Вольт

► 7 ◄

Чонин не помнил, что ему снилось. Что-то невразумительное и мутное. Зато он помнил, как его сон изменился. Это походило на лёгкий ветерок, что лениво перебирал его волосы и скользил по лицу, оглаживая каждую чёрточку. Потом шее стало тепло; шее, плечам, и горячо ― на спине между лопатками. Чонин повёл плечами, неохотно сквозь дрёму отметив, что одеяло сползло со спины и сбилось складками на поясе. И только спустя целую вечность он понял, что тепло и горячо не просто так, а от прикосновений, чуть влажных и медленных, осторожных. Он открыл глаза, немного полежал, а после приподнялся, оттолкнувшись руками от матраса, обернулся и встретил немного настороженный взгляд Лу Ханя. Спрашивать, что тот делает здесь, не имело смысла. И так всё понятно. Но, чёрт возьми, почему? А как же один всего лишь шанс? Чонин покосился на горку одежды у матраса, но только покосился, потому что нужно вылезть из-под одеяла, чтобы одеться, и это заняло бы время ― из-за молний и пуговиц, которых было много, ведь на Чонине болтались цепи. И если бы он вылез, Хань обнаружил бы, что он спит вовсе без одежды. Весело... ― Завтрак принесут через два часа, ― сообщил ему Хань своим обычным голосом, мягким и спокойным. ― Ты рано сегодня, ― пробормотал Чонин, усевшись на матрасе. ― Я решил продолжить то, что удалось хорошо начать. ― В каком смысле? ― после долгой паузы решил уточнить Чонин. ― В прямом. ― Ты говорил, что даёшь всего один шанс, разве нет? ― Ты его не упустил, ― пожал плечами Хань. Наверное, лучше называть его Ханем даже официально? Собственно, если этот странный человек намеревался продолжить то, что "хорошо началось", то у Чонина появлялись определённые привилегии. Например, право всегда звать наставника по имени. Конечно, всё это работало лишь в том случае, если Чонин будет играть дальше по заданным правилам. Но Чонин пока не знал, хочет ли он вообще играть дальше. Он не изменил своих планов и собирался покинуть "Дворец", однако есть ли иные варианты? Он их не видел. Либо воспользоваться шансом и попробовать осуществить побег с помощью ― вольной или невольной ― Лу Ханя, либо думать самому и воевать на два фронта. Хотя кое в чём Хань прав ― они уже один раз сыграли, и теперь глупо делать шаг назад. К тому же, Чонин не мог сказать, что ему не понравилось. Было странно, верно, но хорошо. Только вот… Чонин не мог представить кого-то другого вместо Ханя и не испытывал уверенности в том, что смог бы сделать то же самое, если бы… Чонин не стал лезть в разум Ханя. Он просто отбросил одеяло, медленно опустился на матрас и закинул руки за голову. Его интересовало, что же предпримет сам Хань. И насколько далеко им обоим придётся зайти в этой непонятной игре. Игра и впрямь непонятная, потому что Хань явно не последний человек во "Дворце". Наверняка у него широкий выбор способов воздействия на нерадивых учеников, тогда почему он выбрал именно этот? Чонин уже привык к боли, к голоду и холоду, к тому, что ему не позволяли спать, к некоторым видам пыток. Он привык, что хорошо ему в стенах "Дворца" точно не будет. Каждый наставник, что с ним работал, пытался его сломать, переделать, вылепить нечто такое, что устроило бы обитателей "Дворца". И он привык сопротивляться, воевать с каждым и одерживать победы любой ценой. Потому что его цели по-прежнему оставались лишь его целями. Однако Хань вёл себя иначе. Он как будто уклонялся от сражения и постоянно менял обстоятельства. Словно пытался подобрать ключи. Неважно. Чонин собирался уйти. Каким бы умным и хитрым ни был Хань, даже он не мог остановить Чонина и удержать. Пока у Чонина была цель, он двигался к ней как танк, не сворачивая с пути и преодолевая любые преграды. Так было всегда, так будет и впредь. Хань смотрел на него, скользил взглядом по его смуглой коже и машинально дёргал пальцами пуговицы на