Вольт

► 9 ◄

Чонин не знал, сколько прошло времени, но проснулся он в странном месте. Лениво приоткрыл глаза и сообразил, что лежит на большой кровати, уткнувшись лицом в подушку. Кроме того, постельное бельё ласкало кожу приятной гладкостью дорогой ткани, и только тогда Чонин сообразил, что кто-то раздел его полностью, оставив лишь повязки на руках и ногах. Он медленно повернулся на левый бок и моргнул, обнаружив в стене напротив огромные окна, за которыми неспешно разливалось рассветное зарево. От окон он отвык за полгода заключения, ведь обычно его держали в помещениях, похожих на глухие коробки либо снабжённых зеркалами. Налюбовавшись на окна, Чонин лёг на спину и потянулся. Тут же сделал ещё одно открытие: пропали оковы с ног и рук. Он недоверчиво тронул пальцами шею и не смог подавить разочарованный вздох ― ошейник остался. И к ошейнику присобачили одну-единственную, но прочную цепь, прикреплённую к тяжёлому кольцу на стене в изголовье кровати. Лучше, чем было, но хуже, чем хотелось. Чонин сел и огляделся внимательнее. Просторная светлая комната, каждая вещь на своём месте, идеальный порядок с лёгким налётом небрежности ― так бывает только там, где действительно живут, где чей-то дом. Книжные полки, пара кресел, журнальный столик у окна, второй ― у кровати, маленькие светильники на стенах и огромная люстра под потолком с хрустальными висюльками в виде каких-то невообразимых хреновин, но симпатично, да, даже изысканно. Над искусственным камином висел щит со скрещенными лёгкими шпагами, словно в настоящем европейском замке, французском каком-нибудь или итальянском. Чонин поискал взглядом свою одежду. Не нашёл. Зато на кровати поверх одеяла лежал халат, изукрашенный драконами и фениксами. Чонин потянул его к себе, накинул на плечи и, соскочив с кровати, запахнул. Пока небрежно завязывал пояс, продолжал озираться и прислушиваться. Различил слабый шум и двинулся к источнику звука. Цепь потащилась следом. Отлично, заодно можно проверить длину. Из комнаты он выглянул осторожно и обнаружил за дверным проёмом квадратное помещение с тремя дверями. Шум доносился из-за правой двери, левая была распахнута и вела в другую комнату, смахивавшую одновременно и на кабинет, и на библиотеку. Центральная дверь оказалась заперта на замок и, вероятно, вела в коридоры "Дворца". Длина цепи позволяла Чонину сунуться в кабинет и в помещение за правой дверью, а если бы центральная дверь была тоже открыта, он смог бы пройти по коридору несколько метров. Чонин вернулся в комнату с кроватью, прикоснулся кончиками пальцев к коже за правым ухом и отлепил пластырь. Покрутил в руке ампулу с прозрачной жидкостью, обмотал пластырем, осмотрелся и сунул её в подходящую выемку на бронзовом креплении светильника. После этого он уверенно двинулся туда, откуда доносился шум, и приоткрыл дверь. Там стоял под струями воды Хань. Впрочем, Чонин не особо рассчитывал увидеть кого-то другого. Он закрыл дверь и опять вернулся в комнату с кроватью, подошёл к окнам и принялся изучать пейзаж за стеклом. Высота внушительная, примерно шестой этаж обычного жилого дома. Внизу много тёмной зелени и серых дорожек. Парк? Скорее всего. Вдали среди зелени удалось различить грубую каменную кладку. Ограда, небось, утыкана всевозможными датчиками и под напряжением... ― С добрым утром. Чонин не оглянулся, лишь провёл ладонью по стеклу и отметил негромко: ― Больше похоже на замок, чем на дворец. ― Это и есть замок. С точки зрения архитектуры, разумеется. Ему больше тысячи лет, кажется. Теперь Хань стоял за его спиной. Чонин не слышал шагов из-за толстого ковра на полу, однако Хань говорил на ходу, поэтому отследить его перемещения было просто. ― Зачем ты притащил меня сюда? Вместо ответа Хань провёл губами по его шее, положил ладони на плечи и слегка прижался к его спине. Чонин едва заметно повернул голову вправо и повторил: ― Зачем? ― Тебе здесь не нравится? ― пробормотал Хань и