Просто вместе

      По бокам - сочная трепещущая зелень… Отмотай с пару десятков неспешных шагов назад и упрешься в милый маленький домик – Майлз щурит глаза, счастливо подставляя и лоб, и виски, и загривок теплому ветру. Солнце-солнце-солнце… абсолютно везде. Алекс совсем рядом, почти прижатый к плечу, и без рези в незащищенных глазах смотреть, кажется, можно только на него. Или на их убегающие тени. «По правде говоря, - думает Кейн, – эта улыбка слепит похлеще всего щедро выплеснутого на этот уголок света».       Майлз помнит, сколько раз, смеясь, обнимал взбудораженного Тернера посреди переполненного аэропорта; помнит, сколько раз шутливо цыкал на них довольный Форд; помнит, как Алекс, уже усевшись, наклонялся прямо к нему – близко-близко, кончики прядей щекотали лицо – и спрашивал совсем тихо: «У тебя точно не было проблем с ребятами?». Кейн тогда только посмотрел благодарно и незаметно ткнулся пересохшими губами в теплый висок.       Проблемы. Проблемой, в принципе, могла оказаться гитара, летящая в его голову, а не пара-тройка сальных, черт возьми, мерзких шуточек про медовый месяц и тяжелый взгляд исподлобья. Взгляд, хранящий стойкое молчание, но совершенно точно недружелюбный, был проблемой? Был бы каким-нибудь огнестрельным, если бы мог. И в мнущемся у входа Майлзе было бы с дюжину дыр. Грег только хлопнул его по плечу сильнее, чем хлопают на прощание, и Кейн просто покосился на груду инструментов, листов, пустых жестянок из-под пива и вышел.       А теперь все, что у него есть, – это пьяная возня с Алексом под одеялом, его теплый бок под ладонью, его уже раскрасневшиеся губы и шальные искорки в темных зрачках, и то, как они изворачиваются, все-таки неуклюже сваливаясь с узкой кровати.       И все, что для него теперь есть, – это их смех, охеренно громкий смех, и огромная куча из белья на полу и дрожащее от хохота, гладкое плечо Тернера под его ладонью. Майлз откидывает голову назад, улыбается так широко, как не улыбался, наверное, никогда, и прикрывает глаза, слушая возмущенный ор Форда и Робертсона и шорох тряпок, уже поднимаемых Алексом.       Вдохновение взъерошивает волосы и легко проходится по щекам. Вдохновения здесь так же много, как и теплого ветра, и они все в нем. Все-все-все… в нем.       Они набегают на кухню, смеясь и повиснув друг на друге; обжигаясь, проглатывают крепкий, огненный кофе, который оставил для них ушедший в студию Джеймс, и поудобнее перехватывая грифы гитар в руках, спускаются во двор. И, конечно, это повод залипнуть, остановиться, позволив голым плечам почувствовать, как на них буквально ложится тепло, – Майлз замечает, что Алекс часто-часто моргает и морщит нос, но все равно смотрит в безмятежное, охренеть какое голубое небо. Кейн аккуратно касается его запястья рукой; ласкаясь, бездумно водит по коже кончиками пальцев и говорит: «Хорошо тут, да?». Тернер кивает и опускает голову, что-то беззвучно проговаривая одними губами. И вот тут-то им точно пора идти, осесть где-нибудь в тени, давая Алу возможность поплотнее прижать к себе потрепанный блокнот и, задумчиво грызя колпачок ручки, время от времени что-то быстро записывать. Пока Майлз подкручивает колки, что-то напевает и следит за неугомонным другом краем глаза.       Глупый был вопрос – просто хорошо здесь быть не может.