своей рубашке. Раздевался торопливо, отбрасывая одежду так, будто та обжигала. После водил ладонями по животу и груди Чонина, сжимал коленями бёдра, усевшись сверху. Медленно наклонившись, коснулся губами шеи, заставив Чонина запрокинуть голову. И Чонин прикрыл глаза, чтобы сосредоточиться на ощущениях. По коже над ямочкой меж ключиц гуляло горячее дыхание: то опаляло жаром, то мягко согревало. Губы тоже притрагивались к коже то легко и ненавязчиво, то жадно и нетерпеливо. И всегда эти прикосновения оказывались внезапными, из-за чего Чонин время от времени вздрагивал. Точно так же он вздрогнул, когда Хань положил ладони ему на плечи, неспешно повёл от шеи вправо и влево, потом обратно, позволил ладоням спуститься на грудь и накрыть пластины мышц. Хань так и замер, всего лишь удерживая ладони на груди Чонина, но возбуждение не улеглось. Чонину казалось, что соски сами по себе твердеют под горячими ладонями Ханя. И он не продержался даже одной минуты: закусил губу, запрокинул голову ещё сильнее и подался грудью вверх, навстречу горячим ладоням, чтобы потереться о них, ощутить ещё отчётливее. Хань шумно вздохнул, ладони убрал и наклонился, чтобы прикоснуться к коже уже губами. Чонин с силой зажмурился. Его кожа горела и пылала от всего, что делал Хань. Влажные прикосновения языка, упругость губ, лёгкие укусы, поглаживания кончиками пальцев либо болезненные пощипывания... Ханю явно нравилось это. Хотя Чонин больше волновался о себе, потому что ему нравилось это не меньше, чем Ханю. Он тихо застонал, когда осознал, что у него уже отменно встало, и Хань прекрасно знал об этом, поскольку в живот ему упирался отнюдь не палец. Сладкое и тягучее влажное прикосновение под ухом и жаркий шёпот: ― Спичка... ― Что? ― хрипло спросил Чонин, зажмурившись ещё сильнее. ― Вспыхиваешь, как спичка, ― выдохнул ему в губы Хань и жадно поцеловал, теснее прижавшись всем телом и позволив ощутить, что оба испытывают возбуждение в равной степени. После поцелуя Хань отстранился и приподнялся, провёл пальцами по потемневшему от прилившей крови стволу и очень медленно стал опускаться. Чонин вновь с силой зажмурился и закусил губу, лишь бы не застонать в голос от невыносимо приятного давления. Гладкое и горячее, слегка пульсирующее, мягко, но плотно обхватывавшее его напряжённую плоть... Всё увереннее, всё глубже. Он резко втянул в себя воздух и непроизвольно качнул бёдрами, рванувшись навстречу Ханю и погрузившись в его тело настолько глубоко, насколько было возможно. Слабый, но удовлетворённый стон стал хорошей наградой. Распахнув глаза, Чонин посмотрел на Ханя. Тот сидел на его бёдрах, напряжённо выпрямив спину и запрокинув голову, тяжело дышал и не знал, куда деть руки. Спустя миг Хань наклонился, легко прихватил нижнюю губу Чонина зубами, потянул, потом отпустил и потёрся щекой. Чонин бросил ладонь ему на затылок, привлёк к себе и скользнул языком меж приоткрытых губ. Манящий соблазн ― Хань. Когда он чуть прикусил кончик языка Ханя, тот довольно резко мотнул головой и приглушённо застонал от боли, которую причинил себе сам. И Чонин вспомнил, как Хань хотел, чтобы ему сделали больно. И он по-прежнему этого хотел даже сейчас, только Чонин не собирался оправдывать эти ожидания. Потому что сам он точно не желал причинять боль. Не так и не сейчас, когда Хань казался ему уязвимым и надломленным. Чёрт знает, что это такое и почему Хань вообще пошёл на это ― Чонину пока не хватало умения использовать украденный у Ханя дар на всю мощность, но он собирался действовать сам, по собственному выбору. Чонин всегда предпочитал бить не в спину, а в лицо. И сейчас, на его взгляд, причинять боль Ханю было бы подлостью. "Я чертовски сентиментален. Однажды это выйдет мне боком..." Он медленно провёл ладонями сверху вниз по влажной от пота спине Ханя, чуть сжал бёдра и притянул к