***
Человек, улыбающийся со старых фотографий, - верный друг, которому больше никогда не суждено стать прежним. Держа в руках один из давно пожелтевших от неминуемо бегущего времени снимков в памяти невольно воскресают фрагменты давно забытого прошлого. И в них, абсолютно в каждом наполненном болью и кровоточащем сожалением воспоминании, зияет одно единственное лицо. На его фоне все остальные просто меркнут. То, как мы относимся к другим, характеризует нас - так неужели для Капитана Америка не был важен никто, кроме сержанта Джеймса Барнса? Возможно, ответ именно на этот вопрос сейчас имеет значение. Но тогда как иначе объяснить все минувшие - благородные и обыденные, - совершенные им поступки? Безусловно, Кэп, конечно же, человек чести, и любые его действия неотъемлемо связаны с исполнением долга. Ну а как же вызволение Баки? Ведь Стив ринулся за ним, за своим возлюбленным другом, в очень опасное место, из коего сам вряд ли смог бы выбраться, если бы не те - будущие его однополчане, - коих он попутно освободил и коим велел пробиваться наружу, к выходу, помогая друг другу, в качестве напутствия бросив отрадное, но дерзкое: "Я уже раз двести Гитлера вырубал". И что же? Благодаря вере в достижение желаемой цели, ему удалось спасти милого Баки, не просто вытащив из темно-зеленной камеры изолятора, но и избавив от продолжительных опытов мерзкого доктора Зола, которые, в конечном счете, неизбежно бы превратили славного сержанта в машину для убийств с броским именем - Зимний солдат. Не стоит отрицать, что подлинным стимулом для Капитана Америка в бою и войне был верный ему Барнс, ибо именно за ним Стив был готов пройти и огонь, и воду; свернуть горы и низвергнуть небеса, только бы видеть беззаботную улыбку приятеля. Даже во время особо опасных миссий, как например поочередное уничтожение заводов и баз злосчастной Гидры, Баки всегда был рядом, под рукой, готовый прикрыть тыл, прийти на помощь, выручить. "Пожалуй, ради свободы такой дружбы стоит сражаться" - мнилось тогда Роджерсу, и он был прав, что так думал. Мысль о счастье ближнего - не это ли ключ к победе? Только как жить теперь, когда знаешь, что тот, с кем ты бок о бок сражаясь прошел войну и столько тяжелых лет до ее начала, забыл тебя... изменился... но самое страшное - пытался убить. Разбитый мыслью, что Баки больше не Баки, Стив еще крепче сжал фотокарточку, и теплые, но горькие слезы тонкими, еле заметными, ручейками поползли по его бледным щекам. "Мужчины не плачут!" - сказал он себе, правда, сейчас эти знаменитые своей силой слова были не к месту. Ему действительно было больно. Абсолютно один в своей квартире, заполненной холодными, темно-синими оттенками ночи, Стив долго не мог уснуть. Впрочем, как и всегда с того самого дня как последний раз видел «некогда-напарника». Эта встреча сильно задела Роджерса. День и ночь его мучили мысли о жизни старого друга, о том, что с ним было, через какие ужасы и пытки пришлось пройти, но также ему не давала покоя тревога, к коей он приходил через череду смешанных воспоминаний далекого и недавнего прошлого, сравнивая Зимнего солдата с сержантом Барнсом. Он тревожился за его судьбу после минувших событий, изменивших жизнь не только самого Кэпа, но и обрекших на неизвестность жизнь Баки. Это и вызывало в Стиве трепещущее чувство - он не знал, где Джеймс сейчас и что с ним. Из-за чего страдал, казалось, с каждым днем все сильней. В такие ночи Роджерс редко включал свет, за исключением тех моментов, когда необходимо было что-то найти или сделать. Царящий полусумрак нравился ему больше, нежели всеосвещающий свербяще-желтый, ибо только так одиночество в пустой квартире превращалось в уединение одного человека. Иногда, пребывая в подобной темноте, он погружался в атмосферу прошлого не только мысленно, но и физически, ведь частенько тени от многих новых для старого солдата вещей и предметов приобретали очертания привычных, но уже канувших в прошлое. Только пестрящий неоновый свет неспящего города, доносившийся из окна, напоминал Капитану, что он находится далеко не в середине двадцатого века, что он не в своем времени. Тяжело выдохнув, Стив вытер влажные щеки дрожащей ладонью и еще раз взглянул на добрую улыбку человека на фотографии. Исказив губы в приятственной дуге, он улыбнулся ему в ответ и, мирно устроившись на кровати, положив снимок под подушку, все еще одолеваемый мучительными мыслями, попытался уснуть. Но когда ему действительно удалось погрузиться в мир грез, оставив свой непокой в мире реалий, небо уже играло переливчатыми цветами рассвета. Спать оставалось всего ничего.***
