Бывшая жизнь. Родители и дети

- Ну что, как Новый Год встретишь, так весь год и проведёшь, - многозначительно сказал старший Вишневский. – Судя по всему, наши соседи проведут наступающий календарный период очень весело. Его супруг сидел, закрыв лицо ладонью, и было непонятно – пытается он не заплакать или не засмеяться. Валентин изо всех сил старался сохранять невозмутимость, что удавалось ему крайне плохо, его гость благоразумно держал вежливый нейтралитет, а Егор, в свою очередь, сидел мрачный и недовольный. - Мне, конечно, тоже всё это не нравится, – сказал он, - но всё-таки это не совсем правильно, позволять Владу сидеть в общий праздник одному в комнате. - Он не спустится, - заметил Валька. – Он сейчас скорее позволит себя кастрировать. Хотя как знать, может, это и помогло бы. - Валентин, - укоризненно сказал Максим Петрович, отнимая руку от лица, и стало ясно, что ему скорее весело, чем грустно. – Ладно, я за ним схожу. - Не нужно, - остановил его муж. – Захочет – сам придёт. Хватит с ним носиться. Ему необходимо уяснить, что никто из нас этого делать не будет. Егор, ты, тем не менее, его супруг, и если хочешь – ты можешь попытаться. - Он опять на меня накричит, - пробурчал Егор, чья терпимость, по наблюдениям тестя, в последнее время стала далеко не такой безграничной, как прежде. – Я просто к тому… Ну, вы же понимаете, каково ему сейчас. Не сделал бы он чего-нибудь с собой. - Ну за это ты можешь не беспокоиться, - махнул рукой Максим Петрович. – Владик слишком любит себя, чтобы по-настоящему покуситься на самоубийство. Вот чему я действительно рад – так это тому, что он дома и под присмотром. Можно спокойно праздновать. - Не очень-то радостный какой-то праздник получается… - А почему, собственно? – Спросил старший омега, глядя, как его супруг предлагает Грановскому коньяк. – Отрежь себе тортика, и сразу повеселеешь. Что касается Влада, у него есть один выход. Собрать всю волю, остатки достоинства и самоиронию, найти в ситуации положительные стороны, и отнестись ко всему этому с юмором. - Это для всех нас хороший совет, Максим Петрович. - Умнеешь на глазах, - одобрительно сказал его тесть. – Не стоит беспокойства, мальчик. Если уж больница не послужила Владу толчком к тому, чтобы задуматься наконец – может, это приключение послужит. Во всём можно найти плюсы. Даже в этом. Два часа назад Максим Петрович бросил взгляд на часы – почти восемь. В гостиной уже готов круглый стол, накрытый вышитой льняной скатертью, сияют приборы под светом богемской люстры, в холодильнике ждёт своего часа шампанское в ведёрке со льдом. Геннадий Алексеевич вернулся наконец с работы, Валька беспокойно ёрзает в кресле – ждёт своего этого майора… А Влада нет. Егор, кажется, думает о том же – то и дело на часы поглядывает. Первым не выдержал именно Егор – подошёл к тестю-омеге: - Максим Петрович, ну где же Влад? Может быть, ему позвонить? - Я уже звонил, - мрачно ответил Сотников. – Он не отвечает. Не приведи Господь ему оказаться хотя бы в ста метрах от бывшего мужа, клянусь, я его запру в психушке. - Не надо так говорить… - А ты предпочитаешь, чтобы он и дальше растравлял свои мнимые раны и искал неприятностей на свою точку «джи»? Он уже не один год жизни на это потратил, в том числе и твоей, кстати. - Нет, конечно, я не хочу. Просто зачем же в психушку сразу… - Для острастки. Нормального языка он, кажется, уже не понимает. Даже клиническая смерть его не изменила, всё по-прежнему. Новый Год на носу, а он позволяет себе такие выходки. Не удивлюсь, если кончится тем, что встречать праздник он будет вон в сквере на скамейке, потому что отец его попросту не пустит в квартиру. В десять мы садимся за стол, и после этого Геннадий Алексеевич игнорирует все попытки попасть к нам в дом тех, кого не приглашали, и так до утра. - Но Влад… - …Прекрасно об этом осведомлен. Не знаю, чем он думает. Если ему взбрело в голову встретить Новый Год, бродя по улице – флаг ему в руки. Такое впечатление, что он впал в детство, ведёт себя, как тринадцатилетний подросток. Назло папе отморожу уши. Егор вернулся за стол и принялся