I need a hero

«Она его ненавидит. Его все ненавидят, кроме меня.» (с) Ингваровна, цитаты великих людей.

Юля Крылова щелкает выключателем в своей комнате, и черная, страшная ночь в ее голове почему-то всегда начинается именно с этого момента, как будто кто-то там, наверху, именно сейчас жмет на красную кричащую кнопку «старт». Она думает, думает, думает, постоянно ища ответ на один и тот же вопрос – кто для нее Арно? Всего лишь муж сестры («почти бывший» со злорадной радостью про себя добавляет Крылова, потому что уверена, что отношения Арно и Муромец уже расползаются по швам, если до сих пор не успели распасться на куски), всего лишь секретарь Гая (о Гае Юля знает лишь мельком, совсем-совсем немного, что, как заявляют в один голос Муромец и Григорьева, только к лучшему), всего лишь очередной объект насмешек для другой сестры, Лианы (а той лишь дай повод позубоскалить!), всего лишь... самый любимый человек. Крылова корчит рожу при малейшем упоминании этого имени и этого человека, но совсем не может понять, как от состояния «приторный кретин» постоянно перекатывается к «жить не могу без него» и обратно – и именно это ее пугает каждый раз все сильнее и сильнее. Арно что-то просит передать жене, потому что свято верит в сестринскую любовь - Крылова в ответ показывает ему средние пальцы обеих рук и плюется; он улыбается беззащитно и грустно, а ей видятся ровные острые зубы за этой улыбкой – хищные, хитрые и опасные, совсем как у белого маленького хорька. Он называет ее Юлей и Юленькой, а она - уродом и гнидой. Он мягко просит ее беречь сестру (хотя на деле же сама Крылова видит Муромец ничуть не чаще Арно; то ли дело ее секретарь, Горыныч!), потому что для него это-де важно и осторожно стряхивает невидимые мокрые снежные хлопья с поверхности грубой черной куртки унисекс, как будто мелкая успела попасть под снегопад прямо в квартире, еще не выйдя на улицу. Крылова орет ему, что сам бы чаще поднимал свою задницу с секретарского кресла и звонил «любимой» и «дорогой», или как они там в своей семейке называют друг друга?.. Арно легко хватает ее за запястья и несильно скручивает ей руки за спиной – мелкая позорно утыкается лицом ему в пиджак, так, что дышать может только его горьким одеколоном, да и то через раз – и вкрадчиво просит перестать шутить про его отношения с Муромец, иначе ничем хорошим эти шуточки для Юли уж точно не закончатся. Она как будто пасует, как будто идет на попятную, но сама же невольно ловит себя на позорной мыслишке, что вообще-то совсем не против этого самого «ничего хорошего», чего обещает муж сестры – чем бы оно для нее ни обернулось. Юля Крылова бьет ладонью по выключателю там, в своем крохотном, беззащитном мирке - сердито и сильно, как будто ее все предупреждали, что ночами всегда одолевают странные, неправильные мысли, а она все не верила и не верила – и вот он, результат. Он всегда улыбается ей устало и грустно (нет, это не те приторные полуулыбочки для Гая и не дежурные ласковые движения губ для жены), а Крылова упорно пытается заставить себя видеть перед собой не серые и бесконечно печальные глаза, не тонкие черты лица и прилизанные волосы, а какую-нибудь отвратительную мерзость (обычно не слишком здоровая фантазия подсовывает ей сгоревший обугленный череп с ввалившимися глазницами), чтобы перед сном долго-долго не проигрывать в памяти его взгляды и жесты, пусть даже случайные и мимолетные. Ей ведь нельзя; нельзя-нельзя-нельзя думать о нем - она же видеть не может этого приторного кретина, этого недоумка, этого чертова человека, связанного с «этим-самым-проклятыми-Гаем» и всей его шайкой… Когда перед ее глазами все же упорно всплывают красивые пальцы пианиста и прилизанные густые волосы вместо привычной гниющей тыквенной головы, мелкой хочется кричать и рваться из дома - Крылова со всей силы лупит рукой по кнопкам на стене в комнате, насильно заставляя себя вспомнить, что она – не какая-нибудь там сопливая девчонка, чтобы плакать из-за… мужчины. «Муж сестры», - говорит она о нем с отвращением, но почему-то всякий раз предательски давясь словами и почти сбиваясь с дыхания от его лица, рук и запаха одеколона, прочно поселившихся в ее голове; «муж сестры», - упрямо говорит она сама себе, пытаясь убедить себя, будто это ничего не меняет, хотя на деле же это меняет едва ли не все. «Муж сестры», - убеждает она саму себя днем, а потом ночью во сне видит тонкую линию носа, руки, зажавшие какие-то «очень важные и ценные бумаги Гая» или бережно стряхивающие невидимые снежинки с ее плеча и усталую, бесконечно грустную улыбку. «Муж сестры», - упрямо скалит зубы она своему отражению, хотя в темноте комнаты еле различает небольшой квадрат зеркала, висящий у двери, а уж о себе-противоположной и говорить не приходится. «Почти бывший!» - злорадно фыркает сознание ее же внутренним голосом, не дожидаясь, пока в мире и голове мелкой наконец-то настанет день, с приходом которого мысли разлетаются в пух и прах, лопаются, словно мыльные пузыри. Юля Крылова обреченно щелкает выключателем в своей комнате, как будто уже привычно запуская особую машину, разрушающую ее изнутри день ото дня.