А нас просто не было...

Статус главы: переписана. Под настроение: Kaleo — Way down we go. Тишина, мёртвая тишина, упавшая на замок, царит везде. Тёмнокрылая ночь спустилась в долину так мягко и бесшумно, так легко заполнила собой каждый уголок старинной почти-крепости и её окрестностей, что становилось даже неприятно, но ничуть не жутко. Ветер еле-еле перебирал своими цепкими пальцами густую крону деревьев, заставляя ту приятно шебуршать. Так спокойно, так по-детски наивно всё кругом. Кажется, что один неверный шаг в сторону, и вся эта гармония рухнет, и зазвенит, задребезжит линия жизни, вот тогда и наступит вечный, уже такой привычный хаос. Не хочется, совершенно не хочется. От стен, от его камня слабо отдает какой-то непонятной, таинственной прохладой. Подумать только, сколько сотен учеников повидал этот гранит на своем веку, долгом и бессмертном. Всё новые и новые лица: карие, зелёные, голубо-серые глаза — так много скользило их здесь беспечными взглядами. Каждый новый выпуск есть маленькая потеря: впитавшийся за семь лет учёбы дух школы теряет в силе ежегодно в одно и то же время — весной. Но некогда печалиться, ведь на смену приходят другие. Маги приходят сюда одиннадцатилетними детьми, которые не знают о мире магии почти ничего, кроме того, что им уже нарассказывали их родители, бабушки, дедушки, старшие отпрыски в семье и прочая другая родня. Бывают сознательно редкие исключения. Грейнджер истинно была этим исключением. Маленькая девочка, смешная и угловато-неловкая, с пышными кудрявыми волосами цвета неровного каштана, с несколько большими передними зубами вошла в ворота этой школы хорошо подготовленная энциклопедически. И нет здесь ничего смешного. Странно, казалось бы, что могло побудить одиннадцатилетнего ребёнка с умом взяться за серьёзные книги? Решимость доказать, что её, Гермиону Джин Грейнджер, не запугать изобилием неизвестности. Даже тогда, будучи только первокурсницей, Грейнджер знала, чего ей хотелось и что нет в магии той силы-стены, что сможет остановить её. Столько воды утекло с тех пор, воды всякой. Гермионе давно не одиннадцать, но вот только возраст шестнадцати лет тоже, однако, не особо солидный. Так сказать, несерьёзный возраст её самую малость беспокоил. Хорошо, что зубы перестали походить на кроличьи, Грейнджер даже вытянулась за последний год, но женственной отнюдь не стала. Врожденную угловатость её не мог скрыть никакой костюм, никакая мантия. Всё те же карие глаза, вьющиеся волосы — настоящая посредственность. Заучка. Синий Чулок. Книжный червь Друзья давно отступились от неё. Они уже не пытались, по их словам, воскресным утром оттащить её от шкафов с пыльными фолиантами. Возможно, это была чрезмерная гипербола, явное преувеличение, но здесь было и ядро заскорузлой правды. Сейчас уже давно за полночь. В коридорах школы слабо блещут огоньки факелов, вот-вот намереваясь потухнуть. В гробовой тишине можно услышать лишь звук чьих-то торопливых шагов. Свет от факела, доселе ровно лежащий на шершавой поверхности каменной стены, вдруг встрепыхнулся от мимолётной тени, которая, не успев появиться, быстро исчезла. Грейнджер очень спешила, потому что за окном была уже глубокая, непроглядная тьма, и все ученики давно должны быть в своих постелях. Гриффиндорка редко нарушала правила. Мерлин, что греха таить! Три-четыре раза за год. Для неё это казалось чем-то постыдным и на редкость позорным. Ведь если её поймают одну в коридоре посреди ночи, то вся репутация, тщательно заработанная с первого курса учёбы, прикажет долго жить. Учителя доверять ей, конечно, не перестанут, но