по третьему разу перетирать столовое серебро. Максим Петрович старался на него не смотреть – его раздражали беспомощно подрагивающие руки зятя. И злился при этом он вовсе не на Егора. Мальчишка волнуется за мужа, это как раз нормально. А вот нормальность мужа этого самого под большим вопросом. Четыре часа до курантов, а он мало того, что где-то шляется, так даже позвонить не соизволил. Волнуйтесь за меня, беспокойтесь. И ведь волнуются же, куда деваться. Омега раздражённо стукнул подсвечником о каминную полку. Свеча немедленно вывалилась из своего гнезда и улетела в камин. - Тьфу ты… Максим Петрович нехотя полез в коробку за новой свечой. Серебристых больше не было, остались только позолоченные. Еще несколько лет назад для него это была бы настоящая трагедия – стол не будет идеально украшен! В этот раз он только ухмыльнулся (вспомнив не без иронии себя тогдашнего), захлопнул коробку, распечатал новую и достал оттуда свечу интенсивно сиреневого оттенка – надпись на этикетке обещала лавандовый аромат, а форма привела бы в восторг самого преданного фрейдиста. - А пускай. Пускай ароматизирует. - Пап, она же другого цвета… - И чёрт с ней. Я сейчас еще и вишнёвую достану. И розовую. Пусть все будут разные. В дверь позвонили. Валька подорвался из своего кресла, как с пусковой установки, и помчался открывать. Отец, который выходил в этот момент из своего кабинета и в которого он на бегу едва не врезался, только усмехнулся: - Вот же неймётся, молодёжь. - Тот, кого он ждёт, к категории молодёжи уже лет десять не относится, - кисло сказал его супруг. Вишневский-старший заметил покровительственно: - А мне этот вариант кажется весьма приемлемым. Ответственный взрослый альфа, до последнего не оставлял семью. И сделал это лишь тогда, когда его долг был исчерпан. Думаю, надёжность – не самое плохое качество для будущего супруга. Особенно теперь, когда молодые люди предпочитают не брать на себя никаких обязательств. - Не нравится мне это, - упрямо сказал Максим Петрович. – И в особенности не нравится, что у бывшего мужа этого Грановского диагностировано психическое заболевание. Вокруг нашей семьи в последнее время и так многовато дурки. Геннадий Алексеевич ничего ответить не успел – в переднюю, почти рыдая от хохота, ввалился Валька: - Пап! О, отец, и ты здесь… А нам там подарочек! - Какой ещё подарочек, Боже мой?.. - Ну иди, увидишь. Егора только не берите с собой, он этого не переживёт. Невозмутимый Вишневский-старший и мрачный его супруг, не ожидавший уже от этого вечера ничего хорошего, вышли на крыльцо своего парадного. Дом был небольшой, всего восемь квартир, да и соседние были такими же, однако стоявший у крыльца серый «мерседес» окружила приличная толпа. Люди оживлённо переговаривались и смеялись. Максим Петрович с очень смешанными чувствами узнал в «мерине» машину Яна. - Кажется, это автомобиль господина Шульмана, если мне не изменяет зрение? – Спросил Геннадий Алексеевич. Омега только кивнул, и с каменным лицом направился к «Мерседесу». У передней пассажирской двери стоял его бывший зять – и выражение лица у Витьки было очень сложным. У него вообще был вид человека, совершающего необходимое зло. Его альфа с видом Деда Мороза, привезшего на оленях мешок с подарками, стоял у багажника. - С наступающим, - сказал он благодушно. А Витька молчал. Максим Петрович прекрасно понимал, что они приехали к их дому за четыре часа до Нового года вовсе не с поздравлениями. Но политес надо было соблюсти, держать, что называется, лицо – и омега, улыбнувшись одними уголками губ, кивнул: - И вас тоже… Валька всё это время стоял, прислонившись лбом к каменной обналичке арки у парадного, и, видимо, уже устал смеяться. Вишневский-старший, судя по всему, тоже понял, что происходит, и его лицо тоже закаменело, хотя он и был по-прежнему подчёркнуто спокоен. Ян открыл багажник: - Извините, господа, мы немного не вовремя, но кажется, это ваше. *** А ещё за пару часов до этого на даче Яна и Витьки было очень уютно и спокойно. Все основные приготовления давно были сделаны, топился камин, понемногу собирались гости. Пашка