— 8 —
За год, проведенный в доме лорда Тронно, Ша’Тот подрос, вытянувшись почти на голову. Отец, наверное, не узнал бы своего сына, если бы увидел сейчас. Мосс и Друзелла изменились не столь явно. Но влияние новых наставников, выписанных аж с Примы Центавра, сказалось и на них. Друзелла перестала выглядеть как провинциальная замарашка, а Мосс всерьез подумывал о поступлении на военную службу в элитные центаврианские войска. Его отец всячески поощрял это стремление. В войне между нарнами и центаврианами пока стояло затишье. Обе стороны воспользовались передышкой, чтобы залечить раны. Конечно, случались редкие вылазки нарнских повстанцев в отдаленных провинциях, но они не представляли серьезной опасности. Ша’Тот однажды поймал себя на том, что думает на центаврианском языке. Это его сильно испугало и огорчило. В тот день он ушел в горы и сидел там до позднего вечера, глядя на небо. «Неужели я смогу настолько забыть о том, кем на самом деле являюсь?» — думал он, глядя на редкие закатные облака, меняющие цвет с золотого на пурпурный. Сердитый голос Друзеллы, донесшийся из коммуникатора, вывел его из задумчивости: — Ша’Тот, где ты? Немедленно возвращайся, если не хочешь получить нахлобучку! Вздохнув, он начал неторопливый путь к дому…* * *
Заканчивался центаврианский год. Близился Фестиваль Жизни — один из самых важных и ярких центаврианских праздников. Ша’Тот тоже ждал его, потому что лорд Тронно обещал позвать на это торжество его отца, чтобы тот убедился, что его сын цел и невредим. Подготовка к празднику длилась уже пять дней. Ша’Тот много слышал об этом обычае, но ни разу еще не видел, как все это происходит. Он знал, что традиция Фестиваля идет из глубокой древности, и что связана она с долгой и кровопролитной войной против кзонов, давних противников центавриан на их родной планете. Друзелла много ему рассказала о тех временах. — Здесь, на Нарне, этот праздник снова обрел свой изначальный смысл, — заметила она, когда они прогуливались вокруг дома. — Мы встречаемся в конце года, подсчитываем павших и выживших, воздаем им должную хвалу и радуемся тому, что сами уцелели. В этом году всем пришлось несладко. Нам будет, кого помянуть… Ша’Тот тяжело вздохнул, вспомнив мать. Больше никогда она не придет к нему, никогда не обнимет его, не ободрит дерзкой и грубоватой шуткой… Боль от этой утраты никак не хотела уходить. Друзелла заметила, что он помрачнел, и тихо добавила, искоса посмотрев на него: — На Фестивале Жизни нельзя грустить. Умерших надо поминать светло и с радостью. Они теперь находятся в лучшем мире, чем мы. Ша’Тот снова вздохнул. — Вы, центавриане, такие странные, когда дело касается смерти. Почему вы так радуетесь этому? Мой народ очень скорбит об умерших. Мы плачем, постимся и молимся, сочиняем поминальные песни и, если это были близкие родственники, долго носим траур… — Траур и слезы не вернут мертвых к жизни, — сказала Друзелла. — И только понапрасну будут терзать души живых. Ты не прав, Ша’Тот. Мы тоже горюем и плачем, когда кто-то из наших близких умирает. Но после Фестиваля Жизни трауру приходит конец. Этот праздник помогает расстаться с болью и потерей. Их души, да и наши тоже, находят покой. Поэтому мы веселимся, пьем вино, делаем то, что вздумается. Говорят, во время Фестиваля все центавриане становятся равны. Император может пить вместе с простолюдинами. Это единственное время в году, когда исчезают все условности и различия между нами. Ша’Тот лукаво прищурился. — А на нарнов этот ваш обычай распространяется? Друзелла засмеялась, тряхнув хвостом густых волос. — Попробую угадать твои мысли… Мечтаешь кого-нибудь поколотить? Ша’Тот кивнул, ухмыльнувшись. — Полагаю, это может быть забавно… — протянула она, направившись к дому. — Я тоже так думаю, — сказал Ша’Тот, глядя ей вслед.* * *