Ненавязчивое мерцание серебряного металла, напоминающее отдаленные звезды, выдавало чье-то присутствие в царящем мраке. В комнате отсутствовали, как сам свет, так и его источники, за исключением одного - маленького окошка в центре широкой стены, зияющего голубизной лунной ночи. Казалось, вновь обретенные воспоминания о далекой и вроде бы чужой жизни наполняли и без того затхлое помещение сильнее синевы полуночных суток. Тот, кому принадлежали эти воспоминания, - источник угрюмого настроения - сидел, плотно прижавшись крепкой спиной к бетонной стене, от которой веяло, подобно могильному, холодом. И сегодня она была его креслом, а пол - постелью, ведь ни мебели, ни каких-либо других предметов в комнате не было. Он даже был уверен, что она не сдается, ибо батарея, согревающая морозной зимой, отсутствовала, а, следовательно, пригодной для проживания назвать комнату было сложно; ко всему прочему, ее заброшенность выдавал дырявый, потрепанный, покрытый толстым слоем пыли пол, похожий на слой легкого, серого снега. "Зимняя комната для Зимнего солдата", - подумалось ему чуть меньше часа назад при предварительном осмотре. Но другого места на сегодня он не нашел - было уже поздно и усталость давала о себе знать, - но тем не менее радовало - есть крыша над головой. И остаться бы здесь ненадолго, чтобы окрепнуть после тяжелых скитаний, все равно никто не заметит, если уходить с рассветом и возвращаться с наступлением темноты - тайком от прочих жильцов, - но нельзя. Нигде нельзя оставаться дольше одной ночи... нет, дольше пяти часов. Этого времени вполне хватает, чтобы выспаться. Хотя, какой это сон, когда тебя мучают кошмары и когда ты просыпаешься от любого шороха в смятении, что тебя обнаружили? Представив, что его ждет очередная полная тревог сонная бессонница, он откинул голову назад, прислонив ее к стене, и тоскливо вздохнул. Нет, лучше так, чем быть замороженным, или, как говорили гидровские лабораторные крысы, гордо расхаживающие в белых халатах и следившие за состоянием здоровья Зимнего солдата: "Мертвым до востребования". Однозначно нет. К этой жизни его более не вернут. Обогнув комнату утомленным взглядом, он повторно убедился, что находится в ней один, а значит, можно попытаться немного поспать. Но едва мученик прикрыл глаза, подобно грому среди ясного неба, в разуме раздалось это имя. Имя, коим называл его тот человек - последнее задание, ставшее провальным, лишь потому, что не осмелился убить, а предпочел спасти. На протяжении нескольких дней или уже недель, оно не давало покоя: звенело и дребезжало, непрерывно повторяясь вновь и вновь. И всегда взывал один и тот же голос: знакомый, но такой болезненно родной, что тень скорби призраком тащилась за каждым словом. "Баки!" - в очередной раз, сдавливая прочие мысли, прозвучало в голове. - Баки... - едва разомкнув губы, вторил Зимний солдат, - и он, - добавил, припоминая цветной мундир Капитана Америка, ибо слышал это имя из его уст и лицо именно этого человека он видел в своих воспоминаниях. Похоже, сон и сегодня обойдет несчастного стороной. Невольно открыв глаза и отбросив настигнувшую дремоту, он позволил отголоскам былой памяти, подобно вирусу уничтожающему изнутри, покуда не найдешь лекарства, завладеть сознанием, в туже секунду превратившимся в бегущую карусель. Из-за внешнего сходства возвращающуюся память можно было бы назвать кинолентой, так как и одна, и другая идут степенными картинками, но только не та, что принадлежит Зимнему солдату, ибо она истерзана испытаниями и почти уничтожена временем. Все, что воскресало в ней, приходя в его голову, проносилось быстрой яркой вспышкой, он даже не успевал понять подлинное воспоминание