Предрассветные сумерки

      Она появилась вскоре после того, как мы узнали о существовании кровососов в Сиэтле и готовились к возможному нападению. Я первый нашел Ее. Вернее, почуял Ее запах. После очередного визита Беллы, когда подруга снова свернула мне всю кровь, а потом заставила улыбаться, как ни в чем не бывало, и поклясться, что мы по-прежнему друзья, я едва удерживал себя в руках, пока она не уедет. Как только ее «большая красная пожарная машина» скрылась за поворотом, я, не в силах больше сдерживаться, в приступе ярости перевоплотился и сейчас рыскал по лесам достаточно далеко от Ла-Пуш, да, в общем-то, и от Форкса, неосторожно в одиночку оказавшись на территории по направлению Сиэтла. Страшнее чудовища, чем Белла, я в жизни не видел. Она всегда добивалась того, чего хотела, давя на самые больные точки души. Она прекрасно знала, куда надавить, чтобы было невозможно отказаться. Но я все был готов простить ей, лишь бы она захотела быть моей и отказалась от своей ужасной затеи — стать такой же, как этот проклятый кровосос. Надежда еще оставалась, хотя Белла постоянно убивала ее своими же руками. Ничего, еще не все потеряно, я никогда просто так не сдавался, и сейчас буду бороться до последнего. Я знаю, что ей так же хорошо со мной, как и с ним, и может быть даже лучше, только она боится себе в этом признаться. Может быть, снизойдет однажды тот светлый день, когда она все же найдет в себе силы подумать о ком-то другом, кроме себя, и осознает, что любит меня. Может быть. Во всяком случае, я в это верил. Я носился как черт, выматывая себя. Боль занозой сидела глубоко внутри. Последнее время я вообще ничего не чувствовал, кроме боли. Рана не покрывалась коркой, и Белла даже не сдирала ее, а просто запускала свои тонкие пальцы в нее, и копалась там, копалась, и при этом требовала, чтобы я не морщился от боли, а улыбался и уверял ее, что все нормально. Она не переносила чужой боли. Не потому, что ей было жалко, а потому, что ненавидела быть виноватой. Потому что ей от этого снились кошмары, мучили душевные терзания, слезы, угрызения совести, обмороки. Иногда я смотрел на нее и думал — как можно любить это невыносимо жестокое существо? Маленькое, хрупкое, с печальными глазами, которое с невыразимым удовольствием разворотит все твои раны, посыплет их солью, а потом скажет, что умрет от страдания, если ты ее не простишь. И что твое лицо, перекошенное от боли и злости, будет преследовать ее по ночам, мешая жить, поэтому ты просто обязан улыбнуться, чтобы ей стало спокойно на душе. А если ты устал играть в эти игры и не можешь больше прощать, она расплачется и будет выглядеть столь жалобно, что ты ее, конечно, простишь, и притом еще будешь ненавидеть самого себя за то, что причинил ей боль. Но видит бог, я любил ее. Любил настолько сильно, что раз за разом прощал ее, вновь подпуская к своим болячкам и позволяя срывать их снова и снова, чтобы в душе орать от боли, но внешне оставаться «все тем же славным малым, моим Джейком, которого я знала раньше». Поэтому я улыбался и говорил, что все нормально, чтобы ее не мучили угрызения совести, чтобы ей не снились кошмары, чтобы ей не было больно. А я потерплю. Я сильный, я не раз уже себе это доказывал. Ей труднее переносить боль, такой маленькой и хрупкой, а я вынесу. Где-то вдалеке едва слышно хрустнула ветка. Я повел носом в ту сторону, замер и насторожился. Мне почему-то сразу не понравился звук. Это не лес издал его. Это что-то, что пришло в этот лес извне. Кто может быть здесь? Каллены сюда не ходят, чтобы не нарушить договор о границе, мои братья были дома, в обличье людей, потому что я не слышал их голосов. Последнее время они часто оставались людьми, чтобы дать мне побыть одному с моими мыслями. А может быть, я просто уже достал их своим мысленным нытьем. Я бесшумно вдыхал воздух, и ноздри мои, наконец, уловили запах. Твою-то мать! Кровосос! Но нет, к едва различимому запаху пиявок примешивалось что-то еще, что-то очень знакомое, неуловимое, скорее даже не примешивалось, а перекрывало его… Однако, вампирский дух все же был… Чужой вампир так близко здесь? И сестра этого чертова Эдварда — как там ее, Элис? — ничего не увидела? Странно… Разведчик из Сиэтла? Скорее всего. Но почему нет настолько выраженного запаха кровососов? Почему не жжет ноздри? Привкус вампира был, но едва уловимый, а основной запах был иной, я такой еще никогда не встречал, это была смесь вроде бы знакомых запахов, но рождающих какой-то иной, совсем незнакомый, поэтому объяснить, на что это было похоже, не мог — не с чем было сравнить. Я замер, потом крадучись пошел на запах. Он становился все ближе, я понял, что иду верно. Снова хрустнула ветка, и я услышал едва уловимый вздох. Мне показалось, в этом вздохе было больше боли, чем страха или злобы. Мне стало интересно. И тут вдруг меня пронзила страшная мысль — а вдруг Белла все же уговорила своего кровососа обратить ее? Вдруг он тоже решил, что ей опасно оставаться человеком? Вдруг это она, после превращения, в страдании и боли, мечется здесь? Но зачем? А вдруг ей так плохо и самой противно от всего этого, что она идет ко мне, ищет меня, чтобы я помог ей?! Поэтому она и пахнет не как кровосос, а по-другому, хотя точно не как оборотень и не как человек. Я чуть на задницу не сел от ужасного мысленного видения белой, как мел Беллы, измученной болью, едва передвигающей ноги, из последних сил ползшей ко мне за помощью, ко мне, единственному, кто ей был сейчас нужен, и от кого она ждала спасения!!! Я, дурак, даже не подумал о том, что она всего с полтора часа, как уехала от меня, и за это время никак не могла обратиться. Я забыл обо всем на свете и бросился в заросли, на звук. Впереди стало светлее, там была полянка, но какое-то внутреннее чутье заставило меня притормозить. Я растопырил когти, врубился лапами в мох и остановился почти на опушке, едва не вылетев на поляну с собачьим визгом. Сквозь еще лишь зарождавшуюся весеннюю листву куста, за которым я и укрылся, я увидел Ее. Она стояла, едва держась на ногах. Одной рукой, замотанной какой-то грязной тряпкой у запястья, Она опиралась о дерево, другую прижала к горлу, как будто ее вот-вот стошнит, склонившись вперед, словно сейчас упадет носом в траву. Ее спутанные волосы свесились, и я не видел лица. Но это была точно не Белла. Волос такой красоты я в жизни не видел — длинные, вьющиеся, густые и блестящие, огненно-рыжие, как шкура лисицы по весне, как пламя костра. И даже совсем не такие, как у той рыжей кровососки, за которой мы охотимся. Словно шелест листвы, снова послышался вздох. Я замер, ничего не понимая. Она не пахла человеком. Она не пахла оборотнем. Она немного пахла вампиром. Но гораздо сильнее чем-то еще, чем-то, что не раздражало и не жгло ноздри, как вонь от кровососов. Что-то, может быть, отдаленно напоминающее сандаловое дерево, и, может быть, еще немного лотоса… На Ней были кожаные штаны со шнуровкой по бокам, открывавшей белую кожу бедер и икр, и черная майка-рогатка, обтягивающая тонкое тело, которое била мелкая дрожь. Девушка была босой, и тело Ее светилось так же, как светятся вампиры на солнце. Черт, что за непонятные вещи? Что делать? Кто она? Что ее занесло сюда? Что это непонятное существо несет в себе? Напасть первым? Порвать в клочья сразу, чтобы она не добралась до Беллы? Или проследить? Странная девушка сделала шаг вперед, с трудом оторвала руку от дерева, ноги Ее не удержали, Она упала на колени, уперлась руками в землю, завешенная волосами голова опустилась. Она пробовала встать, шаталась, но не могла. Не могла, сколько ни пыталась, я совершенно четко видел это. И тут Она подняла голову, волосы распались, открыв лицо, и уставилась прямо на меня. Вряд ли Она видела меня за кустами, но ей-богу, мороз продрал меня по всему телу, несмотря на мою высокую волчью температуру, когда я встретился с Ее взглядом. Красота лица была совершенна. Тонкий нос, очень красивые губы, полуоткрытые, искривленные от боли, искусанные, и глаза… Мама моя, я никогда не видел таких глаз. Не красные, как у кровососов, не желтые, как у Калленов, не человеческие, а ярко-сиреневые, как фиалки, огромные, полные муки, они смотрели прямо на меня, не моргая. И вдруг Она сказала мягким, грудным, чуть хрипловатым измученным голосом: — Ну выходи же… Пожалуйста! Помоги! Господи! Какое-то свечение вдруг образовалось вокруг Нее. В моей голове последней мыслью было — Она использует какой-то свой дар против меня, видимо, слишком слаба, поэтому усыпляет, чтобы справиться, а я не могу сопротивляться желанию приблизиться к Ней, и, наверное, это конец. Потом я вдруг почувствовал, что в груди у меня что-то лопнуло, тренькнуло, как оборванная леска, но боли не было. Наоборот, какая-то невозможная легкость, как под кайфом, я взмыл в небо, словно был воздушным шариком, и веревка, удерживавшая меня, оборвалась. Это свалилось на меня, как дождь из бриллиантов, как радужный водопад, как комета, которая при падении долбанула меня прямехонько по лбу. Я уже не думал в эту секунду ни о чем, что это может быть уловка, что Она может подманить и напасть, ничего я этого не думал. Я выскочил к Ней, в два прыжка покрыл расстояние между нами и резко остановился, втягивая носом начинавший завораживать меня запах и заглядывая в лицо. Ни страха, ни волнения, ни злобы, ни торжества победителя даже не мелькнуло в Ее глазах, только боль и еще необыкновенное ощущение беззащитности. У Беллы наверняка бы уже душа в пятки ушла до обморока, если бы перед ней так же выскочил огромный волк. Она подняла лицо ко мне и смотрела прямо в мои волчьи глаза. — Помоги мне, пожалуйста! Не бойся, я не причиню тебе вреда! — прошептала Она. Если бы не странное мое состояние, я бы, наверное, расхохотался — Она? Мне? Причинит вред? Да я разорвал бы Ее в клочья быстрее, чем Она поднялась бы с карачек. Но Она протянула ко мне руку ладонью вверх, как знакомятся с собакой. Я приблизился носом к Ее ладони и шумно вдохнул, голова моя закружилась, промелькнула мысль, что все же наверняка Она использует против меня морок, иначе чем объяснить мое совершенно необъяснимое желание служить Ей вечно, быть Ее верным псом и исполнять любые желания, быть у Нее в пожизненном рабстве? Пожизненное рабство… когда-то я пообещал это Белле, вроде бы в шутку, но мне было тогда не до шуток. Странно, почему сейчас при воспоминании о ней в сердце снова не воткнулась спица, не садануло под дых, не свернулась кровь, не защипало в глазах? В этот момент незнакомка коснулась моей морды пальцами, провела по голове между ушами, потом силы покинули Ее, и Она упала у моих лап. Я опустился перед ней на землю, положил морду на лапы, касаясь носом Ее волос, тихонько заскулил и зажмурился. Все. Вот это и случилось. Я понял это совершенно ясно и отчетливо. То, чего я так боялся и клялся Белле, что этого никогда не произойдет, свершилось. Импринтинг. Я говорил Белле — чтобы увидеть в человеке свою половинку, надо ее заметить, а кроме Беллы я ни на кого смотреть не хочу. Но Она — я не знал Ее имени — сама посмотрела на меня. Черт, пропал ты, Джейкоб Блэк, пропал-таки, чертова зараза! И что теперь делать? Что я теперь скажу Белле? Что, теперь как Сэм, Лея и Эмили? Я буду мучиться до конца дней своих между любовью к Ней, о которой я вообще ничего не знаю, и виной, что я бросил Беллу? Черт, да что я несу? Кто кого бросил? Да и будет ли Белла страдать вообще по этому поводу, и… Какая теперь разница? Черт, что я опять несу? Как какая разница?! Это же Белла, моя Белла, которую я добивался и любил всю свою сознательную жизнь… Любил? Ну конечно лю… Мне не понравилось сомнение в моей голове, что я сам себя оборвал на полуслове. Почему сейчас я не могу выговорить такое простое, намоленное ночами слово в отношении Беллы? Может потому, что понимал — я с этой минуты уже бессилен что-либо изменить и больше сам себе не принадлежу. Я принадлежу теперь вот этой девушке, лежащей передо мной в обмороке, разметавшей огненно-рыжие волосы по свежей зеленой весенней траве. Принадлежу всецело и безраздельно, куда бы Она меня ни повела за собой, куда бы ни послала. И понимал, что не хочу ничего менять. Кем бы Она ни оказалась. Нерушимая связь, которая, как мне думалось раньше, соединяла меня и Беллу, вдруг так легко лопнула в моем сердце, и я