Наедине со всеми
— Ну почему ты такой придурок? — разочарованно вздохнул Лу Хань. — Заткнись! — фыркнул Бэкхён, стряхивая пепел с сигареты. — Держи свой лёд и не тявкай, а то вся рожа заплывёт. Старший обиженно засопел и отвернулся от сидящего на подоконнике парня. Бэкхён выступал в роли скорой помощи: освободившись от всех своих дел, он заглянул к другу и застал помятого Лу Ханя, в грязной одежде и синяках. Парень сидел на полу у кровати и пялился на горстку бусин у себя в руках. Пришлось спасать. — Не надо на меня тут сопеть, — усмехнулся Бэкхён, выдыхая струю дыма. — Тебя никто не просил комментировать. — Просто ты ведёшь себя, как ребёнок, честно слово! И перестань курить, мне это не нравится. — Сказал олень с фингалом под глазом, — съехидничал младший, но сигарету послушно потушил. — Ты Сехуну сказал? — Нет ещё, — вздохнул Лу Хань, отнимая лёд от опухшего глаза, —, но обязательно скажу. Только завтра, когда отёк хотя бы немного сойдёт. А то не хочу, чтобы он меня таким видел. — Боишься, что бросит? — Нет, просто не хочу. — Эх ты! Бэкхён вздохнул и пересел на кровать. Он взял в руки мазь, которая лежала на тумбочке, и задрал футболку омеги. — Что бы ты без меня делал? Парень принялся осторожными движениями наносить прохладную субстанцию на посиневшую кожу. Лу Хань зашипел и откинулся на постель, позволяя себя лечить. — То же самое, что делаешь ты, только сам. — Я тебя укушу, — предостерёг омега. Ведь правда же укусить может. — Бэкхён-а, так что с Чанёлем? — тихо спросил старший. — Борзеет на глазах, — усмехнулся парень. Он помог другу подняться и начал обматывать его торс эластичным бинтом. — Поимел меня в туалете, а потом поделился своими планами по захвату девственности Кёнсу. Лу Хань закусил губу и бросил на парня взгляд, полный сочувствия. — Не надо на меня так смотреть, — холодно произнёс Бэкхён. — Я не нуждаюсь в жалости. — Синяки на руках и на шее — это от него? — Да. Омега снова перебрался на подоконник, в тонких пальцах возникла ещё одна сигарета. Уже третья за последний час. — Тебе и правда это нравится? Лу Хань осторожно прислонился спиной к стене и снова приложил лёд к ноющему глазу. — Хань, я не знаю, — парень чиркнул зажигалкой. — Просто, когда он делает это, я чувствую всё в разы острее. Знаешь, мне страшно: каждый раз он звереет всё сильней. Он может сломать мне руку или ногу. Порой я боюсь, что он меня попросту убьёт, а я не смогу его остановить. — Почему? — тихо спросил омега. — Потому что мне будет настолько хорошо, что я не найду сил это сделать. Зажигалка, наконец, вспыхнула, и Бэкхён затянулся. В этот раз он курил молча, весь погрузившись в себя. Когда в пальцах остался один лишь фильтр, парень отправил его в кучу к другим окуркам и снова вернулся к другу на кровать. Лу Хань тем временем забрался под одеяло и натянул его до подбородка. — Ты сейчас похож на гусеницу, — усмехнулся младший, присаживаясь на край постели. — Я и есть гусеница, — фыркнул омега, поудобнее устраиваясь в тёплом коконе. Сейчас ему хотелось к Сехуну: чтобы он обнял и утешил, но нельзя было. — Нет, хён, — Бэкхён нежно улыбнулся. — Ты — прекрасная бабочка. А вот я — самая настоящая гусеница. Лу Хань невольно залюбовался такой родной улыбкой, которую не видел уже довольно давно. — Все гусеницы рано или поздно становятся бабочками. — Что ж, на меня это правило не распространяется. Бэкхён скинул кеды и лёг рядом с другом, обнимая того поверх одеяла. — Бэкхённи, — тихо выдохнул старший и спрятал лицо у парня на груди. Тот зарылся носом в мягкие влажные кудри, как можно бережнее стискивая кокон в объятиях. — Почему ты не можешь быть счастлив? — Потому что я шваль, милый, — криво усмехнулся младший и