Мир - театр, люди в нём - актёры

Дети — это цветы жизни, но на могилах не только родителей, а всех тех несчастных, кому не повезло пройти мимо них незамеченными. Так размышлял самурай, член дипломатического посольства, которое прибыло в Коноху для заключения договора о сотрудничестве. Мужчина чувствовал себя разочарованным и морально убитым. Всё же он ожидал встречи с взрослой, разумной дамой, которая войдёт в их положение и подпишет проклятый договор, но нет. Вместо Цунаде Сенджу дипломатическое посольство встретил юнец от силы двадцати лет, в мятой майке, коротких штанах и шухером на светлой голове. В зубах странный парень держал зажжённую сигарету. ― Зачем пожаловали, господа хорошие? — расплылся в улыбке Узумаки Наруто, сел в кресло Хокаге и внимательно взглянул прямо в глаза главе посольства. На миг сверкнул кроваво-красный огонёк в глубине зрачка юноши, но быстро растворился, как будто его и не было. Но самурая всё равно словно ведром воды окатили — показалось, что Шестой Хокаге на несколько тысячелетий старше и мудрее всех людей, собравшихся в его кабинете в эту минуту. ― Страна Золотых Полей просит о сотрудничестве и взаимопомощи Коноху, как одну из сильнейших деревень, — поклонившись и произнеся ритуальную фразу, посол едва не остался в согнутом состоянии навечно: саркастичный смех ну никак не могли вызвать вежливые слова! ― Что же смешного, Шестой Хокаге?! ― Да вот думаю… Чем же ваша страна может помочь моей деревне? — тон, голос, выражение глаз, поза — всё не складывалось в единую картинку. Невнимательному зрителю могло почудиться, что перед ним простой мальчишка, дурашливый, смешливый, в общем — идиот, которым легко крутить, как заблагорассудится. Но если копнуть глубже, открывалась жуткая пропасть, оскалившаяся на горе-археолога острыми зубьями-скалами. Наруто Узумаки не так прост, как хочет показать. И его холодный, равнодушный тон матёрого убийцы вызывал мурашки у готовых вроде бы ко всему, мужчин. ― Нууу… — замялся самурай, отводя взгляд. Юноша усмехался уже открыто, затягивался сигаретой и выдыхал горький дым перед собой, заставляя собеседников заходиться редким, судорожным кашлем. ― У нас хорошо развито сельское хозяйство… ― Не интересует, — отрезал Наруто, скривился и выбросил окурок в окно. От места его приземления послышались сдавленные ругательства, но они стихли буквально спустя минуту, сменившись незлобивым ворчанием. Похоже, в Конохе привыкли к выходкам главы деревни. ― Ищите в другом месте идиотов, готовых раскошелиться ради партии риса или бобов. Посрамлённые делегаты заскрежетали зубами, однако хвататься за мечи не рискнули — нападение на Хокаге автоматически означало развязывание войны, в которой победитель был известен заранее. Ни у кого не возникло вопросов на тему, почему же нельзя победить Деревню, скрытую в Листве. Одни Акацки стоили целой армии превосходно обученных шиноби, не говоря уже про наёмников или мирных людей. Потому-то самурай был разочарован и вымотан — из него словно выпили душу, вывернули её наизнанку и любезно вернули на место, сказав, что не понравилось. Болезненная улыбка кривила губы мужчины; он совсем не смотрел, куда шёл, вспоминая мелочи и несуществующие детали беседы, если можно так сказать, с Хокаге. Когда же он ощутил перед собой преграду, то легко отшвырнул её с пути, не обратив внимания на жалобный вскрик и тихий голосок, прошептавший: ― Больно… Девочка в светло-зелёном сарафане сидела попой на земле, гладила ушибленную коленку, саднящую не то чтобы сильно, но обидно. У неё были шикарные густые чёрные волосы, уложенные в косу, карие, глубокие глаза цвета шоколада, и выражение лица, не сулящее обидчикам ничего хорошего. Малышка с трудом встала, отряхнула сарафанчик от грязи, покрутилась вокруг себя, пытаясь осмотреть, где что ещё запачкалось и, насупившись, побежала догонять злых дядей, которые даже не оглянулись, чтобы посмотреть, кого они сбили. ― Дядя с мечом, дядя с мечом! — окликнула она самурая, обежала его и встала на пути, раскинув в стороны по-детски пухлые ручки. В пять лет иными цветы жизни быть не могут. ― Постойте! ― отдышавшись, девочка задрала голову и сказала, ничуточки не боясь гнева взрослого мужчины. Её глаза лучились бесстрашием и лукавством. ― Вы должны извиниться! ― За что это? — раздражённо буркнул