в кухне возился с закусками, ему помогала Наташа. Федя и Ян в гостиной собирали большой стол, Витя наряжал ёлку, Алька торчала на стремянке под потолком, цепляя гирлянды. Время от времени гостиную оглашало её зычное хриплое контральто: «Витёк, подержи!». Держать чаще всего надо было не гирлянды, а саму Альку, изогнувшуюся под немыслимым углом, чтобы зацепить провод за очередной предмет обстановки. Отец Яна и супруг Пашки решили к Новому Году расчистить дорожки от нападавшего за день снега, а Бруно Эрнестович – папа Яна – сидел с внучкой. Ещё двое-трое приехавших раньше гостей расположились на тёплой веранде за аперитивом, обсуждали новости, любовались видом на город с обрыва между деревьями и блеском снега под многочисленными праздничными фонарями. Каждый был занят делом по вкусу, в блаженном предчувствии праздника и долгих новогодних каникул у всех было прекрасное настроение. Непрошеного гостя заметил Франц Иванович Шульман. Взмахнув в очередной раз лопатой – он очень старался не ударить в грязь лицом и не отстать от более молодого Михайлова, – отец Яна для профилактики разогнул спину и повертелся в разные стороны, чтобы размяться. Его внимание привлекли несколько сорок – они вдруг вспорхнули с молодых сосенок, вперемежку с можжевельником растущих за внутренним двором, и с громким стрёкотом понеслись прочь. Франц Иванович, будучи охотником, сорочьи повадки знал хорошо. - Серёжа, - тихо сказал он Михайлову, - по-моему, там кто-то есть. - Где?.. - Вон там, за соснами. Сергей Данилович вгляделся в густую хвойную поросль. Уже наступили сумерки, и разглядеть что-то в переплетении ветвей было невозможно, тем более, что свет фонарей туда почти не доставал. Альфа было подумал, что старику показалось – но тут с центральных сосенок посыпался снег. Ветра не было, и стронуть его мог только некто, стоящий в сугробах между деревцами. - Может, пёс соседский забрёл? – Предположил Михайлов, на всякий случай, впрочем, поднимая тяжёлую лопату. – Пойдёмте, посмотрим. - Погоди, - остановил его Шульман-старший, - я пойду, Яна позову и Фёдора. А ты гляди, чтоб не сбежал. Через две минуты они вчетвером – сын и отец Шульманы, Федя и Михайлов – оцепили полукругом маленькую сосновую рощицу. Яну было немного смешно – он представлял, как это выглядит со стороны: четверо крепких альф, вооружённых кто чем – от лопаты до гантели – медленно, как полицейские в кино, подбираются к нескольким пушистым соснам и зарослям можжевельника, в которых скрывается… Кто? Соседская собака на свободном выгуле? Человек? Или просто крупная ворона, которой лень лететь куда-то на ночь глядя из удобных кустов? Вот будет потеха, если они подняли всю эту суету из-за вороны… Федя, которого, очевидно, в качестве добычи устроила бы и ворона, покрутил в руке гантель и миролюбиво обратился к кустам: - Эй, гражданина, ты сюда ходи. А то гантель башка попадёт, совсем мёртвый будешь. - Может, того – превентивно лопатой сунуть? – Задумчиво сказал Сергей Данилович. Ян фыркнул и тоже сказал в сторону сосен: - Если там кто-то есть, я предлагаю вам выйти и представиться. Это частное владение, не заставляйте нас дёргать полицию по праздникам. Тем более красть здесь нечего. Сосны стояли безмолвной, искрящейся от инея мохнатой стеной, из-за них не доносилось ни звука. Ян уже было подумал, что там и в самом деле никого нет, и собрался лично в этом удостовериться, пробравшись в овражек за деревья. Помощь в решении вопроса пришла с довольно неожиданной стороны: из дома выскочила собачонка – Наташин джек-рассел-терьер Цуцик, приехавший встречать Новый Год с хозяйкой. Как и все терьеры, Цуцик отличался большой самостоятельностью в принятии решений, поэтому безо всяких команд с оглушительным лаем вкатился под сосны, пробрался между стелющихся ветвей можжевельника, и, судя по сдавленному «Уйййй», вцепился кому-то в конечность. - Я же говорил! – Воскликнул почти с торжеством Франц Иванович. – Там он! А ну выходите! - Опасная псина, - заметил Федя, поднимая одной рукой со снега уже выкатившегося обратно Цуцика. Терьерчик с чувством выполненного долга лаял теперь