поцеловал друга в макушку. — Я и есть та самая шлюха, которой он меня называет. Я не имею права быть счастливым. — Но ведь это неправда… — Правда, Хань. Это правда. Я не нужен собственному альфе, о чём ты вообще говоришь? — Ты вбил себе эту чушь в голову! Даже не знаешь, что он думает на самом деле! — Тс, тише, малыш, — засмеялся Бэкхён, — не бушуй! Давай просто не будем об этом, ладно? Главное, что у тебя сейчас всё хорошо. Ну не считая побоев. А на меня наплевать… — Я хочу, чтобы ты был счастлив! — не унимался Лу Хань. Он поднял руку и погладил друга по щеке. Младший повернул голову набок и коснулся губами ссадины на маленькой ладони. — Не забивай себе этим голову. Кстати, что это за куча бусин на твоём столе? — Подарок Сехуна, — вздохнул омега, понимая, что друг просто переводит тему. — Они порезали браслет, но я собираюсь его починить. Он парный. — А этот парень романтик, — хмыкнул Бэкхён. — Как выглядел браслет? — Белый, с чёрной пластинкой. — А у него какой? — Чёрный, с белой пластинкой. — Я так и подумал. — Почему? — Потому что это Инь и Ян. Кстати, у меня дядя — ювелир. Я попрошу, чтобы он починил твой браслет. — Спасибо, — улыбнулся Лу Хань. Его щеки коснулись холодные пальцы. — Как же Сехуну повезло, — прошептал Бэкхён, оглаживая бархатную кожу. — Он даже представить не может, какой ты замечательный. — Ты чего? — голос парня дрогнул от волнения. Неужели его друг опять за старое? — Я? Ничего, — на губах Бэкхёна появилась кривая усмешка. У старшего, глядя на неё, защемило сердце. Он заглянул другу в глаза и буквально утонул в той боли, которая плескалась на их дне. — Почему ты не можешь показать себя настоящего? — Наверное, потому что я такой и есть. — Нет, — омега отрицательно покачал головой. — Ты не такой. Совсем не такой. — А какой же я? — Добрый, ласковый и в тебе много нерастраченной нежности. Ты тратишь её на меня и Кёнсу, хотя она должна вся и без остатка доставаться твоему любимому человеку. Но ему ты оставляешь лишь самое горькое. — Хань, не надо… — Почему мне сейчас хочется плакать? Лу Хань начал часто моргать от подступающих слёз — он всегда слишком сильно принимал переживания других к сердцу. — Потому что у тебя фингал под глазом и тело всё в синяках, — ласково ответил Бэкхён и бережно смахнул прозрачную каплю с его щеки. — Да, — всхлипнул старший. — Наверное, так и есть.***
Бэкхён уже задремал, когда его телефон завибрировал. Парень вымученно застонал и разлепил сонные глаза. «Какая тварь там всё никак не сдохнет?», — раздражённо подумал омега. Он снял смартфон с блокировки и обнаружил новое сообщение. «real_pcy: ты там ещё жив? beakhyunee_exo: твоими молитвами real_pcy: тогда удивительно, как ты ещё не сдох beakhyunee_exo: тебя давно не посылали на хуй? real_pcy: а ты всё ещё кусаешься на крыше через 10 минут, и не опаздывай beakhyunee_exo: всё-таки сходи-ка ты на хуй, рыжий real_pcy: не заставляй меня самому за тобой спускаться иначе будет хуже beakhyunee_exo: ты думаешь, я боюсь? real_pcy: Кёнсу спит? beakhyunee_exo: сейчас приду, ушлёпок не рыпайся» — Ублюдок, — тихо выматерился Бэкхён и выбрался из-под одеяла. Он постарался как можно тише пробраться к шкафу, но стукнулся коленом о спинку кровати и зашипел от боли. — Включи свет, крадёшься, — донесся хриплый голос с другой стороны комнаты. — Ты чего не спишь? Омега включил настольную лампу — на второй кровати завозились, закутываясь в одеяло с головой. — Я почти заснул, ты меня разбудил, — ответил Кёнсу, выглянув в образовавшуюся дырочку между матрасом и его домиком. Он принялся наблюдать за тем, как друг стянул пижаму и надел джинсы и тёплое худи на голое тело. — Ты куда? — Воздухом подышать. — Зачем? — Голова болит. Бэкхён