Наконец, наступили первые дни Фестиваля. Драксшот наполнился смехом и громкими голосами гостей: в основном, это были такие же военные офицеры, как и сам хозяин. Многие приехали вместе с женами. Ша’Тот не узнавал угрюмое нарнское поместье: везде были расставлены большие вазы с цветами, некоторые из них росли на Нарне, но большинство были явно инопланетного происхождения. По коридорам сновали нарядные женщины, разодетые в яркие платья, оставляя за собой ароматический шлейф от терпких центаврианских духов. Леди Тронно поставила на ноги всех слуг, замучив их бесконечными придирками. Мосс и Друзелла где-то спрятались. Наверняка задумали какую-то шалость. Ша’Тот чувствовал себя крайне неловко среди чуждого ему веселья. Большинство гостей не обращали на него внимания. Правда, он ловил несколько мрачных взглядов со стороны военных, которые беседовали с лордом Тронно. На всякий случай Ша’Тот решил пореже попадаться им на глаза. Фестиваль длился несколько дней, не прерываясь ни на секунду. Ша’Тот не понимал, как можно так расточительно тратить время и средства. Количества съеденного и выпитого за один день хватило бы десяти нарнам на неделю. Эти центавриане действительно в каком-то роде были безумны. Лорд Тронно, заметив своего воспитанника, криво улыбнулся и поманил его взмахом руки. Ша’Тот настороженно приблизился к нему. — Твой отец ждет тебя во дворе, мальчик, — сказал Тронно, отпив из большого кубка душистое бривари. — Можешь с ним повидаться, если, конечно, не предпочитаешь мое общество! Ша’Тот вздрогнул, услышав эти слова. Шутки лорда Тронно, как всегда, были двусмысленными. Он уже был немного навеселе, отчего пришел в самое доброе расположение духа. — Спасибо, милорд, — церемонно ответил Ша’Тот и поспешил на улицу. Отец действительно стоял там, мрачно разглядывая каменные стены старинного замка, который некогда принадлежал его роду. Рядом с ним стояла Ла’Эт. Ша’Тот с трудом заставил себя чинно подойти к ним и поклониться. Ему хотелось подбежать и обнять отца, но мысль о том, что за ними могут наблюдать, удержала его от этого. На’Шот сдержанно тронул сына за плечи. Ла’Эт же повисла у брата на шее, ничуть не смущаясь чужих взглядов. — Г’Лан, как же ты вырос! — отметил На’Шот, хлопнув его по спине. — Рад тебя видеть, сынок! Ла’Эт, наконец, разжала свои стальные объятия. Ему показалось, что в ее алых глазах блеснула слеза, или это был просто отблеск заходящего солнца? — Как ты тут можешь жить? — спросила она, передернув плечами. — С этими чудовищами! Я… мне тебя очень не хватало… На’Шот внимательно посмотрел на ошейник сына. — Ты все время под наблюдением? — спросил он тихо. Ша’Тот кивнул. Отец помрачнел. Потом покачал головой и сказал: — Ничего, это поправимо. Ну, рассказывай о своей жизни! Сколько сочтешь нужным, разумеется. К сожалению, мы приехали ненадолго. Хотелось бы чаще видеть тебя, сынок. Ша’Тот рассказал обо всем помаленьку. Умолчав об обучении с круксами и стычках с детьми лорда Тронно. Не стоит тревожить отца из-за таких пустяков. На’Шот качал головой во время его рассказа. — Признаюсь, я удивлен, что они так о тебе заботятся. У лорда Тронно весьма зловещая репутация. Ла’Эт мягко взяла брата за руку. — Ты уже знаешь про маму? Ша’Тот вздрогнул, посмотрев в ее глаза. — Что… случилось? — ему удалось задать этот вопрос очень естественным тоном. — Она пропала без вести после битвы под Хекбой. В последний раз ее видели, когда она уходила от преследования центавриан вместе с остатками своего отряда. Говорят, что они скрылись в пустыне Росбар… — тут голос сестры дрогнул. Ша’Тот сжал кулаки, закусив губу. — Это верная гибель. Оттуда не возвращаются, — Ла’Эт отвернулась, чтобы скрыть от него свое лицо. — Но я все равно