посол, мрачно посмотрев на ребёнка сверху вниз. Всё, что принадлежало, уходило корнями в землю этой деревни, вызывало у него приступ злобы и вспышку ревматизма. ― Отойди, мешаешь! — Он попытался обойти девочку с фланга, но она упорно перебрала ножками, как краб, снова встав на дороге у мечника. ― Вот настырная малявка! ― От разочарования провалившейся миссии, ярости и унижения посол не сумел взять себя в руки и толкнул малышку, отчего та не удержалась на ногах и упала, ударившись копчиком. Самураи, сопровождавшие посла, глумливо заухмылялись: на улице по счастливому стечению обстоятельств никого не было, и наказания за выходку они совсем не ждали. ― Дядя… — тихо подала голос малышка, вскинув голову. На её лице играла мягкая, ласковая улыбка. Так улыбаются или сумасшедшие, или маньяки. По мнению посла, девочка не подходила ни под один из вариантов. Как же он ошибался… ― А ты веришь в Бога? ― Нет. ― Правильно, — кивнула девочка, встала, снова отряхнула сарафанчик и вытащила за цепочку небольшой кулон в виде треугольника, заключённого в круг. Устроив его на ладошке, как птенца, малышка нежно улыбнулась и закончила мысль: ― Потому что Бог не верит в тебя. И не спасёт. В тот же миг за спиной девочки появилась высокая фигура — человек, определённо, зато какой! Небрежность одежды с лихвой восполнялась накачанным, сильным телом, прямой осанкой, уверенным, вызывающим взглядом и длинными седыми волосами. На шее у неизвестного висел такой же кулон, что и у девочки. Альбинос окинул делегацию презрительным взором, фыркнул и протянул малышке руки — та с удовольствием повисла у него на шее, дрыгая ножками. ― Дядя Хидан! — пищала девочка, улыбаясь настолько искренне и ярко, словно солнышко, что у посла не возникло и тени сомнения: он только что сам себе вырыл могилу. ― Мне сарафанчик испачкали… — И юная Арими Сарутоби в лучших традициях своего крёстного отца смерила обидчиков уничтожающим взглядом. ― Эти уроды? — кивнул Хидан на притихших, как мыши под веником, самураев. Они бы и хотели сбежать, но не могли — от страха ноги приклеились к земле, а все суставы и члены тела свело судорогой. ― Так чего ты сама их не убила? ― Мама говорит, что это плохо — людей убивать, — кокетливо похлопав ресницами, заявила Арими, при этом усмехаясь совсем не невинно. По её лицу было ясно, что на самом деле думает девочка насчёт таких абстрактных понятий, как «плохо и хорошо». ― Окей, тогда я сам их прибью. Что ты хочешь, чтобы они отдали? Руку, печень? Голову? — Спокойно, будто говорил с ребёнком о куклах или новом платье, спросил бессмертный. Девочка склонила кучерявую головку и сделала вид, что задумалась. Послов пробила крупная дрожь, кто-то рухнул на колени, моля о пощаде, но у них уже не было шансов спастись. При свидетелях — возможно, но просто так… ― Сердце, — мило порозовев, призналась крестница, а жертвы, наоборот, стали белее снега. Хидан опустил малышку на землю, погладил её по голове с невообразимо ласковым для него выражением лица, но когда убийца повернулся к самураям, то заметить что-либо доброе не смог бы и самый внимательный наблюдатель. Кровожадная ухмылка, горделивый взгляд, руки, сжимающие неизвестно откуда появившуюся косу — вот что видели обидчики Арими перед смертью. *** ― Папа! Папа! ― Арими подбежала к отцу, держа что-то за спиной. Нехорошее предчувствие кольнуло сердце Асумы, который знал, что дочь тесно общается с Акацки. Юхи об этом мужчина не говорил, посчитав, что пусть лучше малышка водится с убийцами, которые в ней души не чают, чем с какой-нибудь дурной компанией. К тому же девочку нукенины под шумок учили сражаться, обучая тому, чего дети в её возрасте не видели в глаза. Можно сказать, что дочь Куренай в свои пять лет переросла первые классы Академии. Как потом смотреть в глаза жене, Асума представлял с трудом, но надеялся на помощь Наруто, который иногда вместе с краснолунцами учил дитё премудростям жизни. ― Смотри, что мне дядя Хидан подарил! Сглотнув противный комок, поселившийся в горле, отец наклонился, чтобы принять «подарок» фанатика. Что же на этот раз? Человеческий глаз? Ожерелье из костей? Рука? Фантазия Хидана не знала границ и иногда их же пересекала. Неудивительно, что у девочки ненормальные понятия о морали, жизни и смерти. Когда такой яркий пример под боком, сложно