присел на край своей постели и начал завязывать шнурки на кроссовках. — У тебя никогда не болит голова, — вздохнул омега, понимая, что друг от него что-то скрывает. Осознание этого отдавалось болью в сердце. — Я скоро приду. Парень поднялся с кровати, засунул телефон, пачку сигарет с зажигалкой и ключ от комнаты в карман и направился к двери. — Будь осторожнее. — Не волнуйся, малыш. Я закрою тебя снаружи. Кёнсу замер, прислушиваясь к звукам за дверью. Вот щёлкнул замок, а затем послышались торопливые шаги в сторону лифта. Выждав ещё несколько минут, омега выбрался из постели и принялся одеваться. Много времени у него это не заняло — схватив со стола свой ключ от комнаты, Кёнсу накинул на голову капюшон и выскользнул в коридор. Повисший в воздухе аромат Бэкхёна указал ему дорогу.***
Металлическая дверь громко хлопнула о стену, заставив Чанёля вздрогнуть и обернуться. Навстречу ему шёл Бэкхён и на ходу пытался прикурить от зажигалки. Он закрывал рукой пламя и втягивал бледные щёки, старательно затягиваясь. Когда один конец сигареты вспыхнул, мимолётно осветив лицо парня, в воздух взмыла ниточка белого дыма. Омега встал на одном уровне с альфой, лицом к ночному городу. Ветер трепал ещё влажные после душа волосы и забирался ледяными пальцами под одежду. — Дай закурить, — подал голос Пак. Он привалился спиной к холодным перилам на самом краю крыши. — Ты не куришь, — сказал Бэкхён, даже не взглянув на него. — Просто дай. Омега усмехнулся и повернулся к нему. Он сделал глубокую затяжку, втянув в себя как можно больше горького дыма. Резким движением его пальцы обхватили шею альфы, а сам парень выдохнул порцию яда ему прямо в рот. Чанёль закашлялся и отстранился, а на бледных губах заиграла победная улыбка. — Я же сказал, что ты не куришь. Чего тебе не спится? Бэкхён стряхнул пепел с тлеющей сигареты. — Выпил виски, вот и не могу уснуть, — усмехнулся Пак. Он облизнул губы, собирая языком горький привкус табака. — Ты же спортсмен. Тебе нельзя пить. — А ты омега. Тебе нельзя курить. На несколько минут воцарилась тишина, нарушаемая лишь скрипом двери и шумом машин на шоссе. Бэкхён продолжал курить, а Чанёль не сводил с него глаз. — Чего тебе от меня надо? — наконец произнёс омега, отправляя окурок в полёт с крыши. — Того же, что и всем. — Нет, — парень развернулся к альфе лицом. — Все хотят просто трахнуть меня, а тебе нужно что-то ещё. — Ты себе льстишь, — усмехнулся Пак. — Твой зад не настолько хорош. — А люди говорят обратное, — омега ядовито улыбнулся. — И что, много кто испробовал? — спросил альфа, с силой стиснув пальцы на скользком металле. В воздухе ясно почувствовался его усиливающийся запах из-за накатывающей злости. — Достаточно. Неужели ты думал, что единственный, с кем я трахаюсь? — Шлюха! — зло выплюнул Чанёль. На бледных скулах Бэкхёна до боли сжались сильные пальцы, заставив того поднять голову и заглянуть прямо в чужие дикие глаза. — Не смей. Пока ты делаешь это со мной, не смей подставлять свою задницу кому-то другому. — Ты что-то путаешь, — хрипло усмехнулся омега. Он схватился пальцами за одежду альфы, чтобы не упасть; ноги едва касались земли. — Это я решаю, где, когда и с кем. Ты будешь трахать меня ровно столько, сколько я тебе это позволю. — Ты думаешь, меня это остановит? — зло зашипел Пак, а его рука переместилась на тонкую шею. – Я, кажется, тебя уже предупреждал. — Я тебя не боюсь. Они с минуту смотрели друг другу в глаза невыносимо прожигающими взглядами — словно мечтали убить собеседника прямо здесь и сейчас. Никто так и не понял, кто первым подался вперёд: обветренные губы альфы встретились с чужими, пропахшими табаком. Этот поцелуй походил на войну: парни кусались и яростно