешового ужастика, чем благопристойной гостиницы, но речь шла о другом. Отель будто… обветшал. Дорогие обои стали дешевой грязной бумагой, тяжелые хрустальные соцветия люстр превратились в запыленные стекляшки, а винтажная мебель — в кучу старого хлама. Сквозь осыпающуюся роскошную позолоту начали проглядывать гниющие доски. «Он просто показывает нам свое истинное лицо», — подумал Варгас, стараясь как можно незаметнее для Гилберта вытереть вспотевшие ладони об одежду. Не хватало ему лишний раз выставить себя трусом. На самом деле они просто бродили туда сюда, среди осколков и деревянных щепок, разбросанных на отсыревших красных ковровых дорожках лестниц и коридоров, заглядывали в оставленные номера — многие выглядели так, будто их хозяева вот-вот вернутся, некоторые же словно туда лет десять вообще никто не заходил. Их бесцельные блуждания утомили Феличиано, а почти постапокалиптическая картина полуразвалившегося и одряхлелого интерьера отеля нагоняла щемящую тоску. Они не могли найти Ивана. Это было очевидно с самого начала, но ничего другого он предложить не мог, а Гилберт был явно одержим идеей найти хозяина отеля. Итальянец нет-нет да и замечал, как Гилберт встряхивает головой, будто пытаясь прогнать наваждение, как он иногда сжимает и разжимает кулаки, и вздувшиеся серо-голубые вены сильнее проступают под почти прозрачной кожей. С ним явно что-то происходило, но спросить напрямую Феличиано не решался. Впереди замаячила приоткрытая дверь номера. Почти сползшая позолота и черное дерево. Номер «15»* уже едва можно было разглядеть на табличке. На дверной ручке болталась картонка с надписью «не беспокоить», чуть насмешливо покачиваясь. Гилберт раздраженно содрал ее и бросил куда-то за спину. Пока Феличиано раздумывал, стоит ли вообще лезть в очередную заброшенную комнату, Гилберт уже открыл дверь. Наверно Варгас бы закричал, если бы давно не сорвал себе голос. Истерзанное чудовищными видениями сознание уже отказывалось воспринимать ужасы отеля, как нечто шокирующее, так что итальянец, с удивлением отмечая внутреннее равнодушие, зашел в комнату. На огромной бронзовой люстре покачивался труп мужчины. Висельник выглядел как-то знакомо… — Сэр Артур! — ахнул Варгас, тут же испуганно цепляясь за руку своего спутника. Гилберт пораженным, а уж тем более напуганным, не выглядел. Он довольно равнодушно обошел висельника по кругу и хмыкнул. — Вот так омела**. Не очень-то тянет поцеловаться, да? Иногда Феличиано казалось, что он почти привык к черному юмору своего невольного товарища по несчастью, но нет, каждый раз его начинало подташнивать от подобных шуток. — Даже у вашего цинизма должен быть предел. — Это у пиздеца, который творится тут, должен быть предел, — буркнул Байлшмидт, и тут же резко отскочил в сторону. Висельник открыл глаза. Абсолютно мутные, подернутые влажной серебристой пленкой, они смотрели прямо на них. Бесцветные губы дрогнули, и страшный, лишенный всяческой человечности голос захрипел. Среди этих скрипучих, пробуждающих первобытный ужас звуков стали различимы слова: — Она все ближе… она гкх… хочет поглотить меня… Феличиано попятился. Артур внезапно начал сильно дергаться, будто стараясь освободиться, рот искривился причудливым, совершенно уродливым образом, а потом из глаз, носа и рта хлынула черная жижа. Она выплескивалась толчками, и ее появление сопровождалась чудовищными хриплыми визгами. Итальянец застыл, не в силах отвести взгляд от этого фантасмагоричного зрелища. Гилберт резко дернул его за руку, оттаскивая к двери. Уже обернувшись, они стали свидетелями того, как тело Артура, конвульсивно дергаясь, сорвалось с веревки и грузно упало