вырасти добрым самаритянином. Но Асума старался сглаживать эффект от общения с Акацки, как мог, хотя временами ему нравилась самостоятельность и уверенность в себе, привитая этими безумцами его любимой дочери. Сердце. В банке. Удивительно, как он умудрился не выронить жуткую тару, заляпанную кровью. К чести бессмертного, орган был извлечён профессионально, аккуратно, хоть прямо сейчас на пересадку. Сын Третьего готов был отдать палец на отсечение, что сердце, если его потрогать, ещё сохранило человеческое тепло. ― Здорово, правда? — разглядывая банку со страшным содержимым, весело спросила девочка. Карие глаза лучились восторгом и гордостью за крёстного. Его она любила немножко меньше, чем папу, который был добрый-добрый, как плюшевый медведь, но всё равно считала тоже хорошим. Он же защищал её! Позволял заплетать волосы! И давал трогать косу, которая была почти точь-в-точь как коса Смерти из книжек ужасов! ― Давай на полку в моей комнате поставим? — понизив голос до заговорщицкого и приблизившись к папе, попросила Арими. Она не понимала, что плохого в подарках Хидана и почему мама расстраивается, когда приходится задержаться в квартале Учиха подольше. ― Извини, Ари, но нельзя, — покачал головой Асума, представив, как отреагирует Куренай на чьё-то сердце в комнате дочери. ― Лучше отнеси его Сакуре-чан, она тебе объяснит, что подарок этот может быть полезен для больных. ― Разве? — задумалась девочка. Повертев в руках банку, она вздохнула, поцеловала папу в щёку и, уже выбегая за ворота дома, прокричала: ― Я вернусь к обеду! Спасибо! Облегчённо выдохнув, мужчина сел на лавку и закурил. После рождения ребёнка жена настоятельно просила бросить пагубную привычку, но тяжёлая, нервная работа не оставляла выбора. Юхи сжалилась и разрешила, но с одним условием: не при дочери. Асума сложил губы трубочкой и отправил в полёт дымное кольцо, а за ним ещё два. Как бы ни пугали его выходки родного чада после общения с Хиданом, факт оставался фактом — курить малышка точно не станет. Веру в Джашина она переняла легко и безоговорочно, с чем смирились все знакомые и близкие. Зато бояться за здоровье дочки не придётся, уже плюс и не малый. *** В доме Шикамару и Темари второй час стоял шум и гам: юркий сынишка не давал матери ни минуты покоя, вызывая у неё яркую, точно буря, реакцию. Драконить родительницу паренёк умел виртуозно, словно перенял этот дар от лентяя-отца. Невинные замечания, шуточки, капризы и при всём при этом — острый ум, внимательный взгляд и шустрое тело, которое с поразительной ловкостью избегало воспитательных тумаков. Миссис Нара устало упала на пол веранды рядом с мужем и, положив голову ему на плечо, ехидно произнесла: ― Весь в тебя, хулиган малолетний. От меня только волосы. ― Неправда, — возразил Шикамару, ставя шоги на клетку по диагонали и лихо поворачивая доску другой стороной. Играть самому с собой было не очень интересно, но на безрыбье и рак рыба. Наруто занят, обещал зайти после обеда, Асума недавно с задания вернулся — зачем куда-то идти, это ведь так проблематично? ― Характером он ты на сто процентов. Темари гордо фыркнула, легонько стукнув благоверного по голове ладонью, но не обиделась. Мальчишка увлечённо гонял по двору голубей, изредка останавливаясь, чтобы взглянуть, как папа играет в чудную игру. Сделав два круга, Ян притормозил, наконец, у доски, задумчиво прищурился и, под довольный взгляд отца, передвинул фишку на одно деление. ― Я выиграл. ― Молодец, — не стал спорить Шикамару, усмехаясь ничуть не хуже своего старого друга Узумаки. Джонин снова крутанул доску, повернув к мальчику другую сторону поля, и лениво протянул: ― А теперь перечисли мне десять способов уйти от поражения. Темари закатила глаза, плавно поднялась и ушла в дом — продолжать тренировки, чтобы не терять форму. Успокоившийся сын покорно уселся напротив отца, подпёр кулачком подбородок и стал думать, периодически выдавая одну идею за другой… Назвал он куда больше десяти способов. ________________ На этом, скорее всего, действительно конец. Я не знаю, что ещё добавить к этой истории, а писать дальше не планировала. Через некоторое время и про других героев — да, вполне, но пока что я лишь испорчу «послевкусие» от работы. Спасибо всем тем, кто был со мною до конца. Я вам безмерно признательна.