горжусь ею. Наша мать умерла непокорной. — Она никогда не сдавалась, — мягко заметил Ша’Тот, сглотнув комок в горле. — Может… она еще вернется? Он тут же пожалел, что сказал это. Ла’Эт всегда была любимицей матери. Не стоило вселять в нее несбыточную надежду. Он ведь знал, что Г’Джад мертва. И знал ее убийцу. Он обязательно отомстит за ее смерть. Но сейчас не самое удобное время для сведения счетов. Если он скажет сестре правду, она не станет ждать. Она сразу объявит шон’кар и постарается его исполнить. Ла’Эт в ярости была похожа на ураганный вихрь. Разбушевавшись, она уже не могла остановиться. Как и ее мать… Ла’Эт снова прижалась к нему, и они некоторое время молча стояли, скорбя о потере. Потом она подняла на него алые глаза. — Я должна сообщить тебе еще одну новость. Ты — мой брат и должен знать все. На днях у меня была помолвка! Ша’Тот был поражен. Он даже не заметил, как быстро летит время. И его маленькая сестричка уже настолько выросла, что стала невестой! — Конечно, свадьба состоится только через год, когда мне исполнится шестнадцать лет, но детали уже оговорены… — говорила сестра, улыбаясь. — Кто же этот счастливец? — спросил Ша'Тот, взяв ее за плечи. Когда сестра назвала имя жениха, улыбка исчезла с его губ. Он, конечно, знал, что она неровно дышала к этому заносчивому парню, но… — Ла’Эт! И что ты только в нем нашла? — не сдержался он. — Вот уж не мечтал о таком родственнике! Да у него же вся семья — центаврианские прихвостни, это все знают. Неужели отец это одобрил?! На’Шот положил ему руку на плечо, криво улыбаясь. — Да, я это одобрил. И остальные наши родичи тоже. Времена меняются, и мы тоже. Ты сам это должен понимать. — Но, отец, если мы породнимся с этими центаврианскими блюдолизами, то окончательно станем изгоями! На нас и так уже смотрят косо, ты знаешь это, но… — Сын мой, дело уже сделано, и твои возражения в расчет не принимаются, — перебил его отец, нахмурившись. — Мы просто поставили тебя в известность. Пока что главой нашей семьи являюсь я, ведь так? Да и твой дед тоже одобрил этот союз… Ша’Тот вскипел. Он давно не был так зол и расстроен. — Мой дед! Ты уже один раз пошел на поводу у нашей милой семейки, взяв в жены ту, кого не любил и до сих пор не любишь! А моя мать всю жизнь от этого страдала. И теперь ты хочешь, чтобы и моя сестра повторила то же самое?! Лицо На’Шота неожиданно исказила судорога гнева. — Замолчи, молокосос! — рявкнул он. — Не тебе лезть в мои личные дела! Ты ничего не знаешь, ничего! Поэтому не должен так говорить! Ла’Эт успокаивающе взяла его за руку. — Тут все-таки есть разница, брат. Я люблю моего жениха! Думаю, что и он любит меня. И я сама согласилась на этот брак. Надо радоваться, что выгодный союз кланов и наши взаимные чувства так совпали. — Этот предатель, твой жених, не способен кого-либо любить! — сердито сказал Ша’Тот, плюнув на землю. — Его семья продалась центаврианам с потрохами! Ходят у них в любимчиках, прислуживаются. Те, кто предал один раз, предадут и второй. Помни об этом, сестра! Он заметил, что лорд Тронно смотрит на них из окна. — Мы уже пора возвращаться… — сказал Ша'Тот более спокойно, не глядя на сестру. Потом повернулся к отцу и добавил с горечью: — Когда я согласился быть у центавриан заложником, я верил тебе. Верил, что это все ненадолго. Но, смотрю, тебе нравится такая жизнь. Оказывается, чтобы стать центаврианином, не обязательно жить среди них! На’Шот открыл было рот, чтобы что-то сказать, но его сын уже ушел, не простившись…* * *
