Бывшая жизнь. Родители и дети

В новогодний вечер Игорю Раевичу так не хотелось идти ни в одно из привычных мест, что он порядочно удивил мать – Ксения Сергеевна, когда позвонила ему с приглашением, полагала, что ей придётся долго уговаривать сына встречать праздник в семейном кругу. Но Игорь сразу же согласился. - Да, мама, с удовольствием приду. Конечно, один, у меня сейчас никого нет. У меня уже давно никого нет… Какая блондинка?.. Ах, та… Всё-то ты знаешь. Нет, это был даже не роман, так, несколько встреч. К тому же, она замужем. Нисколько, мне так даже удобнее. Мам, не говори глупостей, там никто никого не собирался бросать. Оксана слишком умна, чтобы оставить надёжно привинченного к полу мужа ради кобеля вроде меня. Чем, собственно, она мне и нравится, у этой женщины голова заметно преобладает над всеми остальными органами. Почти как у тебя. Начинаю думать, что у меня Эдипов комплекс. Смешно, да-да, мне тоже смешно… Спасибо за приглашение, я буду часам к восьми. Помогу тебе со столом. Ну, помогу Равилю со столом, какая разница. Он приехал к родителям даже раньше, потому что не знал, чем заняться. В его собственном трёхэтажном офисном здании давно никого не было, кроме мрачного вахтёра – Игорь Ильич сам утвердил расписание, в котором сегодняшний день был сокращённым, и радостные сотрудники ещё в час дня разбежались по домам. У кого семьи, дети, ёлка и подарки, у кого – клубы и вечеринки в развесёлых компаниях, и только ему, президенту фирмы, было некуда себя деть. При одной мысли закатиться в какой-нибудь кабак, и погулять там на манер провинциального олигарха, у него заныла челюсть, будто он пол-лимона откусил. Конечно, его звали и в компании, и в дома – но и там будет то же, что и обычно, ярмарка тщеславия и попытки под стаканчик «Дом Периньон» влезть к нему в душу или в карман. Раньше это казалось ему забавным, а вот сегодня почему-то невыразимо мерзко на душе сделалось. Что ж, поговорку «Не в деньгах счастье» придумали задолго до него. Конечно, он понимал, откуда эта родительская забота. В отличие от него, родители нашли бы, куда пойти, у них полно настоящих друзей и знакомых, наверняка засыпавших бывшего судью и его супругу приглашениями. Дядя Петя Куценко, бывший прокурор города, ныне, по слухам, консультирующий по вопросам безопасности чуть ли не Смольный… Доктор Введенский… Грачия Арутюнович – хотя, вот к нему мать не любит ходить из-за целого стада йоркширских терьеров, которых развела его жена, Диана Дмитриевна… Да в конце концов, всех их родители могли позвать и к себе, устроить раут, как мать это называет. Раут с элегантным шведским столом, старомодными танцами, игрой в карты и шуточным спиритическим сеансом с той же Дианой Дмитриевной в роли медиума. Но нет – они никого не пригласили, кроме Игоря. И сами никуда не идут. И вовсе не потому, что не хотят. Они поставили себе целью не упускать его из виду. Чтобы не поехал к сыну. - Да, именно поэтому, - безо всякого смущения подтвердила Ксения Сергеевна, когда Игорь прямо спросил её об этом. – Только не хватало нам ещё этой глупости. - Я бы её не сделал, мама, - устало сказал президент процветающей горнодобывающей компании, сейчас похожий на мелкого клерка, которого весь день распекал начальник, и греет его в жизни только мысль о новой шинели. - Кто тебя знает, - ворчливо отозвалась Ксения Сергеевна. – Ты сейчас думаешь одно, через пять минут – тебе стукнуло в голову то, что тебе там обычно туда стучит, и ты уже готов делать и думать прямо противоположное. Нет уж, будь на виду. - Я не поеду в Озерск, мама. Не буду портить Вите праздник. Да и себе не хочу. Этот день не последний, и праздник, я надеюсь, тоже не последний. - Наконец-то я слышу в твоей речи хоть какие-то проблески здравого смысла. – Ксения Сергеевна без труда установила на самой вершине ёлки позолоченную звезду – рост позволял ей воспользоваться для этого лишь невысоким стулом. – Вообще не понимаю, почему люди вкладывают столько мистического смысла в тридцать первое декабря. День как день, завтра и послезавтра будет точно такой же. Как и последующие триста шестьдесят два. - Я не поеду в Озерск ни завтра, ни послезавтра, - бесцветно сказал её сын. – Я хочу выдержать паузу. Может быть, Витя хоть немного заскучает по мне. Даже по моей навязчивости… Это люди часто только думают, что чья-то навязчивая любовь им мешает, а стоит ей исчезнуть, хотя бы на время – и они начинают беспокоиться и даже скучать. Ведь всем приятно, когда их любят, как бы там ни было. - Тоже здравое рассуждение, - согласилась мать. – Но я бы на твоём месте не забывала ни о той роли, что мы сыграли в жизни твоего сына, ни о том, что у него, вообще-то, семья уже есть. Полагаю, муж и дочь ему скучать