на пол, а черная жижа стала стекаться в одну точку, приобретая все более четкие очертания… — Ну все, хватит с меня этого дерьма, давай быстрее, пока это не попыталось нас убить! Гилберт захлопнул дверь и для верности подтащил маленький коридорный диванчик к двери, которая уже начала сотрясаться от ударов. Феличиано заметил, что из просвета между дверью и полом просачивается черная, как мазут жижа. — Оно выползает! — Дьявол! Феличиано пискнул, когда жижа доползла до его ноги, но она тут же зашипела, как облитый водой кот, и обиженно отдернула свои щупальца, заползая обратно под дверь. На мраморном полу остался лежать маленький католический крестик, сверкая тусклым серебром. Варгас поднял его и посмотрел на застывшего Гилберта. — Видимо, оно испугалось его. Мне его брат подарил, еще давно. — Как жаль, что я атеист. Феличиано вздохнул. Определенно, его спутника исправит только могила, а учитывая, где они находятся, это может случиться до обидного скоро. Гилберт опустился на диванчик, пошарил по карманам и выудил помятую пачку сигарет. Щелкнула зажигалка, и Феличиано закашлялся от едкого сизого дыма. Гилберт жадно вдыхал прогорклый воздух — дымил он с таким явным наслаждением, что Варгасу даже стало неловко. «Вот уж кто умеет наслаждаться каждой прожитой минутой», — почти завидуя, подумал итальянец, но Гилберт истолковал его взгляд по-своему. — Извини, детям не предлагаю. Варгас хотел было обидеться, но кривоватая, хотя и искренняя улыбка немца сгладила неловкость. Феличиано сел на диван рядом, только сейчас осознавая, насколько же устал. Мышцы нещадно болели, сердце колотилось где-то в горле, а в ушах звенело. — Я думаю, надо разделиться. — Вы же понимаете, насколько это плохая идея? — Дерьмовая, да. Но выбирать не приходится. Он больше хочет поиграть со мной, а у тебя будет больше шансов выбраться. Феличиано глубоко вздохнул и потер переносицу. В глаза будто насыпали песка, но все равно отчего-то хотелось плакать. Как в детстве, когда старший брат защищал его перед родителями, а Феличиано мог только спрятаться за его спиной. — Вы не правы. — Скажешь мне это на том свете. Немец поднялся, и Феличиано подскочил следом за ним. Остаться одному было страшно. Он так привык к присутствию грубоватой поддержки в лице Гилберта, что теперь, глядя, как он уходит, исчезая в дали бесконечного коридора, испытывал что-то вроде отчаянья с примесью нелогичной обиды. Будто бы его бросили, хотя Гилберт и пытался вроде как позаботится о нем. Не желая больше оставаться на месте, особенно рядом с комнатой, в которой все еще находилось это жидкое черное нечто, Варгас поторопился уйти в противоположную сторону. Уже издалека он заслышал женский смех и громкую музыку, и это приносило почти физическое облегчение после давящей мертвой тишины. В юноше еще теплилась надежда найти кого-то, кроме них с Гилбертом, кого-то адекватного, не зараженного скверной этого места. «Оставь надежду, всяк сюда входящий», — эхом отозвался холодный голос в голове, заставляя юношу вздрогнуть. Его ли это мысли или хозяин отеля мог проникать даже в разум, отравляя его своим ледяным присутствием?.. — А кто это тут у нас? Феличиано вздрогнул, когда его бесцеремонно схватили за руку и затащили в комнату. Глаза заслезились от сладковатого дыма, отдающего запахом гниющих цветов. Он судорожно закашлялся, чем вызвал взрыв хохота у гостей. Грубые, грудные женские голоса, и один бархатный мужской баритон. Феличиано неуверенно подошел к раскинувшемуся на софе Франциску Бонфуа, стараясь не замечать его неприятно-липкого взгляда. — Вы в порядке? Франциск, отложив в сторону трубку кальяна, выдохнул пахучий дым ему в лицо