«Я погибаю от любви к нему. Говорят, любовь исцеляет, делает нас прекрасными. Чушь! Я устала быть одинокой, устала страдать из-за того, что так сильно люблю его! Разве он заслужил мою любовь? Разве он может претендовать на то, чтобы я любила его так сильно, как никого в своей жизни раньше не любила?» Из дневника Карлотты Гудичелли.
Карлотта сдержала своё слово: она попросила директоров дать ей отпуск, потому что морально истощена и не может петь так, как того требует от неё публика. Те понимающе заверили, что она всегда будет их примадонной, и ей действительно нужно себя беречь. Женщина решила посвятить себя в этот момент своей дочери, которую наконец-то смогла поселить с гувернанткой в Париже. Легенда о том, что Карлотта приютила у себя свою племянницу, ставшую из-за потери родителей сиротой, быстро утвердилась в обществе и не вызывала никаких подозрений. Девочка была очень рада тому, что наконец-то рядом с ней будет её любимая тетя (увы, женщине пришлось сказать своей дочери такую полуправду, дабы избежать невольного раскрытия своей тайны из-за говорливости малышки). Увы, перерыв плохо сказался на певице: она осунулась, стала нервной и невнимательной, её красота стала приобретать налет неприступной холодности и надменности. Убальдо попусту пытался вновь наладить с ней близкий контакт; Карлотта замкнулась в себе, и их общение становилось скорее беседой двух мятущихся душ, чем пылом страсти двух влюбленных. Да, вся страсть ушла из женщины после той встречи с Призраком, она морально и физически была сломлена, и оставался небольшой шажок до бездны. Но все же она помнила свои обязательства перед дочерью и, как это не странно звучит, перед Пьянджи. В какой-то момент к ней пришло осознание того, что мужчина желает ей только добра и его чувства могут превратиться в необходимую ей мягкую поддержку брата и соратника. Кажется, и он сам начинал потихоньку это понимать и с радостью принимать, но боялся в этом признаться. Но, учитывая, что между ними произошло в тот злополучный вечер, когда после встречи с загадочным мужчиной, Карлотта приехала к нему домой… Так настоятельно скрываемое, тщательно запрятанное глубоко в альковах их отношений, для мужчины было болезненно осознавать, что в памяти Карлотты впечатление о нем, увы, не отложилось. С её пусть и не настолько богатым, но все же опытом, встреча с Убальдо принесла скорее разочарование, чем ощущение правильности содеянного. Впервые за долгое время, она, любительница балов, встреч, посиделок, притворилась больной и не пошла на ежегодный бал-маскарад. Она страдала, плакала, рвалась в последнюю минуту бросить всё и поехать, поехать в свой родной чертог мишуры и позолоты, но… Она помнила его лицо, лицо того, кто предпочел ей другую. Этого было достаточно для того, чтобы отрезвить её и вернуть так необходимое в тот момент хладнокровие. Тяжело осознавать, что о тебе могут забыть, вычеркнуть из памяти. Карлотте стало казаться, что опера была её кровью, и теперь из неё уходят все силы, вся её бесконечная радость к жизни и миру. Она погибала без своей работы, без своих верных поклонников, своего мира театра! Ей нужно было вернуться на сцену. Нужно было ощутить пламя огня, что скорее согревал её израненную душу, чем опалял. Кажется, это наконец-то понял и Призрак Оперы. На маскараде произошло невообразимое: Эрик без приглашения явился на торжество и потребовал поставить свою оперу, но, конечно, главную роль должна будет играть мадемуазель Даэ, кто бы сомневался! Кроме того, месье Призрак Оперы выразил своё огорчение по поводу того, что мадам Гудичелли перестала появляться на сцене, хотя ей это необходимо, иначе «она окончательно растеряет все свои навыки». Перчатка была брошена и Карлотта не могла это просто так проглотить. «Разве мадам Гудичелли была больна?», «Ах, бедняжки давно было нигде не видно, скорее всего, предпочли эту молоденькую… как её?», «Помилуйте, но опера без несравненной Карлотты превратится в болото, где будут заправлять невежественные актеры!» — слышалось со всех сторон. Конечно, слухи было уже сложно остановить и цепочка домыслов сводилась к тому, что Карлотте приписывали то смертельную болезнь, то роман с каким-то иностранным подданным, то и вообще, что она уже покинула Париж. Ей придется выйти на сцену, чтобы бороться с тем, кто был ей сейчас так люб, и, одновременно, противен. Бояться Эрика? Что же, бояться его, конечно, нужно, но есть у неё еще силы на этот страх? Его лицо иногда всплывало у неё перед глазами как предвестник её скорой агонии по утраченным иллюзиям, по пылкой страсти, а может просто по обычному человеческому вниманию, когда