не дадут. Тем более, по едва знакомому дяденьке, пусть и биологическому родственнику. - Не будем недооценивать тягу крови. - Не будем. Как и желание любого сироты обрести родителей. Поэтому я одобряю твоё решение. Просто прошу тебя не завышать ожиданий. - Да я ничего уже не завышаю, - вздохнул Игорь Ильич. – Как будет, так и будет. «Как же, - мысленно хмыкнула Ксения Сергеевна. – Верю. Это сейчас ты в депрессии, и тебе ничего не хочется. А завтра на тебя нападёт жажда деятельности, и ты опять навостришься покорять вершину. Даже не будь я твоей матерью, сразу бы поняла, что сидеть у реки и ждать трупа врага – это не в твоём стиле. В твоём – пойти и самому… С контрольным в голову». При этой мысли бета отстранённо подумала – хорошо хоть, доподлинно выяснилось, что к убийству Аллы Игорь не имеет отношения. Лисовскую ей нисколько не жаль, но всё же мало приятного знать, что ты вырастила убийцу. Рудик Твердовский не в счёт, там, скорее всего, Игорь и впрямь ни при чём, а вдова Рудика – та ещё истеричка. Решив увести тему со скользкой тропинки, и подумав, что весьма кстати она вспомнила об убийстве, Ксения Сергеевна спросила: - А как там следствие по делу Аллы? Её сынка уже посадили? - Я думал, отец тебе всё рассказывает. - Честно говоря, не слежу за этим, - пожала своими прямыми солдатскими плечами бета. – Кстати, а куда это пропал наш Илья Николаевич? По всем моим прикидкам, его этот новогодний бигос давно должен быть готов… - Мам, - усмехнулся Игорь, - только восемь часов. Бигос всегда бывает готов к половине девятого, потому что должен настояться три часа. Так что отец сейчас как раз добавляет вино и сливовое повидло. - Ах да. Повидло. Совсем про него забыла, хотя Илья Николаевич готовит бигос на Новый Год уже тридцать пять лет. Надо же. Да, так что там с Аллой? Ты ведь оказался приятелем следователя, не так ли? - Так ли, - Игорь снова хмыкнул. – И краем уха даже слушаю, как там что… Её сынок ещё под следствием. А следствие с таким, хм, фигурантом предсказуемо превращается в цирк. Сначала к Славке припёрся один из тех его приятелей, которые были с Кириллом этим в квартире. Припёрся… Словом, я не знаю, по какой причине, но он взял вину на себя. Мол, это я бил, а остальные, включая Кирилла, просто рядом стояли, Кирилл, мол, даже удержать меня пытался. - И что? - Ничего. Даже до следственного эксперимента дело не дошло, парнишка уже на даче показаний засыпаться умудрился. Славка дал ему протокол подписать, тот и давай левой рукой расписываться. А Аллу бил обыкновенный правша. Ну, Острогорский покивал-покивал, да и сказал, мол, парень, уж не знаю, чем ты так своему этому Крамеру задолжал, но только это в любом случае не стоит пятнадцати лет на строгом режиме. А тот на него голубыми глазками смотрит, - Игорь засмеялся, вспомнив досадливо-брезгливое выражение на физиономии Острогорского, - и говорит спокойненько: да вы что, гражданин начальник, никто меня на строгач не отправит, у меня справка есть! И тут же ему эту справку и суёт. Славка говорит – сижу я за столом и думаю, то ли заржать, то ли взять эту голубу за шиворот и с лестницы спустить. - Со справкой его, может быть, и не посадят, но психиатрическая больница тюремного типа – тоже не курорт, - заметила Ксения Сергеевна, в своё время по долгу службы бывавшая и в таких учреждениях – проверяя работу комиссий по делам несовершеннолетних. – Только, полагаю, Кирилл Крамер, в свойственной ему манере, этой тонкости своему верному товарищу со справкой не объяснил. - Зато Острогорский объяснил. И даже показал пару роликов, так сказать, с места. Дружеский порыв юноши мгновенно потух. Показания, естественно, отправились в корзину. Зато теперь психа из себя ломает Кирилл. По словам Славки, актёр из Крамера-младшего никудышный, но экспертизу, тем не менее, пришлось назначить. - Он ещё кое-что говорит, - вступил в разговор бывший судья, который с полотенцем в руках вошёл в гостиную и слышал последние фразы. – В частности, то, что Кирилл совершенно не раскаивается. - Вот уж неудивительно. Типичный психопат с нарциссическим расстройством. Таким раскаиваться нечем. - Так или иначе, но у Острогорского сложилось такое впечатление, что Кирилл убил мать, словно сдвинул мешавшую пройти табуретку. - Раевич-старший окинул одобрительным взором ёлку, оценивая вкус супруги к украшениям. - Его не мучает совесть, вина, он даже не боится кары – уверен, что выкрутится. Кстати, кто написал эти идиотские письма Игорю и Вите – тоже до сих пор неизвестно. - Думаю, это Кирилл, - предположила Ксения Сергеевна. – Уж больно это на Аллу не похоже. Да, Илья Николаевич, хорошо, что ты пришёл. Нужно подключить электроприборы. Игорю я в этом вопросе не доверяю. По диплому