уже из Фединых мощных объятий. Кусты зашумели, и из них показалась высокая и крупная мужская фигура. Когда незваный гость поднял руки вверх, Ян неожиданно засмеялся. *** Уйдя утром из дома, Влад не знал, куда ему пойти и чем заняться. С мужем поругался. Друзей не осталось. Немногочисленные приятели, из числа бывших коллег в основном, тридцать первого декабря будут явно заняты своими праздничными хлопотами, и им будет не до него. Да и самому в таком виде показываться прежним знакомым Владу не хотелось. Вечером-то они с мужем приглашены к отцу, но до того надо как-то убить время. Идти к родителям прямо сейчас Влад и думать не хотел. Папа начнёт опять свои нравоучения, отец будет холоден и строг… Даже Валька, мелкий засранец, и тот будет нос задирать. Мужа и вовсе видеть неохота. Причём Влад осознавал, что дело даже не в чёртовом рисе. А в том, что Егор впервые в жизни ему отказал. Конечно, это влияние папочки во многом… И тем не менее. Егор начинает выходить из-под контроля. А это означает, что Влад рискует в самом скором времени лишиться и того жалкого подобия семьи, что у него есть. Влад вдруг ни с того, ни с сего начал вспоминать последние месяцы своего брака с Витькой. Те самые, когда и Витька начал ему сопротивляться, упорно и молчаливо. Папа советует поменьше думать о первом браке, и Влад впервые мельком подумал – а может, он и прав? Вряд ли можно всё вернуть обратно… Слишком многое их уже разделяет с бывшим мужем. Или нет? Ведь такая любовь была… Убеждая сам себя, что просто прогуляется, и что ему всё равно, куда идти, Влад снова пошёл в Октябрьский. Было не холодно, и он даже не замёрз, разве что чуть прохватило ветром под тонкую куртку на виадуке. Литер номер семнадцать встретил его как чужого, будто он и не жил тут никогда. Те самые окна были занавешены, на гараже мигали датчики сигнализации. «Он на даче», - понял альфа. И тут же пришла и другая мысль – поехать, посмотреть, как там, он ведь сто лет на даче не был. Конечно, там теперь совсем всё по-другому, на когда-то полудиком Витькином участке фриц отгрохал двухэтажный дом… Но всё-таки это была их дача. Витькина. Она была частью той, прежней жизни. Когда никакого фрица ещё и в помине не было. «Съезжу в последний раз. Посмотрю, как он там. И всё. В Новом Году всё будет иначе». – «Ты и в прошлом году так говорил», - ответил Владу кто-то в его голове, и голос этот был сильно похож на папин. «В прошлом году со мной не происходило всего этого. Мне нужно успокоиться. Я только посмотрю, и поеду домой. В смысле, к отцу». – «Глупо. Если тебя там застукают, тебе не поздоровится». Владу не понравился этот «папин» голос. И он заставил его умолкнуть. Точнее – заставил себя его не слушать. Чего проще – сел на электричку, полчаса дороги – и вот он, посёлочек, засыпанный по самые окна снегом. Тут и там горят огни на ёлках, многие приехали сюда на праздники. А вот и их бывший участок. Влад даже сосны эти помнил, Витька всё под ними хотел грибы разводить. Развёл, наверное, ботаник, у него всё росло. А сейчас это отличное место для наблюдения – уже смеркается, из дома ничего не видно, в густых хвойных зарослях никто его не заметит. Вот только в этих проклятых осенних ботинках ноги совсем окоченели. Около часа, наверное, простоял он в лесочке. Дом был виден очень хорошо – вот за круглым столом на веранде сидят какие-то люди, пьют, судя по кружкам, кофе или чай, а может, и глинтвейн… Виден был папаша фрица – он бродил по комнате в южном крыле дома, таскал на руках маленького ребёнка - должно быть, Витькину дочку. В окнах кухни вертелся от стола к плите мелкий засранец Мальцев, а у стола тусовалась эта блондиночка – Алькина подружка-психиатр. Самого Витьку Влад увидел только дважды: омега с их последней встречи не изменился, не похудел, не поправился, разве что волосы, видно, решил немного отпустить. Владу больше так нравилось – с кудряшками, но Витька всегда упрямо стригся коротко. Неправильный омега. Он и не сразу понял, что его заметили. Сообразил только, когда старый фриц привёл из дома сыночка и этого дроволома – Алькиного дружка-байкера. Все