Сорок четыре килограмма

Дорогие читатели 41 кг и 44 кг, это последняя глава второй части. Спасибо всем, кто был со мной и Тецуей на протяжении этих двух лет. Я заканчиваю вторую часть так, как она и должна закончиться. И должна сказать - я действительно горжусь своим фанфиком и искренне люблю ее. Спасибо вам за вашу поддержку. Спасибо за ваше внимание и тепло. М.Бексултанова Sode no Shirayuki Небо цветет не раз в году – круглое лето. Звезды сыплются на волосы и одежду, только успевай поймать этот миг взглядом, сохрани в сердце. Лето – лучшее время, чтобы увидеть небо по-настоящему. Лето и лучшее время, чтобы попрощаться с ним навсегда. Они шли с летнего фестиваля, конец августа, как последняя долька яблока, как первое дыхание осени. Шли рядом, но за руки не держались – они больше не были парой, точнее, они уже были больше, чем пара. - Я писал тебе письма, - честно сказал Киеши. – Но не нашел в себе силы их отправить. - Ничего страшного, - тихо отвечала она. Ей и на самом деле – не было страшно теперь. Киеши был рядом. Киеши рядом. Киеши будет рядом. Не с ней, наверное. Но – рядом, здесь, тут, совсем близко, там, где отчаянно и горячо бьется влюбленное сердце. Она не дрожала. Она хорошо спала по ночам. Она привыкла решать свои проблемы самой. Эдакий маленький голубоглазый герой. Сорок один – или чуть больше – килограмм живого веса, сердца, светлых волос, отваги. Ничего лишнего – ничего личного. Небо над ними заискрилось, остановившись на миг, осыпая темные волосы Киеши и светлое сердце Тецу своими звездами. Ханамия, Мурасакибара и Кисе, шедшие позади, запомнили этот миг – им сегодня повезло. Лето кончалось сейчас и сегодня – но следующее лето должно было наступить. Жизнь продолжалась. - Тебе идет юката, - говорил Киеши. После долгих месяцев молчания в чужом мире счастливых людей, он рад был говорить, даже если бы она не слушала его. Ты стала выше, девочка. Волосы отросли. Взгляд взрослее. В следующем году тебя ждет еще больше игр, еще больше побед – и, может, поражений. Киеши – тут, там, здесь – тебе уже не так важно. Ты стала выше – так ведь? И волосы… Он замолчал, потому что хотел сказать слишком много – и никак не мог найти нужных слов или нужных эмоций. Никогда в жизни он не любил ее сильнее, чем сейчас. Да и разве можно любить так? Так, чтобы отпустить. Так, чтобы вернуться… И – чтобы уйти. Ханамия почувствовал что-то и вздрогнул. Он сделал легкий, неощутимый шаг вперед – и застрял на распутье миров. Как будто и не было впереди идущего Киеши – впереди идущей Тецу. Никого больше не было. Он сжался, как от душевной боли, задрожал – хотел позвать их, но не смог. Остановился, потому что хрустальные натянутые нити его паутины звенели под светом звезд. Не их – не общих – ничьих вообще. Потому что звезды – ничьи. Как небо. Как сердце. И – как голубоглазые, светловолосые килограммы. Он остановился. Закрыл лицо руками. Куроко почувствовала это – и выпустила ладонь Киеши из своей. - Прощай, Киеши-семпай, - сказала она просто и спокойно. - Прощай, Куроко, - ответил он. – Увидимся еще. Он пошел назад, чтобы не передумать – Ханамия, сидевший в высокой траве, злой и одинокий, не мог больше ждать. *** - А потом я бросил пас вперед, - говорил Кисе. – Не ожидал, что семпай поймает, но он поймал. Получилось даже лучше, чем у Аомине-чи. Я стал лучше хоть в чем-то… Да… Конечно, есть над чем поработать, но дерзать не поздно. Никогда не поздно. - Никогда, - отвечала ему Куроко. Они шли вдвоем по проселочной дороге, любуясь ночным небом. Далеко впереди приветственными огнями сиял город, чуть поодаль струилось меж пальцев звездное небо – а позади нее, там, где линия горизонта стирается, соединяя небеса с землей, остался ее