тебя не только похвалят, но и по-дружески отругают. Дело в том, что рассказы сестры о загадочном гении создали в её развивающейся душе образ мужчины, который вдохнет в неё талант и вознесет на вершину блаженства музыки. Она завидовала своей больной сестре, завидовала, что та прикоснулась к тайному знанию, что он хотел её обучать… Карлотта (к тому времени она уже была именно Карлотта) всматривалась в лица прохожих, лелея надежду, что там, за поворотом, её гений музыки обязательно её найдет. Потом была влюбленность, беременность, попытки выжить в этом мире… На грезы не осталось сил. Когда там, в подземелье, он признался, что знает правду, что именно он тот, кого она так давно искала и ждала, ей показалось, что она вновь стала живой. Впервые за долгие годы её сердце учащенно забилось, предвкушая тот невероятный полет, о котором рассказывала покойная Карлотта. Он любила его все это время, любила, пусть и странной, фанатичной любовь. А теперь… А теперь все стало намного хуже, чем она могла себе представить. Он любит другую. Да и зачем ей такая больная любовь, при которой каждый их шаг будет пропитан их болью и запекшейся кровью былых ран? Она смогла отпустить: и своего незадачливого итальянца, закончившего жизнь в тюрьме, и графа Т., который бросил её и погиб от руки мимолетной любви, и даже Пьянджи, который даже не смог ничего сделать, когда от него этого требовалось. Карлотта поежилась, вспоминая, как ей было стыдно и противно. Убальдо же побыстрее выставил её за дверь. Сначала певица решила немного подождать официального заявления от директоров — то, что она узнала о маскараде, ей донес Пьянджи, поэтому она не могла использовать эту информацию, как толчок к действиям. Ей оставалось только ждать, но это ожидание выводило её из себя. Как мог Эрик так сказать о ней после всего, что она для него сделала! Практически сразу после их разговора в экипаже, она добилась встречи с виконтом тет-а-тет, и, изобразив великую скорбь и раскаяние, просила не тревожить Кристину быстрым отъездом, ведь, это может травмировать несчастную девушку. «Она в отчаянии, ей нужно время, дорогой виконт! Я вижу её каждый день, и эти переживания выматывают несчастную, лишают сил. Её состояние мне сейчас близко… Я должна взять небольшой перерыв, поэтому не смогу быть Вашим ангелом-хранителем, но, прошу, подождите немного, и она станет Вашей женой!» Виконт выслушал Карлотту с молчаливой задумчивостью на лице, пробуя на вкус каждое слово. Неожиданного для него самого, в его сердце закралось смутное сомнение по поводу его чувств к мадемуазель Даэ, словно, каждое слово Гудичелли воспринималось им диаметрально противоположно. Она говорила о его любви, а он думал об истинности чувств, она говорила, что нужно подождать — увы, Рауль уже и не спешил. Неразрешенность ситуации, скрытность и тайна сделала из Кристины обычную девушку без налета ангельского прикосновения. Такому романтику, как виконт, нужен был идеал, светлый образ, муза, а обычная женщина, какой всегда и была наивная Даэ, стала его смущать.***
Директора приняли условия Призрака Оперы, но это решение носило характер нападения, войны, чем смирения и принятия. Рауль, неожиданно для Карлотты и Кристины, скинул с себя маску наивного мальчика, и, еле сдерживая себя, объявил, что намерен бороться с этим лицемером «Призраком» до самого конца. У него сформировался план действий: здание будет под наблюдением, полиция будет контролировать все входы-выходы, а Кристина подыграет им. Это означало, что у девушки не оставалось выбора — она была обязана играть в постановке, хотя и так усиленно пыталась убедить всех, что ей не хватит сил на это. Карлотты жалела её: Даэ плакала, испуганно смотрела на присутствующих в кабинете директоров, заламывала руки и умоляла не вставать на пути у Призрака Оперы. Из всех только Кристина и Карлотта понимали, к чему эта затея с задержанием может привести, правда, примадонна хотела выяснения отношений, и у неё самой был собственный план действий. Этот план был практически невыполним и сложен, но женщина хотела рискнуть, попробовать осуществить маленькую задумку, но без помощи Кристины она, к сожалению, не обойдется… — Кристина, мне нужно с Вами поговорить… Желательно наедине, — прошептала, почти не шевеля губами, Карлотты. — Поговорить? О чем же нам с Вами говорить? — у малышки Даэ неожиданно пропал весь напускной испуг, и её хрупкое лицо ожесточилось. — В данный момент у нас только одна тема для разговора. Я не хочу жертв, и, я надеюсь, Вы — тоже… Приходите сегодня вот в это кафе в указанное время, — дива незаметно вложила Кристине записку в руку. — Там все обсудим.