сама мысль о попадании в подобную передрягу заставляла поёжиться от неприятных мурашек. Гермиона вдруг представила лицо профессора Макгонагалл, когда та узнает об этом проступке своей лучшей ученицы и будет вынуждена отчитать её. Нет ни негодования, ни суровости в знакомых чертах, лишь недоумение и только. Гриффиндорке останется лишь опустить голову в знак покаяния и молча корить себя за такую ужасную безалаберность, а больше — за неосторожность таких вылазок. Гриффиндорка помотала головой. Она не боялась, но заметно нервничала. С самого первого дня пребывания в Хогвартсе волшебница старалась подстроиться под новые правила и оказаться угодной этому новому миру. Она знала, что для отпрысков чистокровных семей навсегда останется лишь жалкой грязнокровкой, ведьмой, рождённой магглами. Невозможно изменить чистоту крови, но возможно добиться должного к себе отношения. Выбора-то не было, а порой приходилось тяжело. Но сдаваться не в её характере! Ещё раз встрепенувшись, Гермиона ускорила шаг. Вдруг в ночной тиши раздались какие-то шорохи. Звук, похожий на шарканье ног, пугал до чёртиков. Гриффиндорка остановилась, потом и вовсе замерла, пытаясь разобраться в чём же всё-таки дело. Тут и к Трелони не ходи, и так можно догадаться, что Аргус Филч не дремлет на своём пожизненном посту. А с ним, наверняка, и эта чёртова кошка Норрис. Вот засада! Мерное шарканье было не очень отчётливым, значит, завхоз школы был ещё достаточно далеко, что давало возможность быстро скрыться от него в одной из ближайших ниш в стене, скрытой от посторонних глаз старинным гобеленом с каким-то средневековым рыцарем на серой кляче и копьём на вырост. Звук становился всё ближе поэтому времени на раздумья не было. Гриффиндорка тут же рванула с места и, не медля ни секунды, шмыгнула в спасительную щель. Прижавшись всем телом к стене, Гермиона затихла, боясь пошевелиться и даже вздохнуть. Пахло старым полотном, и явно отдавало пылью. Сердце забилось чаще. О Мерлин и Моргана, спасите. Сейчас этот старик раскроет её убежище и непременно вытащит за рукав мантии наружу. Холодный камень, к которому прислонилась Грейнджер, заставлял её мелко дрожать. Ладони вспотели. Тут грозный голос завхоза раздался совсем рядом. Гермиона могла поспорить, что он стоял на расстоянии вытянутой руки.  — Я точно слышал какой-то шум. Опять кто-то из учеников не спит ночью, —прошипел тот, как-то неприятно меняя интонацию на последних словах. Гермионе пришлось даже закрыть глаза от страха и ещё ближе прижаться к многовековым плитам. Боже праведный, пускай он уйдет. Тут случилось просто недопустимое и откровенно из ряда вон выходящее: стена за спиной Грейнджер вдруг начала двигаться, открывая перед ней узкую тёмную лестницу, ведущую куда-то наверх. Камни, трущиеся друг о друга, неприятно заскрипели. Гриффиндорка похолодела от ужаса. Она пропала, и это конец. Сама себя раскрыла. Теперь у неё было лишь два варианта. Либо она, не раздумывая, поднимается по этой пыльной, совершенно незнакомой лестнице, и тем самым спасается от грозного завхоза, либо она остаётся здесь и дожидается своего разоблачения и последующего суда. В том, что второй вариант погубит все её надежды и мечты, сомневаться не приходилось. А Гермиона хоть и была очень правильной и честной, но на такие жертвы пойти не могла. Сработало что-то вроде инстинкта самосохранения, так чутко у неё развитого, поэтому уже через несколько минут Гермиона поднималась вверх по таинственной лестнице, то и дело в темноте спотыкаясь о ступеньки. Она очень торопилась, но просто не смогла не заметить, что проход, подаривший