принц. Лучший. Точнее – принцы. И оба – любимые. - Ты слушаешь, Куроко-чи? – нетерпеливый, как ребенок, Кисе дергал ее за рукав юкаты. – Так вот, в последнем матче я был ближе, чем раньше. И теперь я решил – этой осенью не поздоровится всем, кто не воспринимал меня всерьез. Я готов сражаться. Я не буду уступать никому. Даже тебе или Кагами-чи. И прошу понять меня правильно… Он говорил – а она слушала. Понимала правильно, как он и просил. Воспринимала. Осязала его кожей. И даже не злилась – совсем не злилась и не уставала. Просто вдруг и навсегда слова Кисе, слова Киеши, слова мира стали истиной. Истиной, с которой невозможно теперь было бороться. Куроко шла. Одна. И – не совсем, потому что Кисе шел рядом. Она шла, на гранях звездного неба. Шелк струился по ее телу – ей идет юката, ей идет веер и украшения, ей все идет – она усыпана звездами и обласкана темнеющими небесами. Еще не женщина. Уже не ребенок. И мир, готовый принять очередную свою принцессу, ласково шелестел ей вслед последним летним ветром, первой осенней прохладой. - Мы теперь второй год, мы семпаи, - говорил Кисе. И она соглашалась с ним. Впереди ее ждали новые чистые лица, взгляды, полные смыслов, жесты, убаюканные нежностью. Она шла – и заранее видела игры, отчаянье, боль, счастье, радость, страсть, первые потери – и последние тоже. Она видела чуть больше Кисе, но соглашалась с ним. Он был прав. Он был абсолютно прав. Он был готов сражаться. Она – нет. - И потом, Куроко-чи, можно будет устроить матч-реванш… - Кисе сделал два шага впереди нее и осекся. Она остановилась позади, подняв голубые глаза к темному небу – вонзившись в небо взглядом, как естеством. Остановилась, любуясь, красивая, большая, светлая, как первая гроза, как последний снег. Остановилась, чтобы попрощаться с той собой – и дать время новой себя собраться с мыслями, с силами, распахнуть большие уставшие глаза. Остановилась – и заплакала. Отчаянно и горько, беззвучно глотая горячие непрошеные слезы, счастливая, настоящая, живая – и каждое его слово отзывалось в ней теплым смехом, искренней надеждой, верностью… - Куроко-чи, - испуганно говорил глупый Кисе. – Не расстраивайся. Мы обязательно сыграем снова, да? И всегда будем вместе, да? Всегда, всегда. И даже потом, когда вырастим. Когда станем взрослыми. Потому что мы – это мы, никто не заменит нас, не прервет наш путь. Мечты будут сбываться, да? И никто никогда не остановит нас, да? Плачущая от счастья Куроко, усыпанная звездами, закрывала лицо шелковыми рукавами, как туманной дымкой, слушала его и молча соглашалась с каждым его словом. Мир над ее головой раскрылся, чтобы принять свою принцессу в темные объятья – но никакая рука принца теперь не могла ее спасти – она была спасена самой собой с самого начала. - Да, - тихо отвечала она не то себе, не то Кисе, не то небесам. – Никогда теперь. *** Сонное утро лениво шевелило занавески на окнах – полумрак уходил, уступая первому рассвету. Куроко открыла глаза, как будто бы не спала, спокойная, сытая, преисполненная смыслами. Она поднялась, проходя через темный зал – переживавший за нее Кисе спал на диване, заботливо укрытый одеялом. Он улыбался – Куроко погладила мягкие волосы и улыбнулась в ответ. Она распахнула окна, легкость отдавала в каждом ее вдохе. Ей больше не хотелось падать на влажные половицы, погружаться в темную воду или бежать за размытым образом в никуда. Теперь только жить безо всяких оправданий. Идти вперед. Подниматься. И любить. Она счастливо улыбнулась своему отражению в стеклянных весах. Яркое, как баскетбольный мяч, солнце поднималось над ее головой. Начинался новый день. Сорок пять килограммов легкости готовы были покинуть спящий город, чтобы никогда не вернуться.