он, конечно, инженер в некотором роде, но я сомневаюсь, что он отличит ноль от фазы. Сколько Игорь себя помнил, мать называла новогодние гирлянды электроприборами. Старая училка, которую мало заботит яркая красота разноцветных лампочек – ей гораздо важнее, чтобы все вокруг соблюдали технику безопасности при пользовании… электроприборами. В этот момент он впервые в жизни подумал – впервые за свои уже сорок три года – что он, наверное, очень любит своих родителей. И эту вот училку, и старого законника-отца, откровенно говоря, он представить себе не может, что у него могли бы быть другие родители. И даже мысли не хочет допускать, что они уже очень немолоды, и, скоро или не так скоро, но он останется один. Потому что его сын далеко – во всех смыслах. И даже отцом своим его не считает. И под очень большим сомнением тот факт, что когда-нибудь вот так же Витя будет наряжать с ним ёлку. Бета взял пачку отцовских сигарет – хотя курить бросил уже почти пять лет назад – и вышел через французское окно на балкон, оставив родителей возиться с гирляндами. Оперся на литые перила – с них полетели вниз пушистые комья снега. Сигареты он, подумав, сунул в карман – курить хотелось, но пять лет воздержания тогда пойдут псу под хвост, ну не глупость ли? И не глупость ли, что его сын сейчас за триста с лишним километров – вместо того, чтобы быть здесь, с ними, в этой круглой гостиной, обитой полосатым шёлком? И чтобы его муж тут был, и дочка, и родители мужа, и тот смешной маленький парнишка, что Вите вместо брата, - все, кто у него есть. Была бы огромная дружная семья – а в том, что она была бы дружной, Игорь не сомневался. Витин муж показался ему очень надёжным альфой, преданным его сыну и обожающим дочку. Лилия – так её зовут, внучку Игоря. Лилия. Брюнетка Лили. Она вырастет, станет красивой девочкой, похожей на папу. И на бабушку, которой никогда не видела. Она будет приходить домой из школы, потом – из института, рассказывать родителям о своей девчоночьей жизни… У неё будут братья и сестры, наверное. А деда не будет. Он так и останется им всем чужим. Разве так можно?.. «Сам виноват» - горько подумал бета. – «Как бы там ни было, ты сам виноват. Всегда считал себя ответственным и умным, не то, что дурочка Марианна. И где же была твоя ответственность, когда она была нужна маленькому, беззащитному существу, которого ты родил на свет?» Горько, горько и стыдно, хоть кидайся вон с балкона. Далеко лететь – двенадцатый этаж. Секунд тридцать, наверное. Тридцать секунд – и всё кончено. Боже, какой идиотизм. Ему нужно гораздо больше времени, чем тридцать секунд. - Я всё исправлю, - сказал он не то самому себе, не то родителям в гостиной – хотя они и не могли его слышать, - не то сыну в далёком городе на берегу озера. – Я всё исправлю. Я больше никому не дам мне мешать. Алла. Пергидрольная дрянь, безмозглая болонка. Сама вырастила своё чудовище, сама же и получила от него благодарность за всё. Игорь вспомнил, как тогда, в ноябре, двадцать минут стоял под дверью её квартиры, задыхаясь от бешенства и искренне надеясь, что ему удастся сдержать себя и не придушить эту жадную тупую тварь. Наконец его терпение лопнуло, и он решил послать всё к чертям – напоследок наподдав бронированной, как в банке, двери ногой. И даже растерялся, когда тяжеленное сооружение, способное запирать тюремные ворота, вдруг бесшумно отъехало от косяка и гостеприимно отворилось. Что именно произошло, Игорь понял сразу. В квартире, начиная с самой передней, был тот хаос, который бывает при обыске или ограблении. Раевич окликнул хозяйку, но никто не отозвался. Зажав на всякий случай в руке тяжёлую чугунную статуэтку из холла, Игорь прошёл в квартиру. И сразу увидел Аллу. Она лежала у окна, как старуха-процентщица, и из-под её раскиданных по паркету блондинистых кудрей натекла целая лужа крови. Осознав происшедшее, бета лишь удивился собственной реакции – ни испуга, ни паники, ни вполне закономерной тошноты. Только чистая, ничем не замутнённая радость – сдохла! Эта тварь сдохла! И больше не скажет его сыну о нём ни единого дурного слова своими размалёванными, обколотыми силиконом блядскими губищами… И тут Игорь увидел, что лужа крови уже подобралась к его ботинкам. Это значит – она увеличивалась. Кровь ещё текла. Алла была жива. Поняв это, Игорь тихонько, словно опасаясь разбудить спящую, повернулся и вышел из комнаты. В холле он аккуратно поставил на место статуэтку, обтёр её на всякий случай платком, и ушёл – выглянув перед тем в глазок и удостоверившись, что на площадке никого нет. Ему стоило лишь набрать на телефоне две циферки – ноль и тройку, - и Аллу могли бы спасти. Но он этого не сделал. И, точь-в-точь как Кирилл Крамер, совершенно не жалел об этом.