I need a hero

Фреда точно знает: ШНыр, по вполне понятным причинам, - это совсем не то место, где нужно или можно хоть чуть-чуть быть красивой (да что там красивой, хотя бы – меньше других похожей на чучело). Большинство девушек, выбросив мало-мальски фирменные шмотки и косметику, очень скоро понимают, что это не сказочный дворец с крылатыми лошадками, не девчоночья мечта и не детские забавы – и таким циничным людям, как Фреда, почти никогда не жаль размалеванных дурех, так и не понявших вовремя, что сказочки давно закончились. «Welcome to your life, there's no turning back» - или как еще там поется?.. Верно, детка, это и есть твоя жизнь, а не очередная девчоночья сказка из разряда «для маленьких принцесс», так что перестань хлюпать носом и смирись. Здесь ежедневно в поте лица то вкалывают в пегасне, пока что-то не вступит в спину так, что даже до кровати вечером сам не дойдешь, то ныряют, наплевав на риск не вернуться, продираются через болото и ожесточенно борются со своими «я» и позорной бесхребетностью; но ведь иногда и среди затхлой, выжженной пустоши прорастают цветы, и Фреда в один момент отчетливо понимает, что это совсем не ее случай. Лару по почти единогласному мнению ныряльщиков можно назвать красивой: у нее копна светлых волос, туго затянутых в конский хвост, длинные ресницы-опахала, беззащитные гибкие руки и восторженный взгляд маленького ребенка, впервые увидевшего не просто пони, а как будто бонусом – с крыльями. У Фреды же - треснувшие губы, синяки и шишки, криво отросший ежик волос и растянутые выцветающие футболки со странными принтами вроде эмблемы «AC|DC» или блеклых католических крестов. У нее – опухшие от недосыпа и злоупотребления ночными посиделками за мерцающим экраном глаза и бледная нездоровая кожа, потому что до ШНыра та вылезала из дома только до ближайшего супермаркета за хлебом, да и то раз в месяц, словно все время выжидая, когда наконец авторитарная мать опять сердито бросит на пол стойко пахнущее кухней и сыростью полотенце, и напомнит дочери, какая же она все-таки неблагодарная лентяйка и бестолочь. Фреда как сейчас помнит свои прыгающие тонкие губы, захлестывающую до краев обиду на родителей, себя и весь мир и беспомощный взгляд меланхоличного, бесхребетного отца, спрятавшегося от жены и дочери за газетой – на редкость нелепо и трусливо; она, Фреда, вообще-то всегда жалела папашу за эту мягкотелость и неумение хоть как-то настоять на своем. Добро пожаловать в свою жизнь, детка, но это не ты, это Лара всегда нежная, цветущая и слащаво-конфетная, даже если в душ ходила последний раз два дня назад, а сегодня весь день пробегала за лошадками в футболке и свитере, к вечеру крепко прилипших к мокрой спине и насквозь пропахших костром и хвоей. Это не она, это ты, детка, что-то всегда всем должна, это ты можешь сколько угодно чесать редкие короткие волосы с утра, чтобы на улице при первом же порыве ветра они превратились в бесформенную спутанную солому, это ты можешь мазать руки жирным кремом, чтобы их тут же разодрать о какой-нибудь торчащий в пегасне ржавый гвоздь, это ты-ты-ты-ты-ты можешь делать все, что угодно – а толку-то, толку?.. И Фреда больше всего на свете верит в то, что это совершенно несправедливо. Эта ее идея накрасить ресницы в новогодний вечер была не самой блестящей, да и сама Фреда пока не представляет, как и чем будет потом умываться, но она упряма, упряма-упряма-упряма и ей упорно не хочется уступать Ларе в чем-то хотя бы в последнюю ночь в году. Тушь ложиться неровно, черными-черными комьями, лишний раз выделяя синюшную нездоровую кожу и щелочки недобрых бесцветных глаз - «с непривычки» убеждает себя Фреда, пытаясь доказать себе, что в следующий раз точно получится лучше (если вообще этот самый «следующий раз» когда-нибудь настанет). «Погоди, у тебя тушь течет… Я исправлю…», - Лара, накрашенная сегодня сильнее обычного, склоняется над младшей шныркой и осторожно касается ее лица руками. Фреду резко обдает стойкой волной каких-то цветочных духов («Словно в сад какой-то попала!» - сразу плюется та) и, замерев, она видит гораздо ближе обычного действительно красивые, пухлые, покрытые светлой жемчужной помадой губы, руки с умело наманикюринными ноготками и огромные ресницы-опахала, отбрасывающие на лицо шныровской красавицы пугающую, но почему-то его не искажающую, тень. «Крыска Лариска» - сердито огрызается на шнырку Фреда, но из-за вмешательства конфетной девушки макияж Виноградовой, как ни странно, становится заметно лучше. В эту ночь метет нещадно: мокрые снежные хлопья носятся по небу, как сумасшедшие, залепляя волосы, глаза и ресницы. Уже сильно за полночь Лара накидывает куртку и выходит на крыльцо, а потом – бредет по глубокому, свалявшемуся в сугробы, снегу; Фреда помнит ее голую без варежек руку, в который зажат искрящийся ярко-оранжевым бенгальский огонь: эта дуреха хотела показать его лошадкам. В темноте она нашаривает тяжелый железный запор на двери (Фреда даже с крыльца слышит отвратительный лязгающий звук, ежедневно как дрелью долбящий ее черепную коробку), широко открывает ее, привычно щелкает выключателем… От света лампочки в пегасне все вокруг становится блекло-синем, и Фреда почти видит, почти физически ощущает, как снежинки тают на мокрых жемчужных губах размалеванной восторженной дуры с копной светлых волос, туго затянутых в конский хвост, с пушистыми длиннющими ресницами, с беззащитными гибкими руками и восторженным взглядом маленького ребенка, впервые увидевшего что-то необычное, но сразу всецело поглотившее хрупкое сознание. «Вот дом, который построил Джек…» - невесть почему вспоминает вдруг Фреда и ей почти хочется рассмеяться над собой и над всем происходящим (должно быть, виной всему резкая перемена погоды и полбокала шампанского, выпитого в честь праздника – решает шнырка, хотя на душе от этой догадки легче не становится совсем). Даже до крыльца долетают тонкие, неброские запахи: пахнет конфетами, цветочными духами и паленым – из-за сгоревшего бенгальского огонька, стержень от которого был утоплен в снегу - Фреда все так же видит и понимает только то, что хочет сама. О, конечно, эта жизнь – вовсе не какой-нибудь там фильм или книга, здесь всегда-всегда бывает несправедливость (и Фреде ли этого не знать, разумеется). Виноградова считает несправедливым эти рамки, эту разницу между красивой Ларой и некрасивой Фредой, между конфетной восторженной дурочкой и завистливой злобной умницей, между тем, что позволено одной по праву рождения и не позволено – другой. Но больше всего Фреде кажется несправедливым, что Лара может «звонькать» все новым и новым поклонником да запихивать зефир в шнеппер, не забивая себе голову всякими размышлениями, а она, другая, как будто начинает чувствовать к шнырской красавице что-то еще, кроме захлестывающей до краев зависти. Добро пожаловать в собственную жизнь!.. И если бы Фреда могла выбрать себе другую – она бы выбрала, будьте уверены.