себе, мягко проникнув в податливое тело ещё глубже. Хань отстранился, обхватил его запястья пальцами и, удерживаясь за них, откинулся назад, плавно приподнялся, словно хотел освободиться от присутствия Чонина в своём теле, но потом резко опустился, позволив Чонину вновь заполнить его до отказа. Это напоминало томный танец, пропитанный острыми ощущениями, неторопливый и чувственный. Им обоим хотелось ускорить темп, но оба сдерживались изо всех сил и старательно сохраняли заданный ритм. Чонин поймал пристальный взгляд Ханя и после не отпускал его. Чуть опущенные веки, опасный блеск из-под ресниц, приоткрытые влажные губы, хриплое неровное дыхание, стремительное мелькание кончика языка, крупные капли пота на висках и на лбу... Теперь это лицо, что прежде подошло бы ангелу, напоминало лицо грешника. И Чонин не знал, кто из них лучше и желаннее. Или хотел сразу обоих. И томность их странного танца становилась всё невыносимее. Хань отпустил левое запястье Чонина, тронул рукой грудь, накрыл тёмный сосок и нарочито медленно провёл по возбуждённой вершинке подушечкой большого пальца. Сам виноват... Чонин резко дёрнул его к себе, с силой прижал к груди, в один миг перекатился и вжал Ханя в матрас собственным телом. Они забыли о томном ритме, увязнув в череде жадных и торопливых поцелуев. И ладони обоих беспорядочно скользили по светлой и смуглой коже. Капли пота тоже перемешивались, когда они прижимались друг к другу. С протяжным стоном Хань запрокинул голову, позволив Чонину припасть губами к его шее. Его пальцы вцепились в жёсткие тёмные волосы Чонина, ухватились за пряди, чтобы притянуть к себе ещё ближе, и Чонин не возражал ― отстраняться он не собирался. Не только шея, но весь Хань обладал необыкновенной изысканностью. Хорошее сложение, правильное, но такое... идеальное, что оно казалось утончённым и аристократичным. И на фоне смуглой кожи Чонина кожа Ханя напоминала драгоценный китайский фарфор, раскрашенный красными пятнами ― следами от губ Чонина. Что ж, красным Чонин его раскрасил, осталось добавить немного белого. И Хань вздрогнул под ним от сильного толчка, приоткрыл мягкие губы, чтобы сделать рваный вдох и вновь задохнуться от очередного толчка. Его брови едва заметно изогнулись, придав лицу одновременно немного удивлённое и соблазнительное выражение. ― Сильнее... ― хрипло велел он из последних сил и сорвался на слабый стон, но тут же жёстче вцепился в волосы Чонина и притянул к себе, чтобы соединить их губы и обменяться неровным дыханием. Они рвались друг к другу и одновременно словно бы пытались друг друга оттолкнуть. Потому что близость сводила с ума так же сильно, как её отсутствие. Вместе никак и порознь тоже никак. Хотелось освободиться от зашкаливающего удовольствия, которое сейчас больше напоминало пытку, но и остановиться всё равно что умереть или обречь на другую, не менее жестокую, пытку. После они лежали на матрасе опустошённые и неподвижные, измотанные и опалённые собственным огнём. И Чонин испытывал мрачное удовлетворение, разглядывая красные и белые следы на светлой коже Ханя. Хань же медленно перебирал пальцами его влажные волосы и молчал. Впрочем, молчали оба, потому что пытались восстановить дыхание. Чонин отчаянно старался различить хоть что-то в разуме Ханя, но не получалось. Кажется, Хань ни о чём не думал вообще, и это Чонина тревожило. Он по-прежнему не понимал, чем Хань руководствовался, когда отважился зайти так далеко. И если он этого не понимал, то и не знал, чего ему от Ханя ждать дальше. В конце концов, даже если Хань и решил завести интрижку с непокорным учеником, всё равно ничего не изменилось. Чонин ― пленник во "Дворце", а Хань ― один из его тюремщиков. И, как бы там ни было, забыть об этом ни один из них не смог бы. ― Ты знаешь, почему мы вмешиваемся во всё? ― тихо спросил через несколько минут