сталкивались языками; пальцы ощутимее сжимались на шее. Снова останутся синяки. — Прекращай это делать, — хрипло выдохнул Чанёль, отпустив омегу и отступив на несколько шагов назад. — О чём ты? — недоуменно спросил Бэкхён. — Ты знаешь, о чём я, — Пак взъерошил рукой волосы. — Ты же знаешь, что я не могу тебе дать того, что ты хочешь. — Слабак! — Нет, Бэкхён, это ты слабак. Перестань ненавидеть меня за то, в чём сам виноват. — Ты просто боишься… — Конечно, чёрт возьми, я боюсь! — взорвался Чанёль. — Я не хочу однажды сесть в тюрьму за твоё убийство и вместе с этим потерять себя! Альфа развернулся и ушёл, оставив после себя горечь алкоголя на кончике языка. — Ну и катись ты к чёрту, Пак Чанёль! Никто из них так и не заметил притаившегося в темноте коридора Кёнсу. Парень прижимался спиной к стене, словно пытался с ней срастись, и закрывал рот ладонью. Мимо него стремительно пронёсся альфа, на ходу пнув ногой ни в чём не повинную коробку. Бэкхён же остался стоять у перил, раздосадовано кусая губы. «Да что между вами происходит?».***
В каморке Кёнсу стояла тишина, нарушаемая лишь гулом процессоров. Чонин аккуратно притворил за собой дверь и вошёл. Он не знал, для чего поздней ночью проник в логово омеги: надеяться, что тот прятал компромат на него и Чунмёна здесь, было как минимум глупо. Тем не менее, Кай выпросил у коменданта дубликат ключа от подвала и дождался момента, когда Кёнсу не будет в комнате. Коробки и папки на стеллажах манили неизвестностью своего содержимого. Их было много, а время ограничено, поэтому альфе пришлось прибегнуть к детской считалочке и понадеяться на удачу. Выбор пал на самую пыльную коробку, которая хранилась на задворках подвала. Сняв её с полки, Чонин с трудом сдержался, чтобы не чихнуть. Смахнув рукавом толстый слой пыли, альфа раскрыл коробку: внутри оказались диски и какие-то бумаги. Листы пожелтели от времени, их углы свернулись, а чернила потускнели. Не желая тратить время на чтение, Кай переместился к столу. Включив ноутбук, который оказался подключён к проектору, парень отправил в дисковод первый диск. К его удивлению, система не оказалась запаролена и Чонину успешно удалось просмотреть файлы. На первом диске, как и на последующих пяти, были документы — какие-то договоры, накладные. Подобного альфа не ожидал и уже успел разочароваться в своей затее. Стоило ему запустить последний диск, спрятанный на дне коробки, как он резко поменял своё мнение. Кажется, случай подкинул ему действительно что-то стоящее. Изображение на проекторе зарябило, но потом пришло в норму. Перед Чонином предстала комната, похожая на больничную палату: выкрашенные голубой краской стены, большое, закрытое жалюзи окно и яркий свет. Посреди комнаты стоял стул, на котором сидел Кёнсу. Его лицо было бледное и осунувшееся, короткая чёлка стояла торчком, глубоко запавшие глаза горели лихорадочным блеском. Парень был одет в простые джинсы и помятую футболку, а его руки — перемотаны бинтами. Нижняя губа распухла, на щеке алела ссадина. Спустя минуту тишины Чонин услышал мужской голос — он раздавался за кадром: — Ты готов говорить, Кёнсу? — Да, — омега кивнул и шмыгнул носом. — Может позвать твоего отца? — Нет! — омега отчаянно замотал головой. — Не надо его… Я не хочу, чтобы он знал… — Хорошо, — примирительно сказал голос. — Тогда я буду задавать тебе вопросы, а ты по мере возможности будешь на них отвечать. Если какой-то вопрос окажется тебе неприятен, не дави из себя. Никто тебя здесь заставлять не будет. Ты понял? — Да, спасибо. Чонин придвинул стул ближе к экрану и сделал звук погромче. Он даже позабыл об осторожности. Альфа пока не понимал ничего из того, что происходило на видео; отметил