чувствовал, что ничего не тянет меня больше к ней. Зато к незнакомой девушке меня приковали словно якорной цепью, навеки. От переизбытка чувств меня кинуло переродиться в человека, потом опять в волка. Я несколько раз вдохнул, выдохнул, и решил, что надо все же вернуться в свое привычное обличье, чтобы хотя бы поговорить с Ней. Я снова перекинулся, и, отвязывая от лодыжки скатанные в жгут шорты, почувствовал на себе Ее взгляд. Я обернулся — глупее положения просто не бывает. Она еще лежала на земле, но уже пришла в себя, открыла глаза и вполне осмысленно смотрела на меня, а я… Ну да, я голый. То есть совсем голый. Волки ведь даже трусов не носят, а таскать с собой и шорты, и трусы, и все прочее несколько неудобно. Вдруг Она улыбнулась, слабо, но улыбнулась. Я даже не нашелся, что сделать — повернуться к Ней задницей и в совершенно идиотском положении натягивать шорты, прыгая на одной ноге, или так и остаться к Ней лицом и проделать то же самое? В любом случае, зрелище наверняка наиглупейшее. Я никогда не чувствовал себя в более дурацкой ситуации, но Она улыбалась совершенно без насмешки, и я почувствовал себя несколько увереннее. Я все же не стал показывать Ей свой зад, хотя то, что Она видела спереди, было гораздо более неприлично, и, натягивая шорты как можно быстрее, спросил: — Что смешного? — Представила себе волка в трусах, — прошептала Она. Я опешил — ведь только недавно сам подумал об этом, значит что, Она так же, как и этот чертов кровосос Эдвард, свободно копается в моих мозгах? — Прости, — снова прошептала Она, но глаза Ее по-прежнему улыбались. — Черт, что ж всем так интересно, что у меня в голове? Когда-нибудь настанет счастливый момент, что меня никто не будет слышать? — буркнул я. — Нет, — прошептала Она, — но я никому никогда ничего не скажу. — Еще бы! — стараясь держаться независимо, фыркнул я, застегивая молнию на шортах. Хотя… если Она уже пришла в себя, когда я осознал, что меня долбанул импринтинг, выходит, Она слышала, о чем потом я думал, вернее, какая каша провертелась, как через мясорубку, в моей голове за считанные секунды, значит и скрывать бесполезно. — Ладно, ты кто? — нахмурившись, спросил я ее. Она подняла на меня свои фиалковые глаза и попыталась хотя бы сесть. Я Ей помог. Коснувшись Ее, меня словно током прошибло, и по всему телу пробежала волна дрожи. Приятной дрожи, приятной настолько, что я ничего подобного не испытывал. Кожа ее была теплая, ей-богу теплая! — Я Рейна Далтон, — слабым голосом произнесла девушка. — А я Джейкоб Блэк. Она так на меня посмотрела, что я почувствовал, что буквально плавлюсь под ее взглядом. — Я знаю, — сказала Рейна. Черт, как же она хороша! Этот непонятный свет в глазах, нежно-сиреневый, излучающий какую-то необъяснимую доброту… И такая чудесная улыбка, хотя пока еще слабая и искаженная болью и усталостью. — И давно ты меня знаешь? — осведомился я. — Нет, только с тех пор, как почувствовала твое приближение, — ответила Рейна, — но теперь я знаю о тебе почти все. Кроме одного — что такое «импринтинг»? — Я тебе потом объясню, ладно? — я смутился и пожалел, что сейчас не в обличье волка — наверняка рожу мою залило краской. — Я тоже расскажу тебе все, чтобы ты знал обо мне столько же, сколько и я о тебе, но не сейчас, у меня просто не хватит сил. Я могу попросить тебя о помощи? — спросила Рейна. Господи, да я разбиться в лепешку для тебя готов! Кхм… ну и слышь, ну и знай! Какая теперь разница? Я понял, что улыбаюсь, как малолетний придурок. — Что я должен сделать? — Мне нужно попасть к Калленам, — ответила Рейна, и меня словно ножом полоснуло. Я отшатнулся от нее и, видимо, на моем лице отразилась такая боль и злость, что она положила мне пальцы на руку. Значит, она все-таки вампир! Она идет к своим! А я, идиот, придурок, тупая собака! Импринтинг, импринтинг! Однако импринтинг-то случился. Никуда от этого не денешься. И что мне теперь делать? Я, оборотень, кровный враг вампиров, запечатлелся на вампира! И самое главное, имея достаточно примеров перед глазами, как действует импринтинг, я знал, что меня теперь не остановит даже это, если… импринтинг, будь он неладен!!! — Джейкоб, я иду из Сиэтла, — положила мне тонкую руку на ладонь Рейна, и я чуть не подпрыгнул, вздрогнув, — давно иду. Я ищу Калленов, но я их не знаю. Я иду к ним, чтобы предупредить. К вам идет беда, большая беда. — Мы уже все знаем, — я непроизвольно сжал ее длинные тонкие пальцы, но она даже не поморщилась от боли. Белла бы уже пищала. Черт, как некстати вспомнил! Рейна взглянула на меня: — Да? Значит, я шла напрасно. Можно было просто тихо где-то сдохнуть, и все бы закончилось. — Почему ты так говоришь? — вскинулся я. — Мне стоило очень большого труда заставить себя идти, — объяснила она, — мне так хотелось наплевать на все это. Я думала — какая мне разница, ведь я их не знаю, и если я умру, мне будет тем более все равно. Но почему-то я не могла наплевать. Пришлось идти, и, признаюсь честно, мне было очень хреново. А оказалось, что вы уже в курсе и подготовлены, и значит, я зря тащилась сюда, можно было давно уже все это прекратить. — Я ничего не понял, если честно. По ходу, тебе действительно сейчас очень хреново. Тебе нужна помощь, и нужно выбираться из леса. Ты не будешь против, если я возьму тебя на руки, это не обидит тебя? — спросил я. Рейна посмотрела мне в глаза и кивнула. Я осторожно подхватил ее — она была такая легкая, вампиры значительно тяжелее, и теплая, хотя, конечно, намного прохладнее, чем человек, но гораздо теплее, чем кровососы. Я осторожно прижал ее к своей груди, и она, обняв меня за шею, прислонилась ко мне щекой. Ее волосы свесились с моей руки и приятно щекотали кожу. Черт, не зацепиться бы ими за кусты и деревья, когда я понесу ее — они были настолько длинными, что заканчивались где-то у моего бедра. Я пошел было в сторону дома, потом подумал, что вряд ли Билли поймет. Она, конечно, не совсем вампир, но все же и не «совсем не вампир». Я решил пойти к Сэму и Эмили. Им это, конечно, тоже совсем не понравится, но, по крайней мере, Рейне там ничего не грозит. У нас такой закон — никто не имеет права причинить вред тому, кто является объектом импринтинга брата. Это считалось последним сволочизмом, и никто бы не посмел причинить своему товарищу боль, лишив его половинки. Кем бы она ни была, даже если и вампиром. Я, правда, не помнил таких случаев, но закон есть закон. Мы были недалеко от реки, поэтому я направился прямиком к ней, и мы пошли вдоль берега. Вернее, шел я, а она сидела у меня на руках, так уютно, так естественно, и что более чем странно — совершенно спокойно для меня. Нести ее было совершенно не утомительно, и я продолжил: — Я понял только то, что ты пришла из Сиэтла, где сейчас Виктория зачем-то плодит свою банду. Еще я понял, что ты пришла, чтобы предупредить об этом Калленов, и что тебе было не просто прийти сюда. Правильно? Она кивнула, и волосы снова приятно скользнули по моей руке. Мурашки побежали у меня по коже, и она заметила это. — Я хотела их предупредить, что Виктория и ее армия готовятся к нападению. Что основной объект охоты — человек, какая-то девушка по имени Белла. — Белла? — дернулся я. — Значит, выходит, все это затеяно ради того, чтобы… чтобы убить Беллу? А поскольку она под защитой Калленов, и Виктория знает, что ей одной не добраться до нее, значит, она плодит новорожденных, чтобы завалить клан Калленов и добраться до Беллы… Но зачем столько сложностей, почему ей так приспичило достать именно Беллу? — Месть, это просто месть, — ответила Рейна. — Виктория хотела отомстить этой девушке и Калленам за то, что они убили ее возлюбленного. Она решила, раз у нее отняли любимого, она тоже отнимет любимую у Эдварда Каллена, и это будет око за око, зуб за зуб. Но я решила тоже отомстить Виктории. Поэтому я и решила предупредить Калленов. Я надеялась, что они в состоянии уберечь себя и девушку, и уничтожить Викторию. Если они будут знать, кто хочет на них напасть, и сколько их, они смогут принять верное решение, что нужно сделать. Но раз вы уже все знаете, и что у них в друзьях такое удивительное братство, как ты и твои друзья, о котором никто никогда еще не слышал, я уверена в этом, то моя миссия считается выполненной. — Откуда ты знаешь про моих друзей? — удивился я. — Я знаю слишком много, — вздохнула Рейна, — и про вас, и про ваших друзей Калленов. — Да мы как бы и не друзья, — пожал я плечами, — у нас временное перемирие. Просто раньше Виктория частенько шастала тут, и мы решили, что нам надо вместе прижать ее и позаботиться о безопасности Беллы, особенно, когда к ней в комнату зачем-то пробрался какой-то вампир. Но то, что ты рассказываешь, я не знал… и Каллены наверное тоже. — Какой-то вампир был в доме Беллы? — вздернула брови Рейна. — Мне кажется, я знаю, кто это… Это Райли, правая рука Виктории… Только зачем он приходил? Не важно, надо просто рассказать все Каленам. Мне нужна твоя помощь, чтобы ты помог мне добраться до них, потому что силы мои на исходе, и я боюсь, что сама уже туда не доползу. Но, в принципе, если ты сам расскажешь им это, то тащить меня туда нет необходимости, ты можешь оставить меня прямо здесь. Она замолчала, а я встал как вкопанный от ее слов. Я посмотрел ей прямо в глаза, и она не отвела взгляда. Я ощущал всем телом, как дрожит эта кроха в моих лапищах, эта самая главная в моей жизни душа, эта единственная точка во всей Вселенной, вокруг которой все вертится — Рейна Далтон, рыжая, непонятная, незнакомая. Оставить ее здесь?! В груди моей словно взорвалось что-то от негодования, и я даже не мог найти слов, чтобы объяснить свое состояние. Я только хлопал глазами, открывая рот, как рыба, и прижимая ее к себе. Ну да, она же ничего не знает про импринтинг, я для нее случайный, попавшийся на пути человек, который был ей необходим только для того, чтобы помочь завершить ее поход. Я был ей нужен, как мог быть нужен любой другой, попавшийся на пути. Но у меня-то все совершенно иначе! И как ей это объяснить? — Просто я для себя уже решила, что как только я найду Калленов и предупрежу их, сразу закончу свое существование, — добавила она. Ну, тут уж меня прорвало. Нет, я не ругался — как я на нее мог ругаться?! И в своей бешеной, так неожиданно свалившейся на меня необъяснимой любви не признавался. Я просто говорил о том, как она вообще могла подумать, что я просто могу взять и бросить ее умирать, когда она в таком состоянии. Что мне плевать, кто она и что она, но я не дам ей умереть, а с остальным разберемся потом. Что я готов хоть всю оставшуюся жизнь ее на руках таскать, и, чего бы мне ни стоило, я сделаю все, чтобы помочь ей выжить, и еще какие-то сумбурные слова. Но я забыл, что Рейна тоже умеет заглядывать мне в голову. Похоже, гораздо больше, чем моя путаная горячечная речь, ей дали все понять мои такие же путаные, но более откровенные мысли. — Ты не злись, пожалуйста, на меня! — прошептала она. — Я не знаю, что такое импринтинг, но я, кажется, догадываюсь. Только ты совсем не знаешь, кто я. И может быть, когда ты узнаешь, ты будешь совсем по-другому относиться ко мне. — Так скажи мне! — рявкнул я, но она даже не вздрогнула, продолжая обнимать меня за шею и смотреть неотрывно мне в глаза. Я сразу обмяк — ну как на нее рычать? Господи, твоя воля! Я вздохнул, присел на мшистый валун у воды и посадил Рейну себе на колени. Зачерпнув воды в ладонь, я умыл ее чумазое лицо, потом еще несколько раз просто освежил холодной водой. Щеки ее слегка порозовели, губы приобрели более живой цвет. Ну нет же, какой она вампир? Они совсем не такие! Тогда что она за существо? Я должен знать. Нет, я в любом случае не откажусь от нее. Не смогу, это теперь не в моей власти. Но я хотя бы должен знать, кто она. Сможет ли Рейна ужиться с моими братьями, не опасны ли они для нее, а она для них? В конце концов — что она ест? Чем мне ее кормить? Как лечить? — Скажи мне, — тихо попросил я, склонившись к ее лицу, к ее губам, чтобы слышать ее слабый шепот. — Я и сама не знаю, Джейкоб. Одно могу сказать точно — я не человек. — Ты… вампир? — спросил я еще тише, а сердце мое заколотилось от страха, каким будет ее ответ. Она так смотрела мне в глаза, что внутри у меня все перевернулось. — Я должна была им стать, — шепнула она, — но почему-то я стала другой, не такой, как вампиры. Но то, кем я стала, еще больше пугает меня, потому что я не знаю, кто я, понимаешь? Ты знаешь, кто ты. Каллены знают, кто они. Виктория знает, кто она. И даже те, кого она плодит там, в Сиэтле, знают, кто они. Я — нет. Я не знаю, кто я. И поэтому мне лучше умереть, потому что я не знаю, во что это выльется дальше, и в кого я скоро превращусь. — Расскажи мне, — я погладил ее по волосам, убрав налипшие прядки со щеки, — мне можно верить, я не предам тебя. Я постараюсь тебе помочь. Может быть, вдвоем мы справимся?  — Меня укусил новорожденный вампир, — тихо начала Рейна, не отводя своих глаз от моих, и внутри у меня все сжалось, хотя я и представлял что-то примерно такое же. — Не знаю почему, но он не прикончил меня, видимо, что-то спугнуло или отвлекло его. Я лежала и умирала в подземной парковке супермаркета, за дальним рядом машин. На какое-то время я потеряла сознание. А потом почему-то я очнулась. Кто-то еще появился на парковке, и новорожденный ублюдок, который и не покидал своего места кормления, метнулся туда. Эти твари не знают чувства сытости, им плевать кого, как, когда и где. И вдруг я услышала детский плач. Я поняла, что мой убийца напал на кого-то с маленьким ребенком. Я с трудом поднялась, цепляясь за какую-то большую черную машину, и увидела — у красного минивэна с отрытым багажником, у тележки, набитой продуктами, лежала молодая женщина, на ней верхом восседал тот ублюдок и пил ее кровь. Умирающая с ужасом и слезами смотрела куда-то на землю, туда, откуда раздавался плач. Ублюдок оставил ребенка на десерт. Я не знала, что я могу сделать — справиться с ними невозможно ни одному смертному, руки у меня были пустые, крови во мне почти не осталось, голова уже почти ничего не соображала, все перед глазами плыло, заставить себя сделать хоть одно движение было невыносимо. Но я не могла себе представить, чтобы эта тварь добралась до ребенка. И медлить было нельзя, и сил у меня не было. От отчаяния я смогла кое-как обойти машину и оказалась у твари за спиной. Женщина увидела меня, я приложила палец к губам и сделала единственное, что я могла сделать — я из последних сил прыгнула ублюдку на закорки и вцепилась зубами ему в шею. Неправда, что у них каменная кожа. На шее, у яремной вены, я смогла ее прокусить, и тут же начала пить, пить, пить то, что текло оттуда. Отплевываться было некогда, я судорожно глотала, быстрее, чтобы ублюдок ослаб. Вкуса я не чувствовала, потому что в голове все меркло и мутилось от отвращения и подступающей смерти, но это было единственное, что я могла сделать, ведь у меня не было никакого оружия, у меня не было ничего, кроме ногтей и зубов, и совсем не было сил. Поэтому я решила поступить так же, как и он со мной — как можно скорее обескровить его. Он взвился, но женщина, которую он убивал, из последних сил прижала его к себе. Встретившись с ней глазами, я поняла — она пытается мне помочь. Он возил нас по полу и колотил о соседние машины. Но чем больше я глотала, тем сильнее становились мои руки, которыми я сжимала его, как в тисках, прижимая вниз. Откуда-то взялись силы. Я не могу объяснить тебе, как нам удалось удержать его, ведь новорожденные вампиры сильнее даже самих вампиров, но я выпила его всего, пока пыль не осыпалась между моих пальцев на лежащую внизу женщину. Она смотрела на меня. Откуда мне было знать, что если меня покусал вампир, но не убил до конца, значит, я стану такой же? Откуда мне было знать, что и недопитая женщина, которая сейчас сидела передо мной вся в крови, станет тоже вампиром? Откуда я знала, что мне надо было убить ее? Откуда я знала, что мне надо было ее выпить до последней капли самой, чтобы не появился еще один новорожденный вампир? Откуда мне вообще было все это знать? И уж точно я не могла знать, что мне удалось справиться с тварью только потому, что я была уже не человек. Это я потом уже все узнала. Я не умерла до конца, но яд, выпущенный тварью, уже сделал круг с остатками крови по всем моим венам, через сердце, через мозг… И почему-то сердце не остановилось, оно продолжало гонять остатки крови вместе с ядом. И мне почему-то не потребовалось три дня на перерождение. Выпитая кровь новорожденного вампира практически мгновенно восстановила мои силы. Я оставила женщину на парковке, она со слезами облегчения кинулась к своему ребенку, но сейчас я с ужасом думаю о том, во что она превратилась, и что теперь с малышом. Я этого не знаю, но думаю, что все плохо. Я с перепугу бросила машину на парковке и побежала домой, и бежала я совсем не так, как раньше. И видела я все, и слышала совершенно по-другому. Я думала, что это от того, что из меня выпили почти всю кровь, а в желудке у меня несколько литров какой-то мерзости. Естественно, стоило мне об этом подумать, как меня тут же вырвало, и я блевала дальше чем видела минут двадцать. Понять свое состояние мне было не под силу, но я боялась, что все же начну превращаться. Конечно, я читала про графа Дракулу, но чтобы это было реальностью, поверить мне было трудно. И когда я вернулась домой, я первым делом ворвалась в ванную комнату и оглядела себя в зеркало. Странно — сколько читала в книгах, после превращения в вампира человек становился божественно красивым — я не заметила изменений в лице. Просто кожа стала бледнее, круги под глазами — но если тебя почти выпил вампир, конечно кожа будет белой. Каких-то сверхъестественных способностей я пока за собой не заметила. А вот когда я проснулась ночью от того, что меня невыносимо корежит, все мое тело, каждая клеточка, каждая мышца, каждый нерв были оголены, их выкручивало, рвало и тянуло в разные стороны, я поняла — мне конец. Такой боли я не испытывала за всю свою жизнь. Так продолжалось действительно три дня. Через трое суток ночью я встала с кровати, как ни в чем не бывало. Мое тело больше не было моим телом. Лицо осталось прежним, волосы тоже, да и тело тоже внешне оставалось таким же, но мышцы, нервы — все было совершенно другое. Я могла вытворять такие вещи, что даже не могла себе и представить, что такое вообще можно вытворить. Я тут же выскользнула из окна на парапет, потом махнула на крышу и провела эту ночь, носясь по крышам и перепрыгивая с дома на дом, пробуя, на что способно мое тело и можно ли себя угробить. Я даже пробовала просто броситься с крыши, но мое тело само выполняло невероятные кульбиты, руки сами цеплялись за любые самые маленькие выступы, чтобы перепрыгнуть дальше, и я сама поражалась своей молниеносной реакции. Я чувствовала себя кошкой, у которой девять жизней. Надеюсь, что те, кто меня видел, приняли меня лишь за ненормального паркурщика. А еще я обнаружила, что слышу чужие мысли. На следующую ночь я уже искала тех, кто методично на протяжении всего последнего времени уничтожал жителей Сиэтла. Я их быстро нашла — они слишком громко думали. В прошлой жизни я была полицейским из убойного, наш отдел как раз и занимался этим делом. Я работала там вместе с отцом, он взял меня к себе стажером, несмотря на то, что у меня не было специального образования. Если бы мы тогда только могли себе представить, кто это и что происходит на самом деле! Но искала я их не для того, чтобы рассказать о них полиции. Две недели я охотилась на них. И хотя потом я блевала их кровью, приносящей мне ужасные муки внутри меня, я понимала, что становлюсь все сильнее, ловчее, и каждый раз открывала в себе что-то новое. Но их было слишком много. Каждый день я убивала их по несколько штук, но каждый день они плодили новых. И тогда я пришла напрямую к Виктории, чтобы узнать, что происходит. Я услышала ее мысли, и мне все стало ясно. Она не знала, что это я убиваю ее уродов, она думала, они сами между собой грызутся, поэтому сначала не тронула меня. Виктория решила, что я более старый вампир, потому что я совсем не была похожа на новорожденных. Хотя она так и не смогла понять, кто я на самом деле. Ее что-то тревожило, и я поняла что. Сердце-то у меня билось. Оно и сейчас бьется, слышишь? Я не умерла совсем, я не была ходячим и пьющим кровь трупом, как все вампиры. Но я уже не была и человеком. И никто не смог мне пока сказать, кто я на самом деле. Меня не терзает такая мучительная, застилающая разум жажда, как остальных вампиров, я использую питье только как оружие. Но и питаться, кроме крови, я ничем другим не могу, хотя терпеть голод могу достаточно долго и без особых мук. Я смотрел на нее во все глаза, потрясенный ее рассказом. Так кто же она? — А кровь живых людей ты пила? — спросил я, не найдя ничего лучше. — Да, пробиралась тайком в больницу — при моих нынешних способностях это было несложно, — и таскала донорскую, разбавляла ею выпитую вампирскую кровь, потому что чувствовала, что от вампирской дурею. Убивать людей я, естественно, себе запретила. И, что самое интересное, человеческая кровь мне была так же противна, как и вампирская, — Рейна пожала плечами. А я так просто впал в ступор — вампир, который не умирал, чтобы превратиться, сердце которого по-прежнему бьется, и который, к тому же, испытывает отвращение к крови? Такого я еще не встречал. Конечно, после того, что я узнал о «вегетарианцах» Калленах, и собственно после того, во что превратился сам, я уже мало удивлялся таким вещам, но чтобы такое?! — Виктория чувствовала, что я не такая, как они, — продолжила Рейна. — Поэтому она напала на меня со своей стаей. Справиться с ними у меня не было возможности — я пока ничего не умела, я просто ловила их по одному в подворотнях Сиэтла и выпивала до капли. Но в прямом бою с большой стаей я не могла продержаться долго. И хотя я попробовала применить кое-какие боевые приемы, которым меня учил отец, помноженные на мою новую силу и реакцию, шансов у меня не было. Они кусали меня, я уворачивалась, как могла, но вскоре и я, и они поняли, что от укусов как таковых я не страдаю. Чтобы мне стало плохо, необходима кровопотеря, или что там у меня теперь. Они скрутили меня, но Виктория запретила им пить меня — мало ли что потом будет с ними. Мне просто вскрыли вены на руке. Они хотели, чтобы я умирала медленно, им было интересно посмотреть, что со мной будет. На второй руке не успели. Из последних сил я рванулась, и изумила и себя, и их — оказывается, в минуты сильного стресса я способна подниматься в воздух. Не просто прыгать и перепрыгивать большие расстояния, а реально взлетать в воздух. Я вылетела в окно, но держаться на лету долго не получилось. Я перекувырнулась в воздухе и приземлилась уже на улице, едва не переломав себе все кости. Видимо, я еще совершенно не умею этим пользоваться, да и крови потеряла действительно много. Я рванула вдоль улицы, куда глаза глядят, лишь бы из города. И тогда я поняла, что нужно найти Калленов и ту девушку, Беллу, и предупредить их об опасности. А потом любыми способами уничтожить себя, потому что жить такой жизнью я не хочу. Я шла сюда долго, есть было нечего, новорожденных по пути мне не попадалось, людей я, конечно, не трогала, и мне пришлось пить свою кровь. Правда, порезы на руке быстро заживали. Конечно, не так быстро, как у вампиров и, наверное, у тебя, но все же приходилось прогрызать заново. Это давало силы на какое-то время, но ненадолго. Я уже думала просто лечь и не вставать больше. И когда я поняла, что больше у меня нет сил, я не могу даже шага ступить, и сама себя почти убила, я услышала твои мысли так близко, что решилась попросить помощи. Я слышала тебя и сперва не могла понять — мысли человека и животного так переплетались, что я сначала подумала, что бегут двое — человек и собака. Я замерла — людям я не хотела показываться. Но потом я услышала одно сердце, одни мысли и стук четырех лап. Я поняла, это мысли человека в голове волка. Теперь меня уже ничего не удивляло. Я слышала, как ты думал о Белле, о кровососе Каллене, и я возрадовалась — ты знаешь ее, ты знаешь Калленов, мой путь окончен. Поэтому я решила попросить твоей помощи — ты мог бы либо помочь мне добраться до Калленов, либо их предупредить сам, и мне не надо было бы тащиться и продлевать свои муки дальше. А главное, ты достаточно силен, чтобы убить меня и закончить, наконец, мое нелепое существование. Ты никак не выходил из-за деревьев, и я не видела тебя, но слышала, как ты размышлял, напасть на меня или понаблюдать. И тогда я сама попросила тебя подойти. А потом я услышала, как