и рассмеялся. — С чего бы мне быть не в порядке, дитя? Посмотри, тут праздник в самом разгаре, сколько прекрасных женщин, а вот юношей нам очень не хватало… Француз пошло подмигнул, заставив Феличиано отшатнуться, но юноша тут же оказался в цепких лапках двух грудастых девиц. Их длинные красные ногти больно впились в плечи. — Не надо так дергаться, мальчик. Расслабься, посиди со мной, выпей вина. Жизнь так коротка, надо наслаждаться ею. Мои гости все уходят довольными, — Франциск мотнул головой, указывая куда-то в бок, и Феличиано передернулся от представшей перед ним картины. Номер Франциска был огромен. Там веселилась целая куча людей, многие слились друг с другом в каких-то немыслимых позах, другие издавали почти животные звуки, рычание и визги, какие-то были обнажены, другие облачены в костюмы из кожаных ремешков, с шипами и заклепками. Было несколько мужчин в женских чулках и пеньюарах, с размазанной на лице помадой. Феличиано, стараясь как можно незаметнее отойти подальше, выскользнул из лап пугающих его женщин, но толпа оттеснила его вглубь зала. Там, на большом длинном столе лежала обнаженная женщина, служащая тарелкой, а пьяные обдолбанные люди обоих полов жадно слизывали с ее тела расплавленный шоколад и сливки. Кое-кто втягивал белый порошок. Взрыв пьяного грубого хохота оглушил итальянца, он испугано шарахнулся в сторону и налетел на стоящий в углу диванчик, на котором толстый потный мужик вжимал в обивку девочку лет восьми в белом кружевном белье. Ее длинные светлые волосы были завязаны в два хвостика. Она подняла свое кукольное личико, наполнено выражением томного удовольствия и улыбнулась Феличиано. Юноша, чувствуя поднимающуюся к горлу тошноту, с ужасом смотрел, как ее нежная кожа лопается, показывая черную оскаленную морду с двойным рядом зубов. Она жадно впилась в толстую шею мужчины, и тот заверещал, как свинья, но на его крики никто не обращал внимания. Итальянец, не сводя взгляда с ее трапезы, медленно отходил, боясь повернуться спиной к ней, и тут же споткнулся обо что-то. Он посмотрел вниз и не сдержал тихого всхлипа — на полу лежала черноволосая девушка. У нее не было одного глаза, а из пустой глазницы вместе с кровью вытекала сперма. Рядом в углу пухленькая женщина восторженно выла. К ней сзади пристроился черный питбуль размером с волка. Каркающий смех, запах пота, духов и гнили, карусель сплетающихся тел — Феличиано закричал. Весь мир разом превратился в одну из ужасающих картин Босха***, так много было вокруг сменяющих друг друга адской каруселью картин. Его вывернуло прямо на пол. Он едва держался на ногах, когда увидел приоткрытую дверь и побежал к ней, стараясь не смотреть по сторонам, но, уходя, не смог не взглянуть на Франциска. Тот все так же возлежал на софе. Его окружили три женщины. Одна оседлала его живот, а он жадно, слово голодный младенец, сосал ее грудь, другая расположилась между ног, третья сидела позади него, то и дело целуя в шею, и царапая его соски. Воздух зарябил, как белый шум в неисправном телевизоре. Варгас моргнул и картинка поплыла. Франциск остался на месте, только на лице его вздулись синюшные вены, голубые глаза поблекли, волосы потускнели и свалялись. На нем верхом сидело нечто. Ее дряблая бурая кожа была покрыта язвами, из обвисших грудей сочился гной. В черных волосах сидящей между ног Франциска женщины копошились личинки, с ее рук на тело мужчины переползали змеи. Сидящая за его спиной тварь оскалилась, показывая пильчатые треугольный зубы и черный язык, с которого капала вязкая слюна. Феличиано прошептал молитву, сжимая крестик. Голубые глаза Франциска застыли и подернулись мутной пеленой.