или нет. Вот на нем новенькая военная форма - она даже пахнет магазином, - а вот теперь он защищает какого-то мальчика... или это одно воспоминание? Или этого вообще не было? Ведь ему никогда не предоставлялось возможности носить какой-либо другой одежды, кроме той, что выдавали те же лабораторные крысы. Или нет? Сбив череду попыток связать все в едино, уши сдавил тревожный голос: "Твое имя Джеймс Бьюкенен Барнс". Осознание неспособности разобраться в прошлом, в самом себе, - если он и вправду был тем, за кого его приняли, - некогда покорный солдат дал волю бурлившим эмоциям, едва не разрушив стену, подле которой сидел. Он ударил по ней согнутой в локте блестящей железной рукой, оставив глубокую вмятину, что вскоре обросла трещинами, а бетонная пыль от мощного натиска густым облаком вспорхнула вверх, создавая видимость легкого тумана. Когда все рассеялось - туман исчез, а пыль осела, - из-за стены стали доноситься возмущенные голоса соседей, и он, устроивший переполох, ответил их негодованию легкой усмешкой. Ведь как иногда приятно досадить мелкой пакостью, а не кровавым убийством, которыми приходилось промышлять последние шестьдесят лет. Опустив голову на грудь, он досадливо вспомнил Капитана Америка, музей, посвященный ему, и фотографию его погибшего друга - Джеймса Барнса. - Я был им, - прошептал Зимний солдат, точно робея от своих слов и не веря им. Но вдруг столь лирическое уединение прервала настороженность, выработанная годами, ибо стало подозрительно тихо. Ни шума телевизора, эхо которого глухо звучало до, ни шагов проходящих мимо двери занятой им комнаты, и уж тем более никаких голосов соседей за стеной. После нанесенного ущерба он скорее ждал, что кто-нибудь придет выяснять причину мощного толчка, нежели покойного спокойствия с их стороны… Но этот покой был не только в одной или двух комнатах - он воцарился во всем доме. И у того, кто до сего момента не думал о прочих жильцах случайно подвернувшегося для ночлега дома, сложилось ощущение, что из всех ранее бодрствующих он единственный остался в живых. Что это? Солдатская привычка - думать о том, что люди делятся на живых или не живых? Или - интуиция? Он точно не успел определить, ибо сразу после умертвляющего затишья в коридоре раздались шаги. Медленные, осторожные, крадущиеся прямо к нему. И вот у двери показались тени. Он поднялся и схватился было за нож - единственное оружие, оставшееся после недавних событий. Но пока он до него тянулся, засов, поддавшись, скрипнул и дверь открылась.***
- Ты так расстроен из-за Баки или опять не выспался? - наконец-то начав разговор, осведомился Сэм. - Если второе, то могу посоветовать одно отличное средство. Точно поможет! Оно и слона вырубит. Надеюсь, что и тебя возьмет, хотя бы немного, - но удрученное лицо Кэпа осталось таким же сонным и не удостаивающим каким-либо другим ответом, кроме: "Неинтересно", или, побудем немножко юмористами: "Отстань, старушка, я в печали". - Нет, спасибо, - вырванный из мира своих раздумий ответил Стив. - Как-нибудь в другой раз. С недавних пор, а точнее с того момента, как их общее расследование по делу №17 зашло в тупик, Сэм часто стал заглядывать к Капитану в гости. Ведь он переживал за него и искренне желал добра, потому старался не допускать, чтобы тот замыкался в себе - ни с кем не общаясь, никого не замечая. Несколько лет работы с ветеранами давали о себе знать. А чем Капитан Америка отличается от них? Ничем. Он тот же человек, которому нужна моральная поддержка и помощь или, выражаясь более вульгарно, плечо, чтобы поплакаться. Уилсон, известный так же под именем "Сокол", каждое утро проводил у Стивена. Готовил ему завтрак, - не редко Роджерс готовил его сам, но это было в те ночи, когда он вообще не спал, и Сэм приходил на все готовенькое, а порой и успевшее остыть, - развлекал бестолковыми беседами, которые вроде бы действовали на старого солдата положительно, и конечно заставлял ходить на прогулку, а иногда, просто составлял компанию в изучении пропущенных семидесяти лет. Вот и сегодняшний день не стал исключением. Разбудив Капитана настойчивым стуком, добившись, чтобы ему открыли, Сокол