будто у тебя в голове шаттл взлетел, а за ним словно целый рой бабочек рассыпался в разные стороны. Я ничего не разобрала, только услышала одно слово — импринтинг. А после него я поняла, что убить ты меня не сможешь. Ты поможешь мне в чем угодно, только не в этом. И я, кажется, поняла причину. Поэтому я тебе говорю сейчас — после всего, что ты узнал обо мне, если ты испытываешь ко мне отвращение и ненависть, как к врагу — убей меня. Если ты действительно готов ради меня на все, если ты хочешь помочь мне, как другу — убей меня. Это будет самое лучшее, что ты можешь для меня сделать — освободить. — Ты даже не понимаешь, о чем меня просишь! — просипел я севшим голосом. — Импринтинг — это такая штука у нас, оборотней, когда ты находишь свою половинку, когда ты вдруг понимаешь, что готов на все ради нее, даже на смерть, лишь она была счастлива. Это совсем не похоже на любовь с первого взгляда. Это скорее… как притяжение. Когда ты видишь ее, силы земли перестают держать тебя. Только она тебя держит. И все, кроме нее, теряет свое значение. И ты можешь сделать все для нее, быть всем для нее… Ты станешь кем угодно ради нее. Не важно, в каком качестве ты будешь у ее ног — ты будешь тем, кто ей нужен сейчас — братом, другом, защитником, отцом, возлюбленным — лишь бы уберечь и сделать ее счастливой. Это случается независимо от нашего желания, ты можешь либо впервые увидеть этого человека, либо прожить с ним бок обок несколько лет и не замечать до этого, а потом случайно бросить взгляд и раз, готово, ты попал. И единственное твое желание — быть рядом с этой половинкой всю жизнь, любить ее, оберегать, заботиться. Всю жизнь, понимаешь? А ты просишь меня убить то, что должно быть на всю жизнь. — Но если ты готов на все для своей половинки, чтобы сделать ее счастливой, тогда ты просто должен это сделать для нее, ибо это единственный способ спасти, — хотя голос Рейны был очень слаб, дыхание едва прослушивалось, голос шелестел и прерывался, но сказала она это очень твердо, и взгляд ее был непоколебим. — Да, — кивнул я, — я понимаю, что если это единственный исход, чтобы спасти твою душу, я сделаю это. Даже если я буду знать, что останусь один, навсегда, что моя половинка больше не принадлежит мне, а другой просто в мире нет, даже если я сам потом захочу сдохнуть. Но сначала я должен убедиться, что это действительно единственный выход. Так что для начала давай-ка я отнесу тебя к Калленам, они помогут тебе подлечиться, и я буду с тобой, чтобы тебе не было страшно. А потом мы вместе подумаем над этим, когда тебе станет лучше. Ты можешь позволить мне это сделать? Или мне придется осчастливить тебя насильно? Она оценила мою шутку и прошептала: — Хорошо, волк. Но если потом я все же пойму, что мне плохо жить в этом обличье, я хочу, чтобы убил меня именно ты. — Это жестоко, Рейна! — с болью в голосе сказал я. Неужели она такая же, как и Белла? Неужели она так же будет использовать мою любовь и безотказность, понимая, что я не могу отказать? Неужели никогда не будет в моей жизни такого, чтобы хоть одна девушка полюбила меня и не захотела бы меня покинуть, избрав другой путь?! И самое ужасное, что я все равно буду любить и прощать ее! Верно, я и правда мазохист, но это теперь не зависит от меня. Я буду любить и прощать, и уж лучше боль, чем ничто. Черт, я забыл, что она читает мои мысли так же легко, как я слышу ее слова. В глазах Рейны отразилась такая боль, что меня передернуло. Она сняла одну руку с моей шеи и прижала тонкую прохладную ладошку к моему пылающему лицу. Рейна смотрела на меня долгим взглядом, и я не мог вынести его. Она молчала и жгла меня глазами, и я отвел взгляд, уткнувшись носом ей в висок. Голос не слушался меня, предательски дрогнул, но я проглотил комок в горле и тихо сказал ей на ухо: — Ты же понимаешь, как тяжело мне будет это сделать! Найти свою половинку и потерять ее — это самая страшная боль, какая только может быть. Но если тебе будет нужно именно это, если совсем-совсем не будет никакого другого выхода, чтобы обрести свободу и покой, я это сделаю. Я повернулся к ней. — Чего бы мне это ни стоило, — поклялся я ей, глядя глаза в глаза. Ее глаза были так близко, ее взгляд просто корежил мой мозг, но мне было сейчас так хорошо, как никогда. Она не принадлежала никому, она не любила никого, я знал, я чувствовал это, и у меня был шанс начать все с чистого листа, не отвоевывать ее у кого-то, а попытаться просто завоевать ее любовь. И если случится чудо, которое ко мне, по-моему, неприменимо с моим-то косолапым счастьем, она может быть тоже полюбит меня, и я хоть раз в жизни узнаю, что это такое, когда любишь не только ты, а когда любимый человек отвечает тебе взаимностью. Черт, конечно, Рейна все услышала. В ее глазах мелькнуло что-то такое, что сначала напугало меня, но потом я вдруг обрел невероятную уверенность, что все получится. Может быть, так даже и лучше — не надо подбирать верные слова, мысли бегут и составляются в цепочку сами, независимо от меня, и она их видит такими, какие они есть на самом деле, не искаженные словами и желанием скрыть неуверенность и смущение. Я жадно пожирал взглядом ее глаза и губы, они были так близко, ее взгляд сводил меня с ума, со мной никогда такого не было, даже с Беллой. С ней я научился скрывать свои чувства и желания, но с Рейной у меня ничего не получалось — меня так дико тянуло к ней, что ни сохранять на лице отвлеченное выражение, ни сопротивляться этому у меня не было никаких сил. Она так притягивала меня, мне было так легко, будто я знал ее всю жизнь. Она не отводила глаз, не кокетничала и не отпихивала меня ладошкой, не отворачивала лица и не прятала губ, как Белла. Рейна просто молча смотрела мне прямо в глаза, прямо в душу, прямо в сердце, и во взгляде ее плескалась нежность, какая-то мудрость что ли, понимание происходящего, моих мыслей и чувств, и — я боялся верить в это, но мне казалось — уже любовь. Я чувствовал, что бороться с непреодолимым желанием поцеловать ее мне становилось все труднее. И хотя воспитание обычно не позволяло мне так вести себя с девчонками, и особенно с Беллой, сейчас я не мог ничего поделать с собой — мозги у меня явно навернулись. Я боялся обидеть ее своей несдержанностью, она могла счесть это за хамство и наглость, но черт, я так хотел просто едва коснуться ее губ, легко, невесомо, осторожно, как цветка… Видимо, она и это понимала. Ни тени гнева или негодования я не увидел в ее прекрасных, сводящих с ума фиалковых глазах. Я склонился к ней, осторожно коснулся пальцем ее губ, припухших и искусанных. Ближе к углу рта нижняя губа была разбита. — Больно? — спросил я, но на самом деле было больно мне — видеть на этих нежных губах кровь и ранки было просто невыносимо. Она покачала головой: — Уже нет… Вот, башмаки свои только где-то профукала, сняла, потому что ноги устали, а потом забыла про них… — ее губы дрогнули. — Такие башмаки были… знаешь, на шнуровке, тупорылые, тяжелые, типа армейских… совсем новые… На ее глаза навернулась пелена, ресницы задрожали, бровки поползли вверх, и это было так трогательно и жалобно, что у меня сердце зашлось. Она спокойно говорила про то, что с ней случилось, вся искусанная, порезанная, измученная, маленькая, напуганная, одинокая, попавшая в большую беду девочка, а тут из-за каких-то башмаков она готова была вот-вот расплакаться. Наверное, отходняк пошел. Пока она была во всем этом одна, она держалась, а теперь, когда поняла, что есть кому ей помочь, сломалась. Да кто бы не сломался! Она еще здорово продержалась, еще и сражалась там, в городе, охотилась… Не знаю, чтобы я делал на ее месте. Я не мог видеть ее слез, готовых вот-вот набежать на ее глаза. Нежность к ней зашкаливала у меня внутри. Я убрал упавшую прядь волос с ее лба, медленно, осторожно, чтобы не обидеть ее, не спугнуть этот невыносимо прекрасный момент, и приблизился к ее лицу. Глаза ее заволокла сиреневая дымка, и я, боясь даже дышать, невесомо коснулся губами ее губ. Они были прохладные, мягкие и нежные, и правда, совсем как лепестки цветка. Она не оттолкнула меня, все так же касаясь пальчиками моей щеки. Страсти не было, не было какого-то сексуального желания — пока было еще не время, не пришел еще момент для этого, сейчас она была так слаба, так измучена, у меня в голове никаких мыслей даже в ту сторону не появилось, кроме как спасти ее и поставить на ноги. Была только огромная, всепоглощающая нежность. Рейна была так беззащитна, что мне хотелось целовать и целовать ее, мое сердце сжималось от нежности, от желания укрыть и защитить ее, и я не думал ни о чем больше, кроме как донести ее до Калленов живой. Уж они-то разберутся, что делать, наверняка придумают, как ее восстановить. Ну, а какой Рейна будет потом — мне уже было без разницы. Я понимал, что приму ее любой, хотя я уже знал, что она не чудовище, не убийца, а несчастная, попавшая в ужасный переплет девчонка, сумевшая выжить и при этом не потерять душу. Она не виновата, что она теперь такая. Что ж, я готов был мириться с любым исходом, только бы она была рядом. Я снова потянулся губами к ее губам, Рейна сделала слабую попытку ответить, губы ее приоткрылись, но я с ужасом понял, что не для более страстного поцелуя — рука ее соскользнула с моего лица, голова откинулась, и она вырубилась. Я прижался ухом к ее груди — сердце билось, но слабо. Я схватил ее руку, перемотанную тряпкой. Сорвав повязку, я увидел тонкое изящное запястье, разорванное, все в заживших, более-менее свежих шрамах. Ей самой пить тут было больше нечего, Рейна истощила сама себя. Если я сейчас перекинусь в волка, до Калленов добегу минут за двадцать, какое-то время уйдет на объяснения с теми, кто почует меня и попытается поймать меня на границе, еще сколько-то уйдет на объяснения с доктором Калленом. Рейна может и не дотянуть. Черт, что же делать? Ведь она давала мне понять, что ей хреново. Может, не так явно, как это делает Белла, но мог же догадаться, чертов урод, что Рейна на последней стадии, а я приставал к ней с допросами, с поцелуями, вместо того, чтобы накормить. Защитник хренов, чтоб ты провалился или шею себе где-нибудь свернул! Ты полный мудак, Джейкоб Блэк, а не защитник, вот что я тебе скажу! Я вздохнул, понимая, что у меня другого выхода нет, зажмурился и грызанул себя за запястье. Боль была ужасной, но я заставил себя прогрызть кожу. Здоровой рукой я приоткрыл ее губы и стал капать кровь ей в рот. Через какое-то мгновенье Рейна почувствовала ее на языке, сглотнула, и я увидел, как задвигались ее зрачки под опущенными веками, как она потянулась, ища источник крови, прямо как настоящий вампир. На мгновенье мне стало страшно, что рассказ ее вранье, что она обычный вампир, и что сейчас она просто выпьет меня, а я даже сопротивляться не буду — чертов импринтинг! Но, сглотнув несколько капель, Рейна открыла глаза, увидела перед собой мою кровоточащее запястье и мои бешеные глаза, и где только силы нашлись — отпрянула от меня, отпихнула мою руку, уперлась кулаками мне в грудь и простонала: — Нет! Что ты делаешь? Не смей! Только не ты! Разве мог истинный вампир в последней стадии истощения отказаться от крови? В этот миг вся тревога и весь страх исчезли из меня раз и навсегда. Это моя половинка, и пусть она пьет кровь, но она моя, такая, какая есть. Ведь не сама Рейна выбрала этот путь в отличие от Беллы, ее просто насильно превратили в то, чем она сейчас была. А я любил ее, уже любил больше жизни, и мне надо было позаботиться о ней, накормить ее, спасти, пока она не умерла. Куда ей было сопротивляться мне! Сгибом локтя, на котором Рейна лежала, я придавил ее к себе, сильно, хоть и осторожно, прижал ладонью ее лицо к своей груди и разжал губы. И хоть она метелила меня кулаками по бокам, груди и спине, и пыталась отпихнуть и вырваться, она была слишком слаба. Я прижал свою руку к ее губам, не давая ей вертеть головой, и начал сжимать и разжимать кулак, чтобы кровь полилась сильнее. Вообще-то это слегка смахивало на изнасилование, и в какой-то степени я чувствовал себя ужасно от того, что мне пришлось вот так грубо применить к Рейне силу, и что она могла после этого обо мне подумать. Но сейчас я старался не думать ни о чем, кроме как спасти ее, и мне даже не пришла в голову мысль, а что, если она не сможет остановиться, и мне крышка? Как