только, что снято оно было давно — судя по внешности, Кёнсу здесь было лет пятнадцать, если не меньше. — Итак, приступим. Кёнсу, расскажи, что случилось с твоими руками. Омега испуганно вздрогнул и бросил взгляд на перебинтованные до локтей руки. Бинт был чистым и свежим — от его белизны у Кая защипало глаза. — Я упал на стекло, — тихо произнёс парень. — Это вышло совершенно случайно… — Кёнсу, — голос за кадром устало вздохнул. — Мы же договаривались, что ты будешь говорить только правду. — Простите, — поспешил извиниться омега и виновато потупил взгляд. — Я споткнулся, когда убегал, а на полу были осколки от стеклянного стола. — Почему стол оказался разбит? — Он разбил его. — Зачем? — Он ударил по нему молотком, — Кёнсу вздрогнул и обхватил себя руками, — но целился он в меня. Губы парня задрожали от подступающих слёз, а глаза заволокло пеленой. Очевидно, он погрузился в воспоминания. — Кёнсу, — мягкий голос вырвал его из оцепенения. — Можешь рассказать, почему он хотел тебя ударить? — Я не знаю, — растерянно прошептал парень. — Мистер Ли, я правда не знаю… Он опять взбесился, начал кричать на меня… Я не сделал ничего плохого, поверьте мне… А он… Опять… На последних словах омега уже всхлипывал, размазывая слёзы по щекам. Его трясло, словно в лихорадке, а перебинтованные пальцы отчаянно хватались за острые плечи. — Я верю тебе, Кёнсу. Все знают, что ты ни в чём не виноват. Я думаю, он тоже об этом догадывается. — Тогда кто виноват? — неожиданно громко спросил омега. Его глаза покраснели от слёз. — Он зовёт меня чужим именем… — Ты знаешь, чьё это имя? — Нет, — парень отрицательно покачал головой. — А ещё он приходит ночью и смотрит, как я сплю. Иногда я просыпаюсь и притворяюсь спящим, чтобы его не провоцировать… — Он что-нибудь делает или просто смотрит? — Держит меня за руку и иногда поёт колыбельные. Больше ничего… На несколько минут воцарилось молчание. За кадром слышался скрип ручки по бумаге, а Кёнсу на экране глубоко дышал и старался задавить поднимающую истерику. — Мне страшно, — вдруг произнёс омега. Его взгляд был устремлён прямо в камеру и от него у Чонина засосало под ложечкой. — А что, если он прав, и я действительно виноват? — В чём ты виноват, Кёнсу? — В том, что родился. Дальше видео пошло рябью, пропал звук. Кай оказался рад такому исходу — он боялся узнать, что же было дальше. Альфа вынул диск из дисковода и отключил проектор. Он опустился на стул и только тогда заметил, как сильно дрожали его руки. Футболка прилипла к спине от липкого, холодного пота. Это был страх – то, что Чонин испытывал после увиденного на кадрах пятилетней давности. Сердце сдавило в тиски, а лёгкие словно узлом завязали — не продохнуть. Он снова взял в руки тот самый диск и посмотрел надпись на коробке: там стояла дата, имя и фамилия омеги и какой-то номер; очевидно, это был номер его больничной карты. Неизвестно, сколько прошло времени, прежде чем Кай поднялся с места и побрёл к выходу. Он находился в прострации и на автомате закрыл дверь на ключ. Карман спортивных штанов оттягивала коробка с диском, а в руках альфа держал папку. Только у дверей своей комнаты он пришёл в себя — Чонин не помнил, как брал её. Солнце поднималось над горизонтом и бросало в окно коридора тусклые лучи. Примостившись на подоконнике, Кай напрягал глаза в надежде разобрать почерк. Как догадался альфа, это были записки Кёнсу, сделанные им во время пребывания в психиатрической лечебнице. Омега не был пациентом и Чонину оставалось только гадать, что же ему там понадобилось. «12.01.20** …Чувства делают нас уязвимыми, но ты научил меня с ними бороться, папа… Больше я никому не позволю причинить мне такую же боль, что однажды причинил ты…»