Чужой среди своих

«Я не могу так больше жить», — нет, чушь какая-то выходит, слишком мелодраматично. Эрик досадливо поморщился. Покусал колпачок ручки и вывел несколько строк размашистым крупным почерком. Все, дело было сделано. В груди напополам с болью клокотала обида. «Хорошо, что выжил ты», — слова отца, прожегшие в его сердце дыру размером со вселенную. Он два месяца пытался убедить себя, что все нормально, что стоит забыть. Не смог. Не забыл. Это брат умел прощать и закрывать глаза на неугодные вещи. Ри не умел. И притворяться, что он не такой, было слишком тяжело. Он был в ярости, в отчаянии, обижен, влюблен и все еще скорбел по Стенли. Чересчур много чувств для одного человека. И он сдался, опустил руки и теперь уходит со сцены, вновь и вновь уступая тому, кто лучше, тому, кто с нежной улыбкой на бескровных губах рушит его жизнь даже из мира мертвых. Ручка полетела через всю комнату и отскочила от стены. Ри подобрал с пола небольшой рюкзак. Пришлось потрудиться, чтобы отрыть в подвале собственные вещи, немногое из того, что еще не выбросили и не раздали соседям. Если бы он мог, он бы вообще ушел без ничего. Всегда чужой. Всегда непонятый. В кармане завибрировал телефон. Михаэль. Он наверняка уже вернулся домой и обнаружил там няню, вместо лже-супруга. Горло сдавило. С трудом удалось сглотнуть горький болезненный комок. Все еще тренькающий телефон лег на стол рядом с запиской. Некогда рефлексировать. Нельзя передумать. Громкий хлопок двери, и его жизнь в очередной раз начата заново. Любимая малышка в гараже была покрыта слоем пыли, почти скрывающим ее агрессивный ярко-оранжевый цвет. Эрик сел на водительское сиденье. Положил на руль трясущиеся руки. Поймал в зеркале собственный испуганный и затравленный взгляд. Вздохнул. С облегчением зачесал на глаза челку, словно спрятался от всего враждебного за завесой волос, Ли никогда так не делал. Стенли. Ли. Глупые прозвища, которые они придумали себе еще в детстве, чтобы их имена были ближе, прилипли, не отклеишь. Даже родители прониклись идеей. Ри и Ли — братья не разлей вода, такие похожие и такие разные. Ри — вечные драки, ободранные коленки, притащенная домой помойная кошка, слишком громкий смех, краски и кисти в необозримом хаосе разбросанные по столу, ирокез на спор, пьянки с друзьями в богемном клубе и слухи, слухи, слухи… Слухи. Ли — слезы, потому что Ри больно, отрезанные рукава папиной рубахи, чтобы сшить медвежонку комбинезон, свидание с самым красивым альфой в школе, лучшие результаты в штате за итоговый тест, престижный вуз, работа, Михаэль, свадьба и маленький Арчи. Младший брат был лучше, правильней. Эрик всегда знал, что Стенли любили больше, гордились им. То, что сказал отец в больнице после аварии, и облегчение во взгляде папы было лишь подтверждением старым догадкам. Что же Михаэль? Только в одном Ри по-настоящему завидовал брату до пьяных истерик, до дебоша на семейной вечеринке, до уничтожения всех холстов в мастерской, до полного отчуждения, до существования на грани деградации, до предательской мысли убить — это его муж. Но нельзя брать любовь взаймы — столь простую истину он понял, пока притворялся Ли. Незаслуженная любовь не приносит счастья, лишь преумножает боль. Каждый раз, засыпая в желанных объятьях, он чувствовал себя наимерзейшим вором, обкрадывающим мертвецов. А Стенли приходил во снах и молчаливым укором в полных слез глазах расстреливал его душу. Он устал. Так сильно устал, что было трудно дышать, думать. Руки и ноги слушались с трудом. Где-то на задворках сознания маячило безумие. И пока он еще владел собой, пока еще были силы принимать решения, он избавит близких и любимых от себя. Машина скрылась за поворотом, оставляя в прозрачном вечернем воздухе мимолетные кружева пыли. Телефон на столе сиротливо проигрывал незатейливую мелодию. Записка терпеливо ждала, когда ее прочтут: «С меня довольно притворства. Я ухожу. Не ищите. Будьте счастливы или катитесь к черту. Все еще люблю. Эрик».