бы то ни было, Рейна все-таки очень сильно голодна, несмотря на ее отвращение к крови, здравомыслие и рассудительность, не присущее вампирам. Постепенно ее удары по моим ребрам замедлились, сопротивление было сломлено, руки сжали меня, и через какое-то время я почувствовал, что Рейна нежно обнимает меня, прижимаясь. Ласковое, нежное прикосновение прохладных ладошек к моему телу было ужасно приятным и возбуждающим, и я ослабил свою хватку. Я просто осторожно баюкал на руке и коленях самое драгоценное существо, невыразимая нежность переполняла меня изнутри так, что мне казалось, еще немного, и мое сердце не выдержит, оно просто взорвется роем бабочек, как она описала мое состояние, когда я впал в ступор от импринтинга. Сейчас между нами происходило некое таинство, напоминающее первую брачную ночь, только мы не занимались любовью, а я кормил любимую своей кровью, и в этом было даже больше близости, чем в сексе. Наверное, те же чувства испытывает мать, кормящая грудью своего обожаемого, самого драгоценного на свете младенца. У меня начала кружиться голова, но я не отрывал свою руку от ее рта. Пусть будет что будет. И тут Рейна сама оторвалась от нее. — Прости, — прошептала она, глядя на меня если не с любовью, то, во всяком случае, нежность сквозила во всем ее взгляде, движениях, улыбке окровавленных губ, — спасибо тебе, мой волк! Дай мне зализать твою рану, чтобы кровь прекратилась. Я просто обалдел, когда она лизнула прокушенное место несколько раз, боль сразу пропала, ранка затянулась. Шрам, конечно, останется, но у меня их уже столько — одним больше, одним меньше, наплевать. Рейна убрала свесившуюся мне на глаза челку, запустила пальцы в мои лохматые вихры, потянула к себе и прошептала на ухо: — Спасибо тебе! Ты лучший на свете! Ты самый лучший! Знай это! Я потом скажу тебе очень много слов, но сейчас знай — я обязана тебе, и я никогда не причиню тебе боль, никогда не обижу тебя. Наши глаза и губы опять были так близко, что я с трудом удержался от непреодолимого желания впиться в них, но прежде мне нужно было сказать, и я прошептал: — Ты не обязана мне ничем. Я не хочу, чтобы ты делала это из чувства благодарности. — Я хочу, чтобы ты знал, волк. Я буду благодарна тебе до конца жизни. Но я всегда буду хранить твое сердце от боли не только из чувства благодарности. Ты заслуживаешь самого лучшего, и я так хочу. Я благодарна тебе не только за то, что ты спас меня. На самом деле мне бы лучше умереть. Я благодарна тебе за то, что ты даришь мне, за то, что у тебя сейчас носится в твоей лохматой симпатичной башке и за то, как сейчас барабанит твое сердце. Я принимаю этот дар с благодарностью, волк. И клянусь тебе, что никогда не причиню тебе боль. Я больше не мог вынести всего этого. Как оказывается все просто, когда ты не ломишься в запертые двери, а осторожно входишь туда, где тебя ждали! Вот, оказывается, как бывает, когда ты говоришь о своей любви тому, кто предназначен для тебя и только для тебя! Твои слова принимают так легко, с радостью, они не причиняют боли, страданий, они не заставляют делать выбор, они просто растворяются в фиолетовом сиянии глаз, которые смотрят на тебя с нежностью. Вот, оказывается, что ты чувствуешь, когда не боишься открыться и получить отказ. Вот как стучит сердце, когда ты понимаешь, что ты нужен, действительно нужен, не только для того, чтобы помогать или излечивать от депрессняка, а просто потому что ты есть, просто для того, чтобы дышать рядом. Я коснулся губами ее губ и ощутил во рту вкус крови, своей крови. Она убрала волосы с моего лица обеими ладошками и потянулась мне навстречу. Я целовал ее, целовал осторожно, нежно, хотя внутри все кипело, но я не хотел нарушать очарование момента, во мне клокотала бешеная страсть, но я держал ее внутри, как научился держать в себе свою волчью сущность в момент ярости. Мне хотелось сжать Рейну, изо всех сил прижать к себе, просто впиться в ее губы, но я покрывал невесомыми прикосновениями губ ее лицо и руки, я держал ее в своих лапах, как маленькую бабочку — не смять, не сжимать, не причинять боль грубой силой, чего бы это ни стоило! Меня видимо заметно потряхивало, она закрыла глаза и откинула голову, обнажив шею. На языке волков это означало — ты победил, дальше — полное доверие. На языке вампиров, я думаю, тоже. Я коснулся губами ее шеи, чувствуя, как трепещет самая важная жилка от маленького уха к тонкой ключице. Я смог остановиться только тогда, когда понял, что просто задыхаюсь. Господи, что меня остановило, чтобы не попытаться заняться с ней любовью, я не знаю, но явно не моя сила воли, и уж тем более не совершенно переклинившие мозги. Это было нечто свыше, потому что в этот момент моя сила воли была слишком слаба и слишком далека от меня. Голова моя вообще бог знает о чем думала вместо того, чтобы думать о том, как поскорее доставить ее к тем, кто мог оказать ей помощь, а Рейна смотрела на меня так, что я действительно почувствовал себя самым лучшим для нее, самым важным, самым нужным. Я испытал это чувство впервые в жизни, когда на тебя так смотрят, когда ты так нужен, что я чуть с ума не сошел. Но сейчас главное было все же доставить ее к Калленам, она выпила очень мало, ровно столько, чтобы продержаться до помощи профессионала и ровно столько, чтобы не убить и не обессилить меня. Оторваться от нее было невыносимо, но надо было бежать. Я поднялся с ней на руках и глупо спросил: — А как тебя ласково называли? Рейна — это очень красивое имя, но я хочу ласковое. — Тогда придумай сам, — позволила она. И вдруг в голове возникло — Рейн, дождь, похоже на индейское. Она смотрела на меня, потом кивнула и прижалась ко мне. — Опять все подслушала? — спросил я. Она улыбнулась. Нежно поцеловав ее в нос, я сорвался с места и побежал к Калленам. Пошел дождь. Это обычное явление в наших местах. Я намотал ее длинные волосы на руку и подложил ей под голову, чтобы они не намокли и не цеплялись за ветки. Я несся как черт, но когда увидел, что она закрыла глаза, и ее тело в моих руках пошло мелкой дрожью, испугался, что она опять теряет сознание, и понесся еще быстрее. На границе между владениями квилетов и Калленов я притормозил, но меня никто не встречал. Я, не сбавляя хода, пересек границу, вторгся на вражескую территорию и побежал прямиком к дому Калленов. Они выросли передо мной, скаля зубы и шипя, как из воздуха. Трое сыновей Каллена, ублюдок Эдвард и еще двое, кажется, Джаспер и Эммет. Я остановился. Я так был сосредоточен на Рейне, что даже не почувствовал их приближения. Черт, это плохо, нельзя так забываться. Они с удивлением смотрели на меня и на Рейну в моих руках. — Я никогда не пересек бы границу, — сказал я, — и никогда бы не просил о помощи для себя. Но сейчас нам нужна помощь. Ей нужна ваша помощь. — Кто это? Что случилось? — спросил Эдвард. Черт, так бы и съездил ему по морде! Странно, но злости к нему не было, по крайней мере, такой как раньше. Я подумал об этом скорее по привычке. Сейчас он мне был не соперник, мы больше не делили одну женщину. Конечно, он прочел это в моих мыслях. — Она из Сиэтла, ее покусали новорожденные. Она шла к вам, чтобы предупредить о том, что готовит рыжая Виктория. Ей очень плохо. Доктор Каллен может ее посмотреть? — быстро проговорил я. Они размышляли, переглядываясь, буквально долю секунды, потом Эдвард протянул руки и сказал: — Давай ее. — Нет, — упрямо мотнул головой я, — ее я не оставлю ни на минуту, даже с вами. Они опять переглянулись, Эдвард пристально посмотрел на меня. Давай, давай, читай мои мысли, может, так ты быстрее поймешь, и до тебя скорее дойдет, что Ее я никогда не оставлю. Нигде и ни с кем. — Идем, — махнул Эдвард в сторону дома. Его братья смотрели по-прежнему без приязни, но вражды в их глазах не было. По крайней мере, между нами все еще перемирие. Да и мне сейчас было не до выяснения отношений. На пороге нас встретил Карлайл и его жена. Видимо, Эдвард уже мысленно обрисовал ситуацию, они посторонились и пустили нас в дом, Карлайл сразу показал, куда нести Рейну. На втором этаже была комната, оборудованная под лечебницу, и как бы мне ни хотелось не выпускать Рейну из рук, мне пришлось положить ее на хирургический стол. Однако, я остался рядом, держа ее за руку. — Может, подождешь внизу, а то слишком псиной воняет? — пробурчал Эммет. Карлайл осуждающе на него посмотрел, но мне было плевать. Я глянул на придурка Эммета из-под бровей и только сильнее сжал пальцы Рейны. Пока Карлайл осматривал ее, я вкратце обрисовал то, что она мне поведала при встрече, как я ее нашел, что она мне рассказала про то, как она стала такой, кем сейчас была, и что с ней происходит. — Невероятно, — пробормотал Карлайл, заглядывая ей под веки и светя каким-то тонюсеньким фонариком в зрачки, — ничего подобного не встречал. Либо ты умираешь, либо превращаешься в вампира, другого не дано. Такое мне видеть еще не приходилось. Сердце бьется, пульс слабый, но ощутимый, радужная оболочка превращенная, но не красная. Кхм… температура тела приближена к человеческой, немного ниже, но не критично. — Вы сможете ей помочь? Знаете как? — с тревогой спросил я. — Пока не знаю, но конечно, я сделаю все возможное. Для начала давайте-ка подкрепим ее силы. Так. Без сознания. Принимать через рот не сможет. Попробуем капельницей, только вот что из этого выйдет? Сейчас я возьму ее кровь, посмотрю, что в ней содержится, можно ли смешивать, или все же надо через пищевод? — Карлайл быстрыми четкими движениями кружил вокруг Рейны. Вдруг она открыла глаза, испуганно огляделась и вжалась в стол. — Не бойся, милая, я рядом, — сказал я и сжал ее пальцы. Рейна повернула голову ко мне, нахмуренные брови ее разгладились, в глазах мелькнула адресованная только мне улыбка облегчения. — Ты у доктора Каллена, он обязательно тебе поможет. — Хорошо, помощь потом, сначала по делу, — хрипло проговорила Рейна, привстав на локоть. — Джейкоб сказал, что вы уже догадались, кто все это затеял в Сиэтле, вы должны знать — да, это Виктория. Она хочет отомстить за Джеймса, но она решила уничтожить Беллу, чтобы обмен был равноценным. Она уже неоднократно пыталась пробраться к Белле, но ее отпугивали сначала волки, потом и вы подключились. Теперь она готовит армию, чтобы уничтожить вас или хотя бы отвлечь на время, она знает, что одной ей не справиться. В доме Беллы был скорее всего Райли, правая рука Виктории, через которого она отдает приказы новорожденным. — Вот почему я ничего не вижу! — воскликнула Элис. — Новорожденные не знают, для чего они созданы, и что будет в ближайшее время, их в это не посвятили, и пока Виктория не приняла решения, я ничего не увижу. Она правильно просекла, как надо вести себя… — Одно успокаивает, что это все-таки не Вольтури, — покачала головой Розали. — Красная блузка Беллы… — проговорил Джаспер, — им нужен был ее запах… Виктория решила, что хотя бы кто-то из армии да выживет и доберется до нее… — Придется ехать в Сиэтл. Надо уничтожить их, пока Вольтури не заинтересовались этим беспределом и не притащились сюда самолично, — пробормотал Эдвард. — Я — за! Давно не было хорошей драки, даже скучно стало! — согласился Эммет. Каллен-старший положил руку ему на плечо: — Теперь, когда что-то прояснилось, Элис будет легче увидеть, когда решение будет принято. А мы начнем готовиться уже сейчас. Но поскольку время у нас еще достаточно, давайте все же сначала поможем Рейне, она вот-вот отключится. — Ничего, я в порядке, — ответила Рейна, но Карлайл уложил ее на стол и быстро удалился в соседнюю комнату. Я погладил ее по разметавшимся волосам и сжал ее пальчики. Она с благодарностью смотрела на меня. Карлайл вернулся с пробиркой и сказал: — В крови значительное содержание яда вампиров, однако, все показатели человеческой крови присутствуют, хотя ее намного меньше, чем должно быть в человеке. Если должно быть пять-шесть литров, то в тебе от силы осталось два-два с половиной, и как ты с этим держишься, мне совершенно непонятно. Удивительно. Хорошо, давай для начала попробуем поесть. Ты обессилена и истощена. Знаешь, мне кажется, ты все еще человек только благодаря тому, что яд был смешан с остатками твоей крови. Он почему-то не смог растворить твою кровь, скорее, остатки твоей крови в тебе практически нейтрализовали яд. Твоя кровь оказалась сильнее вампирского