принялся губами и кончиком языка ласкать его ухо. Он ещё немного повернул голову вправо, позволив Ханю продолжить приятное занятие, но промолчал. Хань провёл языком по кромке ушной раковины и прошептал: ― У тебя красивые уши... Только после этого Чонин развернулся и смерил его внимательным взглядом. ― Что-то не так? ― Нет. Просто впервые получил подобный комплимент и понятия не имею, как на него нужно реагировать. Хань неожиданно фыркнул и с явным трудом подавил улыбку. ― Как и всегда. Непредсказуем. ― Он стал серьёзным, вздохнул. ― Нам дали ещё месяц. Думаю, тебе стоит это знать. И в течение этого месяца ты поживёшь здесь. ― Любопытный расклад. Тебе это разрешили? ― Я не обязан ни у кого просить разрешения. ― Значит, во "Дворце" именно ты главный? ― Нет. "Дворец" ― мой проект. ― Не понимаю. Если это твой проект, то ты и есть главный, нет? ― Я создатель проекта. Руководящий пост занимает другой человек, ― склонив голову к плечу и с интересом разглядывая Чонина, пояснил Хань. ― Почему? Разве не логичнее было бы руководить тому, кто всё придумал? ― Возможно, но я не люблю обременять себя ответственностью за других. Чонин задумчиво закусил губу. Это походило на правду, если учитывать всё, что он успел узнать о Хане. Тот предпочитал отвечать лишь за себя и не взваливать на свои плечи чужие заботы. И, пожалуй, Ханю нравилось, когда заботились о нём самом. Это не мешало ему командовать другими, но в определённых пределах. Примерив ситуацию на себя, Чонин пришёл к выводу, что он сам поступил бы иначе на месте Ханя. Он не доверил бы пост руководителя кому-то другому, просто не смог бы. Всё, что он придумывал и делал, он предпочитал доводить до конца сам, собственными руками. Потому что только он знал, как всё должно быть в идеале. И только он мог воплотить собственные замыслы в реальность надлежащим образом, и никто иной не справился бы лучше. Хань прикоснулся пальцами к его скулам, всмотрелся в глаза. Машинально Чонин попробовал заглянуть в чужой разум и отыскал там жгучее желание задать всего один вопрос: "Зачем ты это сделал?" Однако Хань подавил это желание и заменил так и не прозвучавший вопрос поцелуем. Поскольку Чонин не собирался отвечать и объяснять причину своего "побега", возражать против поцелуя он не стал. И не стал возражать, когда Хань потянул его к кровати. Он ловил мягкие губы собственными и вдыхал едва уловимый клубничный аромат, исходивший от волос и кожи Ханя. Этот аромат напоминал о голоде ― о всех видах голода. Чонин отстранённо отметил, что уже стал привыкать ― к Ханю. Ему казалось теперь, что так было всегда. Даже те немного сумасшедшие образы, что он успевал различить в чужом разуме, больше не вызывали отвращения или неприятия, скорее уж, нездоровое любопытство. Плохо. Очень плохо. Но вернуться к началу не удавалось. Человек ― это такая тварь, которая умеет приспосабливаться к чему угодно и даже получать от этого удовольствие. Чонин мог либо смириться с этим, либо поиздеваться над самим собой. Поскольку он никогда не отличался тягой к намеренным и глупым самоистязаниям, предпочёл смириться. Да и Хань не пытался изменить кардинально ту картину мира, к которой Чонин привык. Скорее уж, именно Хань менял картину собственную и следовал за Чонином. Однажды он сказал, что для того, чтобы следовать, надо обладать такой же силой, как и для того, чтобы вести. И Чонин не собирался спорить с этим утверждением, потому что оно было истинным. У кровати Хань помедлил и вновь пытливо всмотрелся в лицо Чонина ― смотрел долго и проникновенно, старался всеми возможными способами поймать мысли или угадать намерения. ― Не стоит вглядываться в бездну, ― предупредил Чонин, обхватив Ханя руками за пояс и притянув к себе. ― Почему? ― Потому что бездна может вглядываться в тебя. Тебе приходило в голову, насколько опасен чужой разум? И как легко навеки стать узником в чужом мире, что живёт по иным законам? Не боишься, да? А