четверо целенаправленно двинулись к хвойной рощице, и Влад замер на месте. Ему вдруг стало очень страшно. Они ведь могут его убить, фриц давно грозился. Витька бы, конечно, не дал – но его тут нет. Влад бросил затравленный взгляд на дом – и как раз увидел в окне бывшего мужа. Витька не смотрел в их сторону – он сосредоточенно развешивал серебряный «дождик» на ёлке. Закричать? Глупо, позорище какое. Но и что делать, альфа не знал. И решил – будь что будет, а я с места не сдвинусь. Сделаю вид, что меня тут нет. «Кажется, это и называется «прятать голову в песок», - снова насмешливо произнёс тот самый, похожий на папин, голос в его голове. – «В последнее время тебе только это и удаётся». *** - Владислав Геннадьевич, - оскорбительно вежливо сказал фриц, когда Влад, прихрамывая на прокушенную злобной мелкой тварью лодыжку, выбрался наконец из кустов. – Встреча на Эльбе. Руки-то опустите. Я так понимаю, объяснить своё присутствие здесь вы вряд ли сможете. Влад молчал. Молчали и остальные – кроме разве что не умолкавшего терьерчика. И именно этот момент выбрал Витька, чтобы выйти на крыльцо. - Ян, вы куда все подевались?.. Увидев бывшего мужа, омега несколько секунд тоже молчал, а потом прикрыл входную дверь и спустился по ступенькам на дорожку. Фриц сказал озабоченно: - Вить, надень что-нибудь, простынешь. А лучше иди в дом, мы тут сами разберёмся. - Нет уж, - мрачно сказал Витька, подходя ближе. – Я тебя с ним не оставлю. Влад, как ты здесь оказался? Новый Год на носу, ты решил, что тебе здесь рады будут? Нет, не будут. - Связать, - предложил вдруг Федя очень воодушевлённо. – Связать, и положить в кладовку. Только главное – завтра про него не забыть. А то в кладовке убираться придётся. Михайлов и Ян хмыкнули. Франц Иванович, который не был особенно в курсе дел, удивлённо смотрел на всех по очереди. А Витька сказал: - Надо вызвать ему такси, и пусть катится домой. Я позвоню Максиму Петровичу. - Нет, такси – это недостаточно надёжно, - не согласился альфа, снимая с себя куртку и укутывая в неё супруга. – Господин Вишневский показывает себя упрямцем, и может вернуться. У меня есть другое предложение. Федя, Сергей, помогите мне, пожалуйста. …Два часа спустя они возвращались в посёлочек, «мерс» мягко катился по заснеженной грунтовке, а его водитель и пассажир, хоть и старались сохранять серьёзность, то и дело принимались смеяться. - Владик тебе этого не простит, - заметил омега. Альфа весело хрюкнул: - Это его личные половые трудности. Надеюсь, я ясно дал ему понять, что больше цацкаться не буду. Набить ему морду – можно и самому в полицию загреметь, а так… Не думаю, что он пойдёт куда-то жаловаться. - Мы привезли его к дому в багажнике. В багажнике, Ян, как куль с картошкой! Связанного полотенцем и Фединым шарфом! Как вспомню лицо Геннадия Алексеевича, так совсем разбирает… Все же соседи сбежались. - Ну, положим, сбежались они на хохот Валентина… Хотя, я бы тоже смеялся. Господин Вишневский был весьма живописен. - Ещё бы. Я даже не знал, что он способен принимать такие позы. - А как ему шёл шарф с черепами вокруг конечностей… Кстати, о конечностях – ты не забыл сказать Петровичу, что его сыночку нужна прививка? Кажется, Цуцик прокусил ему голяшку. - Я сказал. Дядюшка Макс заметил, что от укуса джек-рассел-терьера ещё никто не умер. - Да-а, в Новый Год мы входим очень забавно. - Так тем лучше. - Конечно. Пусть вот все наши заботы заканчиваются так весело. Я надеюсь, господину Вишневскому урока хватит надолго. - Ян Францевич, в вас погиб великий педагог. Однако я не думаю, что на этом закончится. - Поживём – увидим. За поворотом и обрывом холма показались крыши посёлка. Над ними взвилась в чёрное небо первая праздничная ракета – ярко-зелёная. «Хорошее предзнаменование», - подумал альфа. А вслух сказал: - С наступающим, Витюша. - С наступающим, - ответил ему супруг, улыбаясь и поглаживая его по руке. «Мерс» уже вкатывался в ворота их дома, во дворе собрались все гости, Федя ставил фейерверки, и навстречу машине бежал со всех лап, выбрасывая фонтанчики снега, героический джек-рассел-терьер Цуцик.