яда! Удивительный случай! — Значит, она все еще человек? А если ей пустить по вене человеческую кровь, чтобы совсем растворить яд? Она сможет стать опять человеком?! — чуть не разорался я от радости, но Карлайл покачал головой: — Увы. Она уже никогда не будет человеком в полном смысле этого слова. И переливание крови тут не поможет, уже необратимы изменения. Карлайл повернулся к Рейне и взял ее растерзанную ею же руку. Он осмотрел раны на запястье, покачал головой, потом они встретились глазами. Карлайл мягко начал говорить с Рейной: — Я наверно скажу болезненные для тебя вещи. Я впервые сталкиваюсь с таким, но если бы переливание было сделано в первые сутки, возможно, яд был бы уничтожен кровью, как антидотом, и ты смогла бы стать опять человеком. Но прошло слишком много времени, и боюсь, что антидот содержался только в твоей исключительной крови, а никакая другая донорская кровь, скорее всего, не содержит его. И ты слишком много выпила вампирской крови. Но поскольку по пути ты долго была вынуждена питаться своей собственной кровью, а не только кровью вампиров, ты не превратилась в вампира окончательно. Твоя кровь, ее составляющие, очень сильные, и ты сама подпитывала себя и не давала яду преобладать над кровью. Если бы ты продолжала охотиться на вампиров и пить их кровь, человеческих ферментов в твоей крови уже бы не осталось. Боюсь, что к тебе применима пословица — ты то, что ты ешь. — А если ее все время кормить только человеческой кровью? — опять влез я, но Карлайл убил мою и Рейнину надежду окончательно: — Человеком ей уже не стать, Джейкоб, как я уже сказал — слишком поздно. Организм в качестве пищи не примет уже ничего, кроме крови. Однако все будет зависеть от того, чью кровь она будет пить — если человеческую, она будет более благоразумна, спокойна, не агрессивна, и вести себя совсем как человек, думать, как человек, и даже чувствовать, как человек. А если она будет пить кровь вампиров, она станет жить, думать и чувствовать, как вампир. — Значит, мне теперь надо будет все время убивать людей? — с ужасом произнесла Рейна. Услышав эти слова, Эдвард, стоящий неподалеку и с интересом наблюдавший происходящее, как-то подобрался, насторожился и подошел поближе, разглядывая ее лицо. — Если ты не можешь этого делать по таким же идейным принципиальным соображениям, как и мы — я готов помогать тебе постоянно, снабжая тебя донорской кровью в пакетах, — предложил Карлайл. — А кровь животных? Она не может охотиться с нами? — спросил молчавший до этого Эдвард. — Может. Только тогда она будет вести образ жизни, думать и чувствовать, как животное, — сказал Карлайл. Меня передернуло от видения — моя Рейна, охотящаяся на горных львов, сидит, как кошка, у меня на коленях, мурлычет, свернувшись калачиком, и все, что я могу делать с ней — это поглаживать и чесать ее за ухом. А если она будет охотиться на оленей, то и подумать вообще страшно… За спиной раздался придушенный смешок. Я резко развернулся и успел увидеть, как Эдвард прячет ухмылку в кулак. Я бросился на него и схватил за грудки, поняв, что этот гад опять ковырялся в моей голове и услышал мои мысли. — Ты, сука, находишь это смешным?! — зарычал я, встряхивая его. — Во всяком случае, это так не похоже на то, чем бы ты обычно хотел в мыслях заниматься с Беллой, — мерзко улыбнулся он. Меня затрясло от злости, я чувствовал, что тело мое начинает дрожать — верный признак того, что я могу переродиться в волка прямо тут, посреди дома Калленов, и это закончится смертоубийством, моим или Эдварда. Скорее, моим — их больше, одному мне не справиться, а семья, конечно, встанет на защиту своего члена. — Эдвард, это действительно не смешно, сейчас ты ведешь себя некрасиво, — проговорил медленно Карлайл, понимая, что со мной происходит. Эдвард пожал плечами. Меня трясло все сильнее, но тут Рейна, протянув руку, взяла меня за пальцы, потянула к себе и сказала: — Джейк, успокойся, он просто завидует, прекрасно понимая, что заняться этим с Беллой ты, как человек, можешь, а он, как вампир — нет. С тобой ей будет хорошо, а с ним она просто погибнет. Тут все с удивлением посмотрели на мою Рейну — ха, она ведь тоже читает мысли. Она сразу сориентировалась в наших непростых отношениях, и сразу нашла, чем больнее уколоть в отместку за меня этого павлина. Меня сразу перестало трясти, я с какой-то дурацкой гордостью посмотрел на нее, потом на Эдварда. Тот вперил свой взгляд в глаза Рейны, но она только улыбалась, держась за мою руку. — Не старайся, Эдвард, меня можно читать только тогда, когда я позволяю это делать, — произнесла она. — И извини меня за дерзость, пожалуйста. Просто тебе стоило бы помнить, что доводить Джейка до такого состояния чревато его превращением, и не стоило так поступать. А Джейк — самый близкий для меня человек, чтобы я позволяла его обижать. — Ба! — удивился Эдвард на ее слова. — Что же произошло за эти пару часов, как Белла уехала от тебя, псина, что все так изменилось? — Эдвард, я шла к вам, чтобы помочь, и не моя вина в том, что вы уже в этой услуге не нуждаетесь, — заговорила вдруг мягким голосом Рейна. — Вместо этого случилось так, что я сама пришла к вам за помощью. Это ваш дом, и вы вправе вести себя здесь, как вам угодно, и некоторые нежеланные гости могут быть вам здесь неприятны. Но Джейк действительно самый дорогой для меня человек, он спас мне жизнь, если это, конечно, можно назвать жизнью. Поэтому я прошу тебя, не смей унижать его, иначе мне придется отказаться от помощи и уйти с ним вместе из вашего дома. Эдвард поперхнулся и молча уставился в ее глаза. Рейна тоже смотрела прямо, не отводя взгляда. Он таращился на нее так, что если бы я не был уверен в том, что импринтинг случается только у нас, волков, я бы грешным делом подумал, что эта штука стебанула и Эдварда в отношении моей Рейн. Я занервничал, очень сильно занервничал, скажу честно. Она смотрела на него, не отрываясь, так же, как и на меня тогда, когда поняла, что со мной случилось. Неужели все опять повторяется?! Неужели, увидев его, она тоже предпочтет его мне? Ну да, ведь она почти родная ему, почти вампир… Однако она не отпускала мою руку, сжимая и перебирая мои пальцы, а в ее взгляде на Эдварда я не увидел ни ласки, ни нежности, с которой она смотрела на меня. Вдруг Эдвард моргнул — хотя вампиры не моргают, они делают это лишь для того, чтобы быть похожими на людей. Потом потер виски и произнес: — Прости, Джейкоб, я не имел права так говорить. Извини. Кровосос извинялся передо мной?! Перед наглой вонючей псиной, как он меня называл?! Это было что-то новенькое! — Да, — ответил на мой мысленный вопрос Эдвард, — извини. Меня это, честно говоря, потрясло, и полностью ошалевший от всего, что случилось сегодня, я произнес: — Ладно, пиявка, забыли. И знай, что больше у нас не будет взаимных претензий по поводу… ну, ты сам понимаешь, кого. Теперь нас с тобой связывают чисто деловые отношения, как временных союзников. — Я уже понял, — наклонил голову Эдвард. Что он понял, для меня осталось загадкой, но если понял, то это намного облегчает дело. Я вдруг подумал о том, что теперь, когда между нами нет Беллы, когда я больше не хотел так страстно разлучить их и занять его место в ее сердце, мне не за что ненавидеть его, и, в принципе, мы могли бы даже поладить. Кхм… Где-то недавно я слышал эти слова. Не Эдвард ли сам мне их сказал? Эдвард улыбнулся и кивнул моим мыслям. Я повернулся к Рейне. Пока мы перебрасывались с Эдвардом взглядами и недомолвками, Карлайл, поняв, что ссора исчерпана, уже принес кровь в донорских упаковках, и Рейна приняла из его рук надрезанный пакет. Она жадно, но морщась от отвращения, выпила пять двухсотмиллиграмовых пакетиков, потом схватилась за горло и явно с трудом подавила в себе позыв рвоты. Я подбежал к ней, обнял ее за плечи, убрал с лица волосы и погладил по спине. Она глубоко дышала, пытаясь справиться с тошнотой. — Тебе лучше? — спросил я, с тревогой заглядывая ей в лицо. На меня полыхнули такие ярко-фиолетовые глазищи, что я понял — дело пошло на поправку. Цвет щек и цвет губ стал гораздо ярче, и кожа на руках и ступнях стала не такая синюшно-бледная. — Док, она говорила, что ее всегда тошнит от выпитой крови. Она может сейчас все выкинуть из себя, — предупредил я, и громила-старший братец, Эммет, стоявший в дверях, мгновенно подал Рейне в руки неизвестно откуда взявшийся эмалированный тазик. Никак я не привыкну к их вампирским штучкам! Я, конечно, тоже не улитка, но эти их перемещения меня нервировали. Минут десять Рейна мучилась от тошноты, потом все-таки ее вырвало. Смотреть на это было жутко — поток крови, льющийся из ее рта и носа в таз — довольно стремное зрелище. Я придерживал ее за плечи, убирая рукой волосы, чтобы они не запачкались в крови. Наконец, ей стало легче. Карлайл принес ей воды умыться и прополоскать рот. — Как ты сейчас себя чувствуешь? — спросил он. — Гораздо лучше, — взглянула на него Рейна с благодарностью. — Спасибо вам огромное, доктор! — Но она же все выкинула из себя, — возмутился я, — значит, она опять голодная?! — Нет, Джейк, теперь я могу спокойно жить несколько дней, — протянула Рейна ко мне руки. Я взял ее за руки, и она легко спрыгнула со стола. — Я, кажется, кое-что начал понимать! — задумчиво произнес Карлайл. — Рейна, тебе нужна не сама кровь, а какая-то ее составляющая. Некоторое время, пока твой желудок борется с тошнотой, твой организм всасывает именно эту составляющую, а потом отторгает лишнее. Это удивительное открытие! Знаешь, я заберу кровь, которую ты выкинула из себя, и проведу анализ. Потом, в следующий раз, я дам тебе вампирской крови, исследую ее, а потом то, что ты выкинешь. Сравню, чего не хватает в излитой крови и пойму тогда, что именно тебе нужно. Может быть, я смогу делать вытяжки именно того, что тебе нужно, и тебе не придется мучиться, глотая саму кровь и потом выташнивать ее. — Док, я кормил ее своей кровью в лесу, — сказал я, — и она не стошнила ею. — Да? Интересно. Очень интересно! Джейкоб, если ты позволишь, я возьму твою кровь на исследование? — спросил Карлайл. Я поежился, но если это надо для Рейны — я вынесу все. Хотя вампир, берущий из твоей вены кровь для анализа, довольно пугающее явление. — Давайте, док, берите сколько надо, — я протянул руку. Карлайл ловко перевязал мне руку жгутом повыше локтя, вонзил иглу в вену, легко, почти без боли, взял полный шприц и вытащил иглу. Эдвард смотрел на меня. — Что, запах моей крови тебя не заводит? — ехидно спросил я. — Слишком пахнет псиной, а я не кореец и собак я не ем, — так же саркастически ответил тот. Но тут же поймав гневный взгляд Рейны, он замолчал, словно пристыженный. Вампир, мучающийся угрызениями совести — это забавно. Эдвард посмотрел на меня так, словно хотел скорчить мне рожу или показать язык. Я нарочно высунул свой и подышал, как собака. Он закатил глаза и отвернулся. Я сам чуть было не показал ему в спину язык, но сдержался. Глянув на Рейну, я увидел, что она прячет улыбку в уголках рта, наблюдая за нашей пантомимой. — Послушайте, доктор, — вдруг пришла мне в голову мысль, — а если она будет питаться кровью оборотней, ну, к примеру, моей, она тоже станет такой, как и я — оборотнем? Ну, если она то, что она ест? — Ну конечно, это наверняка твоя самая заветная мечта — чтобы она так же воняла псиной и бегала с тобой по лесам за косулями — что ради этого ты готов всю свою кровь слить, — буркнул Эдвард. Я даже не обратил на него внимания — так сильно занимал меня этот вопрос. — Наверняка, Джейкоб, — ответил Карлайл, вытирая стол и убирая инструменты. — Но пойми правильно — ты человек больше, чем волк, ты можешь становиться волком только по своему желанию. Если она будет пить кровь оборотня, то она станет оборотнем, но больше волком, чем человеком. Если тебе нужна подруга-волк с мышлением человека, то возможно, так оно и будет. Но если тебе нужна женщина, я бы не советовал увлекаться такими экспериментами. — А если ей давать мою кровь, когда я человек, она будет человеком, а когда я волк — она будет волком? — спросил я опять. — Не думаю, Джейкоб. В твоей крови есть что-то, что дает тебе возможность быть волком. Она вытянет из крови, скорее всего, именно это, и может стать именно волком, — задумался Карлайл. — Но если Рейна, когда окрепнет и отдохнет, так же разделит