напрасно. Если бы я мог открыть свой разум тебе, тебя затянуло бы туда. Навсегда. ― Не говори так, словно ты сам это умеешь, ― нахмурившись, попросил Хань. Чонин умел, но в ограниченной степени, только Ханю не следовало знать об этом. Помнится, поначалу он хотел освоить дар Ханя получше, но довольно быстро отказался от этой мысли. Именно по той причине, которую сейчас и озвучил. Поверхностное чтение чужого разума не отличалось надежностью, чёткостью и глубиной, но даже такая малость иногда могла выбить из колеи. При глубоком чтении ― так, как умел Хань ― существовала вполне реальная угроза стать пленником в чужой голове. По крайней мере, она существовала для Чонина, поскольку некому было его обучать. Расспрашивать Ханя он бы не рискнул, чтобы не дать тому лишних поводов для подозрений. ― А ты действительно умеешь видеть будущее? Хань испытывающе смотрел на него и молчал. Признается или нет? По большому счёту, это давно уже не имело никакого значения ― они оба достаточно играли друг против друга, но Чонину немножко, совсем чуть-чуть, хотелось, чтобы всё-таки признался вслух и честно. ― Допустим, ― тихо отозвался наконец Хань. ― Значит, ты знаешь, о чём я думаю и что сделаю? ― Чонин не удержался от слабой улыбки ― ответ он знал заранее. ― Нет. ― Почему? ― Возможно, потому что наши дары немного похожи, имеют одну природу. Но это мелочь, на самом деле. Я редко пользуюсь этими дарами. ― Почему? ― Со своими "почему" ты похож на не в меру любопытного ребёнка, ― уже сердито ответил Хань. ― Почему ты злишься? Это такой неприятный вопрос? ― Нет... Да... Не знаю! ― Хань тяжело вздохнул и попытался выскользнуть из рук Чонина, но не преуспел. Чонин не собирался его отпускать. ― Тебе так не нравится твой дар? ― Мне так не нравится заглядывать в чужую бездну и находить точно такую же в собственном разуме. Доволен? Ты прав, когда говоришь, что это опасно. Так оно и есть. ― Поэтому тебе больше нравится другой твой дар? ― Чонин обнял Ханя крепче. ― Тебе не кажется, что вопросы полагается задавать мне, а отвечать ― тебе? ― Не кажется. А должно? ― Твои манеры удручают, ― пробормотал Хань и провёл тёплой ладонью по груди Чонина, сдвинув тонкую ткань халата в сторону и обнажив смуглую кожу. ― Зато твои безупречны, ― подколол Чонин, с интересом наблюдая за действиями Ханя. ― Потому что меня хорошо воспитали, завидуешь? ― Не очень. Хань нахмурился в очередной раз, но едва раскрыл рот для отповеди, как Чонин с иронией добавил: ― Скорее, тихо восхищаюсь. Если Хань удивлялся, то становился на время беспомощным и безопасным. Впрочем, дело даже не в этом, а в том, что Хань казался ещё более привлекательным, чем обычно. Возможно, всему виной лёгкий излом бровей или яркий блеск в глазах, или чуть приоткрытые губы, или всё лицо в целом, выражавшее недоумение. Обычная его изысканность превращалась в нечто такое, чему Чонин не знал названия. Изысканностью Ханя можно было просто любоваться, а вот то, что Чонин видел сейчас... Это заставляло терять голову и забывать обо всём, что когда-то раньше казалось существенным. Например, о том, что Хань ― парень. Или о том, что Хань ― тюремщик. Чонин стянул пушистую ткань банного халата с плеча Ханя и провёл губами по коже от уха почти до ключицы, словно нарисовал совершенную линию шеи. Звякнула цепь, когда они свалились на кровать вместе. Хань торопливо поправил ошейник на Чонине и отвёл цепь в сторону, чтобы она не мешала. Бесполезно, конечно, цепи мешали всегда, и неважно, сколько их ― четыре или одна. Чонин мучительно медленно снимал с Ханя халат, поэтому лишь тихо хмыкнул, когда Хань сердито ухватился за его ошейник, дёрнул, притянув к себе, и жадно поцеловал. "Меня не волнует, почему ты спишь со мной. Мне всё равно". Чонин замер, поймав ускользающую мысль за хвост. "Даже если я для тебя всего лишь способ сбежать, мне всё равно". ― Что? ― обеспокоенно спросил Хань, когда Чонин немного отстранился. ― Ничего. ― Эй... ― Не