Хань более или менее ровным голосом. Он продолжал перебирать пальцами волосы Чонина и, похоже, не собирался подниматься с матраса. ― Потому что вам так хочется? ― хмыкнул Чонин. ― Если бы... ― Хань вздохнул и поудобнее устроил голову Чонина на своей груди, вновь запустил пальцы в волосы. ― Потому что мы можем узнать, что будет дальше. И потому что мы можем попытаться сделать лучше. ― Откуда вам знать, что лучше, а что хуже? ― Мы... можем предвидеть. Чонин помолчал, переваривая услышанное. Заодно припомнил историю о "граблях". ― Насколько далеко? И как меняется картина после вмешательства? И если можно сделать лучше, достаточно вмешаться всего один раз, так? Если приходится делать это постоянно, то... прости, но это полная фигня. Странно, что при всём своём уме ты до сих пор этого не понял. Чонин сел на матрасе, потому что Хань убрал пальцы из его волос и даже оттолкнул его голову. Он посмотрел на Ханя сверху вниз. Сердитый взгляд на немного усталом лице и нервно закушенная губа, где сейчас заметно выделялся шрам. ― Ты просто не понимаешь, ― наконец соизволил заговорить Хань. ― Изумительный довод, ― не удержался Чонин от сарказма. ― Сразу не надо ничего объяснять и доказывать просто потому, что кто-то чего-то не понимает. ― Закрой рот, ― недовольно поморщившись, велел Хань и тоже сел, подтянул колени к груди и обхватил их руками. ― Мир велик сам по себе, поэтому нельзя вмешаться только раз, чтобы всем вдруг стало хорошо навсегда. В мире слишком много людей, и каждый сам вершит собственную судьбу. Будущее складывается именно из этих маленьких кусочков, как мозаика. И если сотни или тысячи этих кусочков совершают ошибки... ― Проще их стереть с лица земли, да? Отличный штраф за одну ошибку. Полагаю, эти ошибки далеко не всегда носят криминальный характер? Или даже... скажем, вместо того, чтобы стереть с лица земли серийного убийцу, вы стираете человека, который купил не красный порш, а розовый кадиллак? Очень мило. До слёз просто. И всё равно глупо. Кто вообще дал вам такое право? Только из-за того, что вы якобы можете предвидеть? Слабовато. ― Если серийный убийца уничтожит серьёзную угрозу, то... ― Слышать не желаю. Это всё равно что из-за одной букашки выжечь целый сад. До устранения этой самой серьёзной угрозы твой серийный убийца положит уйму невинных людей. Неравноценно и нецелесообразно. Лучше бы сами уничтожали серьёзные угрозы, а не маялись дурью с предсказаниями. ― Да как ты не поймёшь, что... ― Не пойму, даже не надейся. Если тебе дано больше, чем другим, это не значит, что ты выше всех и можешь плевать им на головы. ― Я не собираюсь никому... Чонин заставил его замолчать, прикоснувшись пальцами к скулам и едва ощутимо тронув подбородок губами. ― Просто представь, что... ― он лизнул нижнюю губу Ханя и продолжил очень тихо, ― что ты идёшь по улице по своим делам. Хань хотел что-то сказать, но Чонин вновь занял его поцелуем на время, чтобы затем заговорить опять. ― И следом за тобой идёт грабитель с ножом в руке. И я это вижу... На сей раз их губы встретились надолго, но Чонин не сбился с мысли. ― Мне всё равно, что изменила бы твоя смерть в будущем, я бы просто вмешался и не позволил грабителю тебя убить. И не только тебя. На твоем месте мог бы быть любой другой человек... Губы Ханя были слишком манящими и мягкими, чтобы можно было легко от них оторваться. ― ...я бы всё равно вмешался, потому что верю, что это правильно. Нельзя исправить что-то в будущем плохим поступком. Плохой поступок приведёт к плохому будущему. И это не просто красивые слова. Если удалось что-то изменить вот так, то потом ты вновь прибегнешь к этому способу, раз он сработал. И опять... И снова. И это в итоге станет привычкой. Ты понимаешь? Хань не отталкивал его и позволял прикасаться к своим губам, но глаза открыть и ответить на вопрос не потрудился.