Когда Ша’Тот вернулся в дом, веселье центавриан уже достигло апогея. Лорд Тронно — сдержанный и суровый лорд Тронно! — стоял в обнимку со своим другом и громко пел весьма фривольного содержания песню. Некоторые гости уже не были в состоянии стоять на ногах. Ша’Тот отшатнулся, когда какая-то полуобнаженная танцовщица попыталась его обнять. Лорд Тронно, заметив это, громко захохотал, расплескав вино из бокала. — Какой ты все-таки дикий! — крикнул он, подмигнув своему другу. — Просто ужасно, до чего вы, нарны, мрачный народ! Помню, что ты хвалился своими подвигами в боях. Но сомневаюсь, что ты такой же опытный в общении с дамами. Его друг громко расхохотался. Ша'Тот насупился, услышав эти слова. Они были обидно правдивыми. — Но хотя бы вино ты пить умеешь? Ну-ка, выпей! Тронно протянул нарну бокал, доверху наполненный бривари. — Пей! Сегодня я не потерплю в своем доме трезвенников! Пей! За наше здоровье! За нашу победу! Пей! Ша’Тот молча стоял, глядя на бокал. Его душил гнев. На отца, на сестру, на всех. Чья-то рука тронула его за плечо. Оглянувшись, он увидел назойливую танцовщицу. Она была совершенно пьяна. В другой руке у нее был бокал с вином, которое лилось ему за шиворот каждый раз, когда она начинала шататься. — Не бойся, маленький, я тебя не съем, — захихикала центаврианка. — Пей со мной! Господин Тронно так желает, и лучше с ним не спорить! Ша’Тот задрожал от ярости. Ему жутко захотелось оттолкнуть ее, но он сдержался, поймав мрачный взгляд лорда Тронно. Тяжело вздохнув, он взял большой бокал, поднял его над головой и тихо сказал: — За победу… Лорд Тронно захлопал в ладоши, оскалив хищные зубы. — За нашу победу! — закончил Ша'Тот свой тост и залпом осушил бокал. Улыбка лорда Тронно погасла. — Ну, ты и гаденыш! — воскликнул он и отбросил свой бокал в сторону, не прикоснувшись к бривари. — Если бы сегодня не было все позволено, я бы тебя пристрелил на месте за такие слова! Ша’Тот вытер губы рукавом и нагло улыбнулся. — Моя жизнь — в ваших руках, милорд! Лорд Тронно резким жестом выхватил пистолет из-за пояса. Рабыня-танцовщица быстро шарахнулась в сторону от нарна. — Не советую испытывать мое терпение слишком часто, дерзкий щенок, — заметил он, направив на него оружие. — Оно у меня весьма короткое. Но сегодня я не стану портить гостям праздник. Посему, ты будешь пить с нами, столько, сколько я скажу. И не смей отказываться!* * *
Ша’Тот чувствовал, что вот-вот умрет. Он не помнил, сколько бокалов бривари досталось на его долю в этот вечер. Центаврианское вино было приторным, очень душистым, водянистым на вкус, но весьма подлым по действию. Когда опустел очередной бокал, он почувствовал себя своеобразно. Звуки вокруг стали какими-то булькающими и тягучими, движения гостей замедлились. Ша’Тот потерял всякое представление о том, где он, кто он и с кем он. Временами он возвращался к реальности, и видел, что находится в обществе совершенно незнакомых ему центаврианских леди. Лорда Тронно рядом не было. Громкий смех гостей снова заставил его очнуться. Попытавшись сфокусировать глаза, он увидел объект веселья. Это были Мосс и Друзелла, которые весело прыгали по залу, нарядившись нарнами. Они, зловеще рыча, подбегали к пьяным гостям, пугая их какими-то копьями. Лорд Тронно смеялся громче всех, указывая на них пальцем. Мосс очень похоже передразнил нарна в ярости, топая ногами и тряся головой. Нарнские ругательства, срывающиеся с его уст, еще более усиливали этот эффект. Ша’Тот почувствовал, что на его лице расплывается идиотская ухмылка… Какая-то центаврианская дама, стоявшая около него, очень больно вцепилась в него ногтями. — Что-то ты быстро скис, малыш. Пойдем, нам надо решить кое-какой спор… Ша’Тот позволил женщинам утащить его из общего зала в коридор. Он чувствовал, что вот-вот взлетит, надо только оттолкнуться от пола... В коридоре было темно. Ша'Тот стоял, пытаясь удержаться на ногах, окруженный такими же покачивающимися центаврианками. От блеска их украшений и резкого запаха духов ему стало совсем