хочу. ― Что? ― Не сейчас. ― Чонин решительно завернул Ханя обратно в халат и уселся на краю кровати, скользнул взглядом по стенам комнаты, окнам и задержался на щите со шпагами. Почувствовав прикосновение ладоней к своим плечам, этими самими плечами недовольно передёрнул, чтобы сбросить руки Ханя. ― В чём... ― Хочу есть. Те штуки настоящие? ― Какие штуки? А... шутишь? Нет, конечно. ― Жаль. ― Почему? ― Хань сел рядом с ним и тоже полюбовался на щит со скрещенными шпагами над камином. ― Ты умеешь фехтовать? Вместо ответа Чонин соскользнул с кровати, стремительно обернулся и отвесил изящный полупоклон, легко взмахнул рукой, будто держал в ней шпагу, и, подмигнув, спросил у ошарашенного Ханя: ― Эт-ву прэ, мсье? ― Шутливо отсалютовал и добавил: ― Ан гард! ― Ненавижу французский, ― помрачнел Хань. Он явно ни черта не понял, но быстро сообразил, что всё это могло означать. ― Ты хочешь со мной подраться? На шпагах? Ты спятил? ― Почему сразу спятил? Только ты и я, места тут навалом, а настоящую шпагу я не требую, хоть на палках можно или... ― Чонин огляделся, шагнул к столику и выудил из вазы два жёлтых цветка с длинными и жёсткими стеблями. ― Цветочный поединок. ― Цветочный?.. Господи... ― Хань потёр ладонью глаза и обречённо вздохнул. ― Ты ребёнок или где? ― Ага, боишься? ― довольно улыбнулся Чонин и угрожающе помахал цветком в воздухе. ― Ничего я не боюсь, просто не умею. ― Научишься, куда ты денешься? ― безмятежно отозвался Чонин, подошёл к кровати, ухватился за запястье Ханя и заставил его подняться. Прежде чем тот успел опомниться и возразить, Чонин оказался за его спиной, уверенно вложил в правую ладонь стебель цветка и обхватил пальцами. ― Видишь, это просто. Не шпага, конечно, но всё то же самое. Часть клинка у основания, ближе к гарде, сильная, та часть, что у острия, слабая. Хотя это не обязательно должна быть шпага, просто начинать лучше с неё. ― Ты, правда, учился фехтованию? ― пробормотал Хань и попытался сделать выпад. Вышло довольно неуклюже и забавно, но Чонин закусил губу, чтобы не засмеяться и даже не улыбнуться. Вряд ли его смех польстил бы самолюбию Ханя. ― Возможно. ― Весьма уклончивый ответ. ― Тебя это беспокоит? ― Ещё как. Если ты хочешь, чтобы я отвечал на твои вопросы, почему же сам не отвечаешь на мои? Не похоже на честную игру. ― Неужели? Сделай скидку на то, что я тут пленник, а ты ― нет. Всё честно. ― Это всего лишь... ― Хань начал поворачиваться, но Чонин крепче схватил его ладонь собственной и плотнее прижал спиной к своей груди. ― Это истинное положение вещей в данный момент. Я не боюсь смерти, но умереть так просто, ничего не попытавшись сделать, не в моём характере. ― Угу, но вряд ли ты сможешь прикончить меня этим цветком. ― Я не собираюсь тебя приканчивать ни этим цветком, ни чем-нибудь ещё. И я не говорил, что хочу кого-нибудь убить. Я сказал, что готов умереть, но не собираюсь делать этого сейчас. ― Чонин тронул губами ухо Ханя и тихо поинтересовался: ― Чувствуешь нюансы? ― Нет, ― честно признался Хань. ― Но смогу попытаться, если ты перестанешь ко мне приставать. ― А я пристаю? ― Ну... мне лениво шевелить мозгами, когда ты меня трогаешь. Кстати, как думаешь, что прямо сейчас упирается мне в задницу? ― Не обольщайся. Так что насчёт пофехтовать? Хань тяжко вздохнул. ― Ладно. Ан гард? Как ты это делаешь? ― Что именно? ― Ну вот это... ― Хань вывернулся из рук Чонина и неуклюже изобразил салют шпагой. ― Ничего сложного... ― Ну да, как же. Вроде то же самое, но у меня выглядит совсем не так. ― Это просто привычка к весу шпаги, у тебя её нет. Цветок полегче будет. Да, ты дашь мне нормальную одежду? ― Чем тебя эта не устраивает? ― Всем. Я такое не носил. ― Зато теперь будешь... Ой! ― Убит, ― тонко улыбнулся Чонин и угрожающе взмахнул растительной "шпагой" так, что Хань шарахнулся в сторону. ― Это тебе за одежду. ― Погоди... ― Убит опять. Всё ещё за одежду. ― Эй, нельзя быть таким мстительным! ― Снова