радостно пожелал проснувшемуся доброго утра. Незваный, но ожидаемый гость принес с собой небольшой пакет с пончиками, запах коих дурманил и разыгрывал аппетит, стоило его только почувствовать. "Завтрак! - заявил Уилсон, демонстрируя пакет, как ответ на заинтересованный взгляд Стива, устремленный прямо на розоватый сверток. - Это пончики. Тебе понравится. Иди пока в душ, а я приготовлю нам кофе", - продолжил он, направляясь к кухне. Роджерс редко разговаривал с приятелем во время еды, даже когда отсутствовали нынешние тревоги, наверно из-за воспитания, потому что в его время речь за едой считалась неприемлемой и некультурной. Но даже сейчас, пребывая в поколении сумасбродов и беспредельщиков, ему было просто не до болтовни: то настроения нет, то аппетита. Правда, Сэма, всегда составляющего компанию, это никогда не останавливало. - Не хочешь со мной проговорить? - спросил он, разглядывая тоскливое лицо сидящего напротив. - О чем? - переспросил Кэп, хотя знал, что имел ввиду друг, но то ли нежелание с кем-либо делиться, то ли прихоть не говорить о личном, заставили его оттянуть неминуемое. - Слушай, Стив, я не дурак и вижу, что с каждым днем тебе приходится хуже и хуже. Ты держишь все в себе, и это скоро погубит тебя. Разве ты не видишь? - И что ты от меня хочешь? - слова гостя немного оскорбили Кэпа. - Чтобы я записался в твой кружок? - Я хочу, чтобы ты перестал себя мучить! - резко вступился Сэм, но потом по мере речи его тон стал понижаться. - Ты не виноват в том, что случилось с Баки, и не виноват в том, что мы не можем его найти... - Хочешь сказать, что у меня паранойя, и я во всем виню себя? - перебил Стив. - Возможно, - подхватил Сокол и опустил глаза вниз, не зная, что еще можно сказать. Разговор встал в тупик, ибо начат был с целью поговорить неизвестно о чем, ведь Стивен никогда не делился подробностями о Баки, и зачинщик надеялся, что он смягчится, решит поведать, хоть немногое, а там, глядишь, ему и легче станет. Этот трюк руководитель сообщества обычно проделывал с теми ветеранами, которые были замкнуты - подобно Кэпу сейчас, - и боялись поведать кому-то о пережитом. Но в отношении бывшего бойца войны 1945-го года эта идея провалилась. - Знаешь, порой жизненные потрясения способны вывести даже самого сильного солдата из строя, - закончил Уилсон, как всегда заканчивал в подобных ситуациях. - Но я не выбыл, - заявил Стив. - Я все еще хочу найти Баки и готов за него сражаться, пусть и ценой своей жизни! Но эту цену я с радостью заплачу! - Громкий удар тяжелого кулака заставил стол содрогнуться, а после озлобленная гримаса на лице взбунтовавшегося сменилась печальной и немного подавленной. - Он нужен мне. Понимаешь? Нужен. - Разгоряченный своими словами, Кэп опустил голову, дабы смотрящий на него с противоположной стороны не смог увидеть наполнявшихся слезами отчаянья глаз. Долго никто из них не осмеливался нарушить воцарившуюся тишину. Оба испытывали вину. Стивен - за нанесенную дерзость, а Сэм - за начатый бестолковый разговор, расстроивший Капитана. И когда пончики были съедены, а кофе допито, Сокол поднялся, чтобы убрать стол, как вдруг вспомнил свою давнюю идею. Ту, что долго вынашивал и все забывал поделиться ею с Роджерсом, но теперь он понял - она просто ждала нужного момента. - Я думаю, нам надо сходить в музей, - загадочно с долей ехидности предложил Сэм. - В твой музей, Кэп, - продолжил он, разглядев недоумение в лице собеседника. - И зачем же? - скептически отозвался тот. - Я давно думал над этой теорией, но раньше все не решался с тобой поделиться. То забывал, то не было времени. Роджерс заинтересованно смотрел на приятеля. - Как тебе известно, благодаря нам искоренили Гидру, а стало быть, твоим Баки, точнее Зимним солдатом, более никто не управляет, а значит, он волен идти туда, куда захочет. Как думаешь, куда он пойдет? - Увлеченный рассуждением Стив пожал плечами, он ощущал себя словно на лекции. Тем временем Сэм продолжал: - Учитывая то, что ты ему наговорил, а так же то, что он вспомнил тебя на какой-то момент, можно предположить, что наш беспризорник, твоя пропажа, отправится туда, где вероятнее всего