плохо. — Ну, кто же выиграет спор? — спросила одна из дам, поглядев на своих подруг. — Или все только мастерицы трепать языком? Ша’Тот ничего не понимал. Голова кружилась еще сильнее. Неожиданно он почувствовал, как одна из женщин потянула его к себе, пытаясь поцеловать. Ша’Тот в ужасе отпрянул от нее и упал, не удержавшись на ногах. Громкий смех болезненно отдался в его голове. — Не бойся, мы тебя не съедим! — услышал он женский насмешливый голос. — Только немного поиграем!.. Ша’Тот испугался, почувствовав себя совершенно беспомощным в этих цепких руках с острыми ноготками, теребящими его одежду, норовивших проникнуть под нее… — Хороший мальчик, просто лежи тихо… — прошептала возле его уха другая дама, расстегивая его пояс…* * *
Внезапно он пришел в себя и увидел над собой лицо Друзеллы. — Очнулся? — спросила она, похлопав его по щекам. Ша'Тот лежал на полу в коридоре. Вокруг никого не было. Друзелла все еще была облачена в нарнскую одежду: просторную рубашку из домотканой ткани и штаны-шаровары. Это придавало ей очень странный и волнующий вид. — Где эти леди?.. — хрипло спросил он, пытаясь подняться. — Тебе повезло, — сказала Друзелла, заставив его лечь обратно. — Я заметила, что тебя куда-то потащили эти пьяные дуры. Я поговорила с ними… пришлось немного припугнуть их, но зато они тебя отпустили. Ты мне должен ноги целовать за это! Вряд ли их мужья были бы довольны, если бы узнали, чем вы тут занимались… — К-какую именно ногу тебе поцеловать? — пробормотал Ша'Тот, заикаясь. Он упрямо пытался встать. Чтобы удержать равновесие, ему пришлось ухватиться за ее колени. — Я не против, если… Договорить он не успел, потому что под тяжестью его веса Друзелла покачнулась и упала на пол. Он рухнул на нее, глупо хихикая. — Немедленно отпусти меня, придурок! — сердито воскликнула она, пытаясь столкнуть его. От падения диадема соскользнула с ее головы, и тяжелая копна волос рассыпалась по плечам. Одна прядь хлестнула его по щеке, и Ша'Тот поразился, насколько мягкой она была. Ша'Тот обнаружил, что продолжает цепляться за девушку. Она была так близко, что он чувствовал, как стучит ее сердце. Сердца, поправил он себя. У центавриан два сердца. — Только п-после поцелуя, — улыбнулся он, наклонившись к ней. — Ты же сама об этом п-попросила… Сильный пинок в живот заставил его разжать руки и снова упасть на пол. — Пьяное животное! — прошипела Друзелла, поджав губы. — Никогда больше так не делай! Ублюдок! Она стремительно ушла, оставив его корчиться от боли…* * *
На следующее утро, страдая от ужаснейшего похмелья, Ша’Тот дал себе зарок, что никогда больше не притронется к центаврианскому вину, даже под дулом пистолета. Он почти ничего не помнил из того, что было вчера. И надеялся, что центавриане тоже ничего не помнят. Судя по зеленым лицам гостей и хозяев дома, на это надеялись все. Мосс напился до бесчувствия, воспользовавшись тем, что его допустили на праздник. Теперь отец, морщась от головной боли, учил его тому, как справляться с похмельем. Ша’Тот смог нормально передвигаться где-то ближе к вечеру. Он смутно помнил, что сказал какую-то невообразимую гадость Друзелле. Но что именно? Этого он уже не помнил. Друзелла, как выяснилось, была единственным трезвым обитателем этого дома. Она с нескрываемым презрением смотрела на брата, который пластом лежал на кровати, прижав ко лбу мокрое полотенце. Заметив пошатывающегося нарна, бредущего по коридору, она нахмурилась еще больше. Значит, все помнит… Ша’Тот опустил глаза, не в силах смотреть на нее. — Похмелье тебе к лицу, — язвительно сказала она. — Но ты выглядишь еще большим идиотом, чем в трезвом состоянии. — Я действительно был дураком, — ответил Ша'Тот, ошарашив ее столь быстрым согласием. — Но больше этого не повторится!