убит. ― Ну хватит уже! ― И ещё разок ― хана твоей печёнке... ― Ах ты... ― Прости, у тебя тут сердце, кажется. ― Засранец! ― А это был желудок. ― Нет уж, я так не играю! Не тычь мне цветком в нос! Ну всё!.. Во время погони за умирающим от смеха Чонином Хань своротил кресло, перевернул столик и сбил с люстры одну из хрустальных хреновин. Потом Чонин перекатился по кровати, уходя от мощного удара подушкой. Заодно прихватил вторую подушку и метко запустил её в Ханя, тот "поймал" снаряд лицом и перешёл к более существенным мерам. Чонин уловил, как воздух вокруг начал уплотняться, тут же понял, что это означает, и инстинктивно пожелал оказаться подальше. Ошейник отреагировал мгновенно на намерение и начало перехода за пределы "Дворца". Горло горело от одновременных попыток сделать вдох и закашляться. Чонин зажмурился, рухнув на колени, потому что всё равно в глазах потемнело, и он толком ничего не видел. Чёрт бы побрал этот ошейник! Он-то думал, что уж больше так не подставится, и вот, пожалуйста... доигрался. Конечно, он просто не хотел, чтобы снова что-то приключилось со спиной, и чтобы Хань это увидел, поэтому и совершил необдуманный поступок, позабыв об ошейнике. ― Вот придурок... ― Горячее дыхание у виска. ― Зачем ты это сделал? Тёплые пальцы забрались под ошейник: царапали, тянули, пытались быстрее вернуть металл и пластик в первоначальное состояние, разомкнуть сцепленные звенья. Прикосновение мягких губ и глоток воздуха, осторожно переданный Ханем. ― Случайно, ― с трудом пробормотал Чонин, когда ошейник перестал сжимать шею ― только сдавливал слегка. ― Тебя я боюсь больше, чем какого-то ошейника. ― Ну спасибо, ― сердито проворчал Хань. ― Буду знать, какой я страшный. Ты б ещё выглядел испуганным, чтоб я тебе мог поверить. Я вовсе не собирался ничего такого делать, просто зафиксировать на месте, чтоб ты не носился тут везде. ― Мог просто перестать носиться за мной с перекошенной физиономией. ― Чонин довольно улыбнулся, когда Хань пристроил его голову у себя на коленях и принялся перебирать пальцами волосы. ― И я всё ещё хочу есть, кстати. Ты кормить меня собираешься? ― Если ты настаиваешь, с удовольствием. ― Помолчав, Хань мстительно добавил: ― С ложечки. Между прочим, это оказалось не пустой угрозой, и Чонину пришлось некоторое время отбиваться от Ханя, жаждущего кормить его "с ложечки". Зато чуть позднее Хань компенсировал своё неподобающее поведение выдачей нормальной одежды. ― Дурацкий день, ― подытожил Хань, осмотрев брюки и рубашку на Чонине. ― Не помню, когда я в последний раз так валял дурака. ― То есть, веселился? ― невинно уточнил Чонин и утащил с подноса мандарин. Ловко поддел кожуру ногтем и принялся счищать. Через полминуты бело-оранжевая спираль содранной кожуры валялась на краю стола, а Чонин аккуратно сжимал мандарин пальцами. ― Что ты делаешь? ― Ничего. Вот, держи. И он положил на ладонь Ханя "цветок" из долек мандарина. ― Как ты... ― Это просто. Чистишь, нажимаешь вот тут, как будто бутон раскрываешь, только не до конца, не перестарайся. И всё. А потом можно убирать по дольке, пока цветок не исчезнет. ― Красиво... ― Хань вертел ладонь и так, и эдак, рассматривая "цветок". ― Даже жаль есть его. ― Я не знаю, что я чувствую, но что-то чувствую определённо. Мне не всё равно, ― тихо произнёс Чонин, не сводя глаз с увлечённого изучением "цветка" Ханя. Тот вскинул голову и удивлённо спросил: ― Что ты сказал? ― Ничего. Тебе показалось. Хань явно вознамерился возразить, но тут же закусил губу и промолчал. И Чонин с немалым трудом удержался от того, чтобы заглянуть в его разум. Незачем. Что бы Чонин там ни увидел сейчас, это лишь больше всё запутало бы и осложнило. Особенно для самого Чонина, ведь он сказал правду: он не знал, что именно он чувствует и почему. И он не изменил своих намерений ― собирался сбежать по-прежнему. Из "Дворца". О побеге от Ханя он не думал. Хотя... следовало подумать, наверное.