он получит подтверждение своим воспоминаниям и твоим словам. Из этого делаем вывод: нам надо посетить тот самый и, к счастью, единственный музей. Знаешь, это мне сейчас напомнило пряничный домик, только в случае Зимнего солдата это домик с ответами. Стив растекся в добродушной улыбке. - А откуда ты знаешь, что он там будет? - насмешливо переспросил он. - Я предполагаю. Для большей уверенности мы можем провести там весь день. И кстати, - Сэм взглянул на наручные часы, - твой музей открывается через час. Удача улыбается нам: мы успеваем! - Казалось, его оптимизм ничто не способно сокрушить, даже небольшая размолвка, случившаяся до этого. - Но, ведь, мы там уже были, - пессимистично настроено продолжал Капитан. - Да, но тогда мы не искали. - Решительный взгляд Сокола уже начал прожигать робкого Роджерса. - Решайся, старик, - невольно вырвалось у него, хотя эти слова планировалось произнести мысленно. И именно эта случайность послужила для Стивена отличным толчком, ибо он согласился. Через час они уже стояли на пороге музея, открывающего свои двери.***
Посетители, прохожие, зеваки - люди приходили и уходили, точно сдавая пост, сменяли друг друга. Кто-то пришел один, кто-то в компании, но всех - и больших и малых, - объединяла одна цель: узнать, кто же такой Капитан Америка, за что получил столь высокий почет и каково его далекое прошлое. Густой, регулярно возобновляющейся толпой они бродили по испещренным жизнью американского героя коридорам в сопровождении аудиогида, повторяющегося вновь и вновь, после седьмого повтора коего Сэм взвыл со словами: "Что б я еще раз услышал эту дивную историю!" Перед началом поискового дежурства по музею Стив дал себе твердое обещание, что не подойдет к памятному стенду, посвященному другу былой войны. Сама мысль, что он стоит напротив него - огромного изображения Баки, обремененного расположившейся рядом датой их разлуки, - вызывала в груди свербящее чувство ужаса, воскрешающее злые воспоминания о трагическом падении и крике, что издавал Барнс, летя на встречу не к смерти, так к судьбе в долгих муках. И потому, во избежание сего, Капитан предложил Уилсону следить за той частью музея, куда отныне для него путь закрыт, пообещав в ответ, что будет контролировать противоположную, вместе с коридорами, ведущими в кинозалы. Вот уже несколько часов этот маленький поисковый - если не шпионский, - отряд, состоявший из двух бывалых солдат, бродил по широкому залу. Они внимательно рассматривали каждого шествующего мимо подозрительного прохожего, иногда на расстоянии переглядываясь и вскидывая вверх голову, в знак обращаемого внимания, переспрашивая друг друга, шевеля одними губами: "Ну как?". Но все было тщетно. Никаких следов Баки. Вскоре, когда стрелка на наручных часах Сэма перевалила за три часа дня, Стивену стало казаться, что идея и вправду была неудачной и заранее провальной. И, найдя, наконец, средь лениво плетущихся людей друга, он решил поделиться с ним своими соображениями и предложением покинуть место. - Нет, Стив. Мы не уйдем отсюда, - возразил Сокол упрашиваниям о смиренном уходе. - У меня такое чувство, что эта судьба - ты именно сегодня должен быть здесь. Иначе как тогда объяснить все те совпадения, о которых я рассказывал тебе утром? - Но ведь это глупость! - ответил Капитан. - Слушай, если ты в очередной раз таким способом пытаешься реабилитировать меня, то напрасно. Потому что смотри, - в качестве подтверждения благополучного состояния Роджерс навел указательные пальцы на свое наигранно-веселое лицо, - я чувствую себя прекрасно! - Старик, перестань нести ересь. Ты сам говорил, что готов на все ради Баки, - Сэм понимающе положил руку на крепкое плечо стоявшего рядом, вглядываясь в голубые тона его грустных глаз, словно пытаясь разглядеть причину столь неутолимой неуверенности. - Но в чем сейчас дело? Стив с досадой опустил голову. Он не мог рассказать о том, что не верит в успех идеи сподвигнувшей их к бестолковому поиску, и уж тем более не доверяет судьбе, не давшей возможности прожить ему ушедшую в прошлое жизнь. Жизнь вместе с Джеймсом. Поэтому в очередной раз, набравшись притворства безмятежности с усмешкой ироничного героя, Кэп произнес: - Странно, а мне всегда казалось, что Капитан тут я, - и эта фраза разыграла смех у обоих, ведь они находились в музее, посвященном Капитану Америка, то есть - Стивену. В месте, где все кричало и пестрело о единственном и неповторимом Капитане, Стивене Роджерсе. А командирское поведение Сокола, коим он располагал в последнее время, говорило об обратном. Отсмеявшись, Уилсон сбавил свой руководящий пыл и с осознанием того, какой сейчас приказ отдаст подлинный командир, спросил: - И какова воля Капитана? - отзвук нежелания прекращать поиски продолжал звучать в его голосе. На минуту Стив задумался. Он видел, что Сэм не согласен покидать музей, но также знал, что тот последует за ним, если будет соизволение уйти. Наконец зазвучал приказ: - Ты обойдешь весь зал еще раз по направлению к выходу, - говоря он демонстративно показывал направление, по коему подчиненный должен следовать, - а я проверю коридоры и кинозалы. Когда закончишь, стой на месте, после я приду к тебе. - Так значит уходим? - осведомился Уилсон, но Стив ничего не ответил и, опустив козырек бейсболки посильнее на лоб, отправился выполнять свою часть задания. Он чувствовал, как Сэм огорченно смотрит ему в след, ведь Капитан Америка сдался. Ожидания Стива подтвердились - кинозалы и коридоры, ведущие к ним, были пусты: ни следов Баки, ни даже намека не его присутствие. Раздосаженный обстоятельством, что вот так позорно, ни с чем, пошедший на поводу у бредовой, лишенной смысла теории, уходит, он бросил утомленный взгляд на бредущую толпу. Сквозь мелькающие фигуры взгляд привлекла знакомая гравюра. "Стенд о Баки", - прошептал мысленно он. Внутренний голос вдруг стал умолительно выпрашивать вновь приблизится к объекту, к коему Роджерс заверяюще дал себе обещание не подходить ни на шаг. Но он нарушил его. И сейчас, стоя напротив изображения лица, что держал в памяти столь долго, а теперь видит, пусть и на фотографии, но снова, не вызывало у него тех дум, которых тот ждал, хоть и не стремясь вспоминать. "Что-то здесь не так",- подумал Кэп, отсутствие раскаянья навело на него абсолютно другое чувство - неприятное осознание, что сегодня в шпионов играют не только они с Сэмом. Стиву стало казаться, что за ним кто-то наблюдает – вернее, он пришел к этому выводу, исходя из чувства свербяще-бдительного взгляда на себе. Сперва он решил, что это Уилсон отправился на поиски не приходившего и, как видно, нашел, но Кэп отдал приказ не покидать условленного места, следовательно, подозреваемый не мог его нарушить. Значит, не Сэм. Но кто? Кто-нибудь из наемников? Но каких? Все враги разбиты и им понадобится время, чтобы восстановить силы для следующей атаки, вряд ли они наберутся храбрости для подобного поступка. Пока Стив увлеченно рассуждал, вдумчиво вглядываясь в глаза потерянного друга - они словно стимулировали его мышление, - человек, ранее прятавшийся за многочисленными спинами прогуливающихся посетителей, но так успешно наблюдавший за двумя объектами до, что не был обнаружен ни кем из них, подошел сзади. Он не приближался в упор - нет, ни в коем случае, ему надо было, чтобы объект увидел его, а не в смятении ударил в челюсть, - незнакомец встал по правую руку от Стивена так, чтобы силуэт возымел отражение на полированной плитке стенда, и тот мог его хорошо разглядеть. Цепь раздумий прервалась, ибо Роджерс, случайно бросивший взгляд на оклик замерцавших от чьего-то движения букв, узрев средь белых на зеркально-черном строчек текста мужскую фигуру. Очевидно, то был недавно следивший, а теперь по неясной причине решивший себя раскрыть. Не подавая вида, что знает о присутствие незнакомца, Стив попытался разглядеть его лицо, но едва различив те самые черты, Кэп ощутил, как его сердце остановилось. - Баки? - вопросительно проскрипел Роджерс, ведь все нутро сдавил тяжелый воздух, который он не в силах был выдохнуть. - Баки! - взывая к стоявшему сзади, развернулся Стив, но человека, ранее находившегося за спиной, уже не было. - Баки, - несчастно повторил Капитан, вглядываясь в пустую толпу. Пустую оттого, что более он не видел в ней Его.