твою тягу к экспериментам, то я был бы счастлив поучаствовать в них, ибо мне откроется масса нового и неизведанного. Возможно, нам удастся прекратить ее душевные страдания по поводу того, во что она превратилась, и возвести это в ранг увлекательной игры, когда она по собственному желанию сможет обращаться в равной степени успешно и вампиром, и оборотнем, при этом сохраняя душу, разум и сердце человека. — Мы обязательно попробуем, Карлайл. Мне самой очень интересно, что же я теперь за тварь, — сказала Рейна, но в ее словах мне почудилась горечь. — Рейн, перестань, ты не тварь, ты скорее наоборот, самое совершенное из нас всех создание, — обнял я ее, и сердце мое сжалось от жалости к ней. — Мне тоже было очень хреново и страшно, когда со мной это случилось, я вообще, по-моему, всю ночь после первого превращения проревел, как девчонка. Да и Калленам наверняка не сразу пришлось по душе их состояние. — Мне так до сих пор не по душе, Рейна, — согласился Карлайл, — и всей моей семье. А уж Розали, если захочет, расскажет тебе потом, почему ей такое существование и вовсе ненавистно. Но надо с этим смириться и жить дальше, найдя в этом максимальную пользу и хоть какой-то смысл. Обратного пути, к несчастью, нет. Рейна прижалась щекой к моей груди и кивнула. — Самое совершенное создание? Ну да, универсальная машина смерти, которой по зубам все — люди, вампиры, оборотни… — усмехнулась она. — А может быть, за тобой будущее? — спросил вдруг стоящий в дверях Джаспер. — Ты уничтожишь всех нас — вампиров, оборотней, всех, кому не место в этом мире… Все замолчали и посмотрели на Рейну. Она медленно повернулась к Калленам, которые толклись у двери: — Вы действительно так думаете?! Вся семья Калленов, до этого молча наблюдавшая за происходящим, уставилась на Рейну, и я не мог понять их настроя. Черт, жаль, что я не умею читать мысли! Но если вдруг они решили, что Рейна представляет опасность для них, они уничтожат ее. От этой мысли тело мое опять заколотило, и даже еще не превратившись, я совершенно реально ощутил, как шерсть встает на загривке дыбом. Я прижал к себе Рейну и закрыл ее собой, только что не зарычал. — Спокойно, Джейкоб, — положил мне руку на плечо Эдвард. Я ее, конечно, немедленно сбросил, но ему на помощь пришел доктор: — Джейкоб, здесь ей ничего не грозит! Она среди своих, она нашла свою новую семью, никто ее здесь не обидит и не причинит ей вреда! Она совершенно спокойно может жить здесь. Мы будем вместе с ней изучать, на что она способна. Она больше человек, чем вампир или оборотень, и она тоже не причинит вреда ни нам, ни вам! Я так сильно сжал ее в своих руках, что она сморщила носик от боли, но не издала ни звука. О чем они говорят вообще? Они что это, хотят отнять ее у меня?! — Я ее семья! Не вы, не мои братья, только я! Она пришла ко мне, сама, и теперь ее семья — это я, — мой голос почти превратился в тихий волчий предупреждающий рык. — А ты ее вообще-то спросил? — подначил меня Эдвард. Я вдруг бессильно разжал руки — такая мысль мне даже в голову не пришла. Я был настолько ослеплен счастьем, что я нашел ее, что мне даже и не стукнуло в башку, что она сама должна решить, с кем ей лучше, с кем ей остаться. Рейна мягко высвободилась из моих рук, подошла к Карлайлу, сжала его руки и сказала: — Я безмерно благодарна вам за помощь, доктор! И вашей семье за участие и гостеприимство. Конечно, я буду помогать вам в ваших исследованиях, для меня это еще важнее, чем для вас. Я буду приходить, всегда, и тем более, когда понадобится помощь или еще один боец в сражении, но я действительно не могу остаться у вас, если в этом доме не может остаться Джейк. Просить этого я не могу и не буду, ибо ваше гостеприимство и воспитание не позволят вам отказать, а я понимаю, что нахождение оборотня в доме вампиров невозможно. Да и сам он ни за что не согласится жить здесь. Но он действительно моя семья. И я пойду с ним туда, куда он меня поведет. — Ты не должна этого делать только из чувства благодарности! — воскликнул Эдвард. Да что ему надо, в конце концов? Куда он лезет? — Я позволила тебе посмотреть не для того, чтобы ты решил, что я просто благодарна ему, — сказала Рейна, и я понял, почему Эдвард так смотрел на нее тогда — она пустила его в свою голову, дала ему увидеть, что произошло сегодня в лесу. — Я показала это тебе для того, чтобы ты относился к Джейкобу с уважением, которого он заслуживает много больше, чем другие, — сказала Рейна, возвращаясь ко мне и беря меня за руку. Черт возьми, эта кроха, беззащитная, еще слабая от перенесенных страданий, еле-еле достающая мне макушкой до подбородка, ножки которой были тоньше моих рук, она действительно ничего не боялась. И она защищала меня. Меня, который должен был защищать ее! На моей физиономии расплылась совершенно счастливая олигофреничная собачья улыбка. Представляю, как сейчас потешается Эдвард, читая мои мысли. Но он не потешался. Он склонил голову и кивнул. — Но почему ты не хочешь остаться с нами? — спросила звонким серебряным голоском маленькая вампирка, Элис. — Мы все будем заботиться о тебе, защищать тебя, тебе будет здесь хорошо, а куда он приведет тебя? В лес? Не домой же к отцу? Я думаю, его отец не одобрит этого… И потом… Тебе нужно одеваться, питаться… И тебе совершенно не нужно расставаться с волком насовсем, ты будешь видеться с ним, когда захочешь. — Проблема в том, что Джейк не сможет видеться со мной, когда захочет он сам, а я не могу этого допустить, — ответила Рейна. Вот это да! — Почему? — удивилась мать семейства, Эсми. — Потому что ему придется постоянно спрашивать позволения, вашего или его братьев, которым это тоже вряд ли понравится. Ему придется спрашивать позволения перейти границу, прийти сюда или забрать меня отсюда, а он не должен никого спрашивать, если захочет видеть меня. И он должен видеть меня тогда, когда захочет, а не когда ему разрешат. Я — его половинка, — сказала Рейна так серьезно, как будто это утверждение все объясняло. — Что это значит? — спросил Эммет, не зная, шутить ему, или речь идет о действительно серьезных вещах. — Импринтинг, — спокойно объяснил Эдвард, сложив руки на груди. — Тогда это меняет дело, — понимающе развел руками Карлайл, — это меняет все, это действительно очень серьезная причина. — Но тогда ты должна будешь приходить к нам и не забывать про нас! — воскликнула Элис. — Конечно, ей нужно будет приходить обязательно, ей ведь нужно питаться, — сказал Карлайл. — Могу я в таком случае еще злоупотребить вашей добротой? — спросила Рейна. — Ты можешь просить, что угодно, — заверил ее Эдвард. Интересно, к чему бы это такая щедрость? — Я прошу вас позволить Джейкобу приходить со мной, — сказала Рейна твердо, ничего не объясняя. — Пусть приходит, конечно! — улыбнулась Эсми. — Тем более что… — начал было Эммет, но Рейна обернулась к нему таким же молниеносным движением, как двигаются вампиры, он замолчал, и она тихо, без всяких угроз, сказала: — Не нужно, пожалуйста! Не говори того, за что потом тебе может быть стыдно, и о чем ты впоследствии будешь жалеть. Судя по всему, Эммет хотел сказать какую-то гадость в мой адрес, но Рейн читала мысли и снова вступилась за меня. — Мы придем, — сказала она. — И всегда будем приходить, если вам будет приятно нас видеть. И конечно, всегда будем здесь, стоит вам только попросить помощи. Мы попрощались, мне пришлось даже вежливо расшаркаться. Конечно, к Рейне они отнеслись с большей теплотой и душой, если она у них, конечно, была, но я совершенно не страдал от этого. Мы вышли из дома и направились к границе. — А ну-ка, догонишь? — спросила она вдруг и побежала вперед. Я рванул за ней — куда там! Вот если бы я был в обличье волка! Я на ходу стянул шорты, скрутил их в жгут и просунул под кожаный ремешок на лодыжке, потом почувствовал, как тело мое задрожало, я прыгнул вперед и опустился уже на четыре лапы. Ну, держись, вредная девчонка! Я быстро догнал ее, она обернулась на ходу, увидела меня в волчьей шкуре, и рассмеялась так счастливо и свободно, что я подпрыгнул, как собака, рядом с ней. Она вцепилась мне в шкуру на холке, и побежала рядом со мной, легко, без напряжения. Вот это был реальный кайф, видеть, как рядом с тобой несется тонкая, точеная, изящная фигурка с развевающейся копной рыжих волос, босая, дикая, как и я сам, и хохочет от удовольствия. Это было почти то же самое, как с братьями, только в тысячу раз круче! Мое сердце колотилось от счастья, я издал длинный ликующий вой, и она вдруг повторила его, только своим нежным девичьим голосом. Счастью моему не было предела. Это был самый лучший день за всю мою жизнь, готов поклясться на чем угодно. Стоило мне превратиться в волка, в голове вдруг сразу возникли голоса — Пол спрашивал, куда я запропастился, Квил тревожился, отчего я вою, Джаред хихикнул, что явно не от тоски. — Какая красивая! — это Эмбри. Вопросы, вопросы — кто она, откуда я ее знаю, что мы делаем у границы с владениями Калленов, и подколки, шуточки… они же видели моими глазами, как я на нее смотрю и что чувствую к ней. — Джейк, неужели свершилось? — серьезно спросил Сэм. — Ага, — я даже не мог скрывать этого, да и не получилось бы, — накрыло по полной! — Ты уверен? Это именно оно? — это Квил беспокоится. — Да тут и гадать не надо, — хихикнул Эмбри. — Ну, наконец-то! — буркнула Лея. — Перестанешь страдать по этой принцессе-лягушке! — Твои братья? — вдруг спросила Рейн. — Ты и их в моей голове слышишь? — мысленно спросил я. Рейна кивнула. — Она слышит нас через тебя?! — изумился Сэм. Рейна посмотрела мне в глаза и сказала, явно понимая, что-то, что вижу и слышу я, сейчас увидят и услышат мои братья: — Я рада, что я встретила Джейка. И я буду очень рада, если и вы примите меня. Голоса в моей голове зашумели, с гиканьем, со смехом, со всякими добродушными подколами в мой адрес типа «жених и невеста» и в этом роде. Я улыбался глупой собачьей улыбкой, оттого, что они не осуждают меня, что они так рады за меня, и Рейна улыбалась, и мне, и им. Так мы, сопровождаемые веселыми голосами и перекличкой, добежали до реки, и я хотел закинуть Рейну себе на спину, чтобы перевезти ее на другой берег, но она на всем ходу, вытянув руки вперед, сиганула рыбкой в воду. Я прыгнул за ней, она обняла меня за шею, мокрая, с налипшими на лицо волосами, и смеялась, смеялась. Я выплыл на берег, Рейна вышла рядом со мной, таким неописуемо женственным движением выкручивая и отжимая свои роскошные волосы, что я невольно замер. — Вот это грива! — восхищенно пробормотал в моей голове Эмбри. — Убери глаза! — рыкнул на него я, но он знал, что я не злюсь, что меня распирает от счастья и гордости. Майка Рейны облепила ее тело, и вдруг мои глаза остановились на ее груди. В моей голове тут же раздалось громкое, восторженное и многоголосое «О-о-о!!!» и презрительное фырканье Леи, адресованное нам — «озабоченным придуркам». Я знаю, да, ну посмейтесь, посмейтесь! Ее соски торчали как пули, и я не мог оторвать от них глаз. Да идите вы к черту, наконец! Все дружно пошли к черту! — А разве волков интересуют женские прелести? — съязвила Рейна, распушая волосы и накидывая их себе спереди, чтобы прикрыть грудь. Я мотнул мордой и дернул ушами, чтобы избавиться от видения, которое вводило меня в ступор и так развлекало моих братьев. Она уселась на траву, я тут же плюхнулся рядом, вытянув лапы. Рейна принялась меня гладить и чесать, я заворчал от удовольствия, и она тихо рассмеялась. — Джеки-бой! — ехидно фыркнул в голове голос Леи. — Ты прямо как комнатная собачонка! Пуси-пуси-пуси! На-на-на! Сидеть! Лежать! Служи! Ха-а-арошая собачка! Остальные тоже потешались надо мной, но, если честно, мне было так хорошо, что даже сердиться на них сил не было. Я брыкнулся на бок, задрав морду и показывая горло. Рейна начала чесать мне подбородок и грудину, и я не удержался, чтобы не схулиганить. Задрав передние лапы и развалив задние, как обычно делают псы, когда их чешут, я подставил пузо. Она расхохоталась, энергично почесала мое брюхо, что шкура на ребрах заходила ходуном, потом похлопала по ляжке и ехидно протянула: — Бесстыжий, нахальный пес! Я вывалил язык и заурчал, раскрыв пасть в самой добродушной и широкой песьей улыбке. — Да-да-да, бесстыжий пес! — глумились на два голоса Эмбри и Квил. Рейна снова рассмеялась, легла рядом на траву, подставив руку под щеку, и смотрела на меня. Я перестал идиотничать, перевернулся на лапы, положил на них морду и исподлобья любовался ею. Рейна расслаблено упала на спину, прикрыв ладонью глаза, и посмотрела на неожиданно вышедшее солнце и облака на небе. Она отдыхала от бега, а я, чертов придурок, опять уставился на ее груди, которые сейчас торчали вверх, и которые совершенно не прикрывали рассыпавшиеся по сторонам волосы. Они мерно поднимались и опускались в такт ее дыханию, а мои глаза, как завороженные, следили за ними, вверх-вниз, вверх-вниз. «Наверно, вот это и есть счастье», — думал я. Рейна тихонько хихикнула. Ну да, конечно, как я мог забыть. Теперь она будет думать, что весь смысл моей жизни и самое огромное счастье для меня — это разглядывать торчащие соски. — А что, скажешь, нет? — гыкнул Джаред. — И, в конце концов, когда ты, наконец, лишишься девственности и перестанешь выдрючивать нас своими фантазиями на тему, как это должно происходить? — противным голосом произнес Пол. — Можно подумать, ты сам знаешь, как это должно происходить! — съязвил я, мысленно краснея от того, что Рейна услышала, что я еще не мужчина в полном смысле слова. Я покосился на нее — нет, она не смеялась, все так же разглядывала облака и ровно дышала. Может, не слышала? Вряд ли… Я буркнул:  — Тебя, Пол, даже еще импринтинг не настиг, а Квилу еще лет пятнадцать ждать, пока он тоже узнает, как это происходит. И вообще, пошли на хрен, задолбали! Это уже реально напрягает! Ребята хихикали и прикалывались, но вдруг Сэм сказал: — Хорош, братва, перерождаемся. Оставьте его в покое. Голоса по очереди стихли в моей голове, но представляю, как они сейчас потешаются надо мной уже в человечьем обличье! Интересно, позволит ли Рейна когда-нибудь мне оказаться в ее мыслях? «Смотри!» — вдруг возникло у меня в голове. Я уставился на нее, но нет, Рейна не глядела на меня. Она задумчиво перебирала шерсть на моей холке, все так же глядя в небо, прикрывая глаза рукой. Вдруг в моей голове совершенно отчетливо всплыла картинка, как я целовал ее, когда она уже немного утолила свою жажду моей кровью. Я не просто видел картинку как бы со стороны, я еще и чувствовал, как ей приятно, что ей нравится, как я целую ее, и ей хочется ответить мне, что внутри ее теплеет и разгорается огонек, но она еще слишком слаба… Наверно, я заскулил, потому что в волчьем обличье стонать не получается. Картинка сразу выпала из моей головы. Я прикрыл глаза, просто наслаждаясь моментом. Я грел Рейну своим телом, расслабленно перебирая свои недавние новые ощущения и мысли в голове, мне было впервые за все это время спокойно и хорошо. Ее пальцы ласково почесывали между моими ушами, движения были медленными, мягкими, расслабленными, и когда пальцы ее замерли, я открыл глаза. Рейна спала, повернув лицо ко мне, подложив одну руку под голову, а вторая так и осталась лежать на моей башке между ушами. Я даже пошевелиться боялся, чтобы не потревожить ее. Вампиры ведь не спят, подумал я. Лицо Рейны сейчас было такое спокойное, точеное, как лицо мраморной статуэтки некой богини, на нем не было следов боли и усталости. Я впервые увидел Рейну такой, какой она была, и мне она показалась еще красивее. Начинало темнеть, подул пронизывающий ветер. Мне-то было нипочем, но она, раздетая, лежала на земле. Вряд ли Рейна, как вампиры, не чувствует холода. В подтверждение этому я увидел, как она беспокойно заворочалась и поджала к животу ноги, повернувшись ко мне спиной. На ее открытом плече я увидел татуировку бабочки с красными крылышками, на которую не обратил внимания раньше. Я тихонько ткнул носом ей в висок. Рейна что-то пробормотала, но не проснулась, видимо, усталость была слишком сильной. Я снова нежно толкнул ее носом. Она нехотя открыла глаза. — Надо идти? Я кивнул. Она тоже кивнула, поднялась с сожалением и сказала: — Ну, идем. Я дернул ушами назад, давая ей понять, что хочу, чтобы она села мне на спину. Рейна уселась, и я рванул в сторону дома. Долетели мы быстро, я надеялся, что она не успела продрогнуть окончательно, но видимо ошибся. Когда Рейна слезла с моей спины, ее трясло, хотя она не подавала виду. Я собрался перерождаться, но мысль о том, что я опять буду вынужден оказаться перед ней голым, несколько смутила меня. Она поняла и повернулась ко мне спиной. Я перекинулся и быстро натянул шорты. Уже стемнело. Рейна смотрела на океан, на огни нашей деревни внизу. Ее волосы развевались на ветру, она обхватила себя руками за плечи и мелко дрожала. Я подошел к ней сзади и взял ее за руку. Рейна повернулась ко мне и спросила: — Тебе есть куда привести меня? — Ну, я думаю, мы пойдем к Эмили, — сказал я. Наверное, с точки зрения воспитания и морали, там я ее и должен оставить, и пойти ночевать домой, но мысль о том, чтобы расстаться с ней хоть на минуту, была для меня смертельна. Может быть потом, когда мы проживем вместе лет десять, я буду спокойнее реагировать на это, и отпускать ее одну по магазинам, а сам уезжать, к примеру, на рыбалку, как мой отец, но не сейчас, когда я только обрел ее. Хотя, черт подери, какие магазины, какая рыбалка?! Я всего лишь на минуту забылся и представил, какой могла бы быть наша жизнь, если бы мы были… были просто люди. Но теперь такие спокойные, уютные семейные идиллические моменты явно не про нас… вся оставшаяся жизнь в борьбе, в сражениях, в охоте на врага или на еду, и только редкие минуты покоя, когда мы могли бы принадлежать друг другу безраздельно. Она опять все прочитала в моей голове, провела рукой мне по плечу и сказала: — Теперь мы не властны над своей судьбой, Джейк. Не мы этого хотели, кто-то все решил за нас. Но это не важно. Главное, что мы теперь вместе — если бы всего этого с нами не случилось, мы бы никогда не встретились. Ты бы учился у себя в резервации, работал бы в гараже, а я никогда бы не покинула Сиэтла, работая с отцом. И знаешь, мой отец всегда говорил мне — никогда ни о чем не жалей. Что случилось, то случилось, жалеть — лишь тратить попусту время. Это уже прошлое, его не исправить, и нужно идти вперед и строить свое будущее. И раз так случилось, что наше будущее теперь вот такое, не будем жалеть о том, чего уже не изменить. Сражаться — так сражаться. — Рейн, ты ведь больше никогда не попросишь меня избавить тебя от такой жизни, освободить тебя от всего этого? — спросил я ее, в душе очень боясь услышать ее ответ. Но она медленно покачала головой, снова погладила меня по плечу и произнесла: — Нет, я не буду просить ни тебя, ни кого-либо другого. Раз судьбе было угодно, чтобы мы встретились, значит, в этом есть какой-то смысл, значит, это не просто так. Ты так громко думаешь, у тебя такие яркие, такие сильные мысли, как фейерверк, разве я могу лишить тебя этого, чтобы твои мысли опять стали черными, чтобы там была только боль и тоска? Она не сказала, что она не станет просить меня потому, что хочет быть со мной, что любит меня… Она, конечно, еще не любила меня — как можно полюбить в одночасье, если мы знакомы лишь несколько часов и ничего не знаем друг о друге. А как же я? Я совсем другое дело, импринтинг не оставляет шанса выжить. Если бы я писал сообщение в мессенджере, здесь должен быть смайлик. Но в ее словах, во всех ее действиях, в том, как она защищала меня перед Калленами, в том, как смотрела на меня, я видел наше будущее и знал, что я добьюсь того, чтобы стать для нее самым лучшим, самым нужным, единственным и любимым. У меня достаточно времени, и я парень терпеливый. Когда-то кому-то я это уже говорил. Но это в прошлом, а о прошлом не стоит жалеть. Я взял другую ее тонкую руку в свою и осторожно притянул к себе. Рейна уткнулась мне лбом в плечо, я обнял ее, перебирая ее волосы и думая о том, что она даже не представляет, насколько черными, тоскливыми и страшными были бы мои мысли, если бы я потерял ее. А уж если бы мне самому пришлось убить ее, я бы, наверное, сразу после этого угодил в психиатрическую лечебницу до конца дней своих, если бы раньше не успел на себя руки наложить. Рейна прерывисто вздохнула, видимо опять все услышала, но ничего не сказала, только сжала свои пальцы на моем плече. Я почувствовал, что прижавшись ко мне, она перестала дрожать — волчья кровь, сорок два градуса, может отогреть даже вампира. Нет, все же надо увести ее в тепло. Мысль о том, что надо идти к Эмили, и что я не могу привести ее в свой дом, на самом деле меня смутила. Получается, я выдернул ее из дома Калленов, где ей было бы уютно, тепло, чисто, где о ней бы позаботились, а я даже в свой дом пока не могу ее привести. И самое противное, что Элис, маленькая вампирка, именно об этом и говорила. Хотя, в конце концов, почему не могу? Это мой дом! Конечно, Билли, наверное, не стал бы устраивать истерики, если бы я привел домой девушку. Но эта девушка была непростой, и я боялся, что отец каким-то своим шестым чувством распознает, что она наполовину вампир. Но к Эмили идти было еще глупее. А-а, черт с ним со всем, какая разница? Это же не просто девушка, это же моя Рейна! Куда же мне ее еще вести, кроме как в свой дом? — Пойдем домой, моя маленькая! Ты вся замерзла! — погладил я ее по тонкой гибкой спине. Рейна кивнула. Мне так нравилось, что она всегда соглашается со мной, будто я старший, и я решаю, а она так серьезно и спокойно позволяет мне это делать. Я обнял ее за плечи, и мы пошли вниз, к поселку. Моя братва наверняка терлась у Эмили и Сэма, поэтому мы спокойно, без всяких пересуд и любопытных взглядов добрались до дома. Билли, конечно, был там. В окнах горел свет, даже на улице было слышно, что по телевизору идет бейсбольный матч. В голове моей мелькнула было трусливая детская мыслишка, а не пробраться ли вместе с Рейной в окно, но я тут же отмел ее — это же не на одну ночь, она же будет со мной всегда, и какой смысл ее прятать? Если я взялся о ней заботиться, пора научиться принимать серьезные взрослые решения, а не по-детски шкодить. Мы поднялись по ступенькам, и я решительно распахнул дверь. Войдя в комнату отца, я привел Рейну за руку и сказал: — Привет, па! Познакомься, это Рейна, Рейна Далтон. Отец протянул ей руку, она ее пожала, и я заметил, что в глазах отца мелькнуло что-то, что давало мне понять — он что-то почувствовал. Ну да, с его-то многолетним опытом и чутьем и не распознать… — Очень приятно, — ответил отец без улыбки, — надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — это уже мне. Глаза суровые, губы сжаты. Так и есть — он понял. — Па, она будет жить здесь, — добавил я, чтобы уж сразу всех люлей получить, и добил его, пока он не успел ничего сказать, — Рейна моя половинка. Отец вздрогнул и пристально посмотрел на меня. Я пожал плечами и кивнул, давая понять, что он правильно подумал насчет импринтинга. — Когда это случилось? — спросил отец. — Сегодня днем, у реки, в лесу. Все нормально, пап. Сейчас я покажу Рейн, где у нас душ, и пока она будет приводить себя в порядок, мы с тобой это обсудим, — сказал я и увел Рейну. Представляю, о чем сейчас думает отец и какими словами костерит меня. Представляю, что о нем и обо мне подумает Рейн… — Если у тебя будут из-за меня неприятности, может быть, мне действительно лучше уйти? — спросила она. — Мне кажется, твой отец понял, кто я, и собирается сейчас тебе устроить нахлобучку. — Иди-ка сюда, — потянул я ее за руку, и она снова оказалась в моих объятиях. Я прижал ее спиной к стене, и навис над ней, упершись в стену руками так, что она оказалась словно в ловушке. — Ничего не бойся, слышишь? — прошептал я ей. — Я никому не дам тебя в обиду. Ты здесь дома. Она подняла на меня грустные фиолетовые глазищи и устало сказала: — Я ничего уже не боюсь, Джейк, я просто не хочу, чтобы у тебя были проблемы с отцом. Я могу переночевать и в лесу, я три дня шла из Сиэтла, и все это время я ночевала в лесу. Поверь мне, ничего в этом страшного нет. В этом лесу вообще ничего страшнее нас самих нет. — Ну вот еще! — фыркнул я возмущенно. — Еще чего не хватало! И чтобы больше я этого не слышал! Я целомудренно чмокнул ее в висок, но лишь только потому, что знал — если я начну сейчас ее целовать, остановиться я не смогу, а поговорить с отцом все-таки надо, и надо это сделать сразу, не потом. Оторваться от Рейны мне стоило ужасных трудов. — Душ там, мое полотенце синее, — подтолкнул я ее к двери в ванну и пошел к отцу.