Времена года

Гин/Рангику       Серебристые лунные лучи медленно скользили по комнате, задевали предметы: низкий стол с подбитой ножкой, бутыль саке, опустошённую наполовину…       Гин готов был поклясться, что всё здесь насквозь пропахло осенью – прогорклой, жестяной.       Неизбежной.       Ичимару сделал несколько шагов вперёд, но Рангику не пошевелилась.       Она сидела на полу, поджав под себя ступни. Чёрное кимоно в неверном ночном свете казалось невесомым. Прозрачным. Будто его сделали из волшебной пыльцы, а не из ткани.       Он подошёл к ней. Присев рядом, коснулся волос, огненных, тёплых, обвил рукой гибкую талию.       - Что происходит?       Рангику повернулась к нему, и Ичимару отметил, что она сегодня совершенно трезвая. А куда тогда исчезло саке?       Оглядевшись, он обнаружил, что деревянный настил рядом со столиком украшает лужа. Вот значит как.       - Ничего. Всё как обычно, - его улыбка стала шире, и он увидел, как болезненно скривилась Мацумото. Точно её ударили.       Прости, Рангику, но так нужно.       Ненавидь меня, если хочешь.       Он потянулся к ней за поцелуем, но Рангику покачала головой:       - Нет. Ты что-то скрываешь, Гин.       - Я всегда что-то скрываю, разве не поэтому меня так любят тут?       Она вздохнула. Так горько. Тяжело.       Ичимару чуть было не рассказал ей всё, просто чтобы успокоить, объяснить, а потом, согрев её этой правдой, приласкать, увидеть, как закрываются глаза Ран, как сон укутывает её…       - Всегда одно и то же.       Мацумото ответила ему, и необходимость признания пропала. Испарилась. Возможно, потому что в голосе Ран не было страдания.       Она смирилась. И хорошо.       Гин притянул её к себе, и на этот раз она не стала противиться. Утопая в её поцелуях, вязких, нежных, мучительно-страстных, он думал, что зря возобновил их отношения в Готее.       В его плане этого не было. Он сам усложнил свою задачу.       Идиот.       Но целуя Рангику, раздевая её, лаская, он знал, что поступает правильно. В конце концов, всё закончится завтра. Айзен в этом уверен, а он, к сожалению, ни разу ещё не ошибся.       Когда Мацумото доверчиво прижавшись к нему, обхватила его одной рукой за шею, а другой зарылась в белые от рождения волосы, Гин перестал улыбаться.       Мгновение он смотрел на неё совершенно серьёзно, и Рангику, заметив это, вздохнула ещё раз. С той же горечью. С той же тяжестью.       Я твоё горе, Рангику.       Я твоя тяжесть. Твой рок. Твой крест.       - В тебе есть что-то осеннее, - произнесла она, убирая руку.       - Странно. Я думал, что осень – это ты.       Ичимару собственно никогда и не сомневался в этом. Ран – это последние лучи исчезающего в облаках октябрьского солнца, свежесть сентябрьского утра, червонное золото поздней листвы, опадающее бурным и шумным потоком.       А эта нездоровая прогорклость в воздухе – только часть их расставания.       - Ноябрьское, - продолжила она и поцеловала его так нежно, будто знала, что завтра они увидятся при совершенно других обстоятельствах.       «Возможно, она права. Ведь откуда-то взялась в комнате эта холодная неизбежность», - лениво подумал Ичимару, растворяясь в поцелуе.       Завтра не наступит ещё бесконечно долго.

***

      В парке под ногами прела листва. Она медленно разлагалась, меняя цвет с золотистого на чёрный.       Мацумото присела на скамейку и, поплотнее закутавшись в тёмно-синее пальто, провела пальцем по холодным доскам.       Орихиме, помедлив, опустилась рядом. Всю дорогу они молчали, и Иноуэ, сомневаясь в том, что её присутствие вообще замечают, чувствовала себя ужасно неуютно.       С одной стороны она была согласна с Рукией, деликатно попросившей её «присмотреть за Рангику-сан», но с другой… Орихиме не умела лечить душевные раны, хотя хотела бы этого больше всего на свете.       Рыжеволосая женщина с глубокими серыми глазами казалась ей сейчас самим воплощением тихого горя, и Иноуэ кусала губы, не понимая, что же нужно сделать.       Как избавить от боли добрую, милую, прекрасную Ран-тян?       Ренджи и Рукия твердят, что в Готее Мацумото ведёт себя как обычно: мало работает, сводит с ума своего капитана и пьёт по вечерам в одном из хорошо известных пабов. Никаких признаков страдания.       Ничего похожего на то молчаливое отчаяние, что затаилось в глазах женщины, по нелепой случайности пришедшей в городской парк, где всегда так много народа, шума и смеха.       - О чём вы думаете, Рангику-сан? – решилась, наконец, девушка.       Мацумото откликнулась не сразу. Будто была не здесь.       Не сейчас.       - Об осени, - произнесла она, посмотрев на Орихиме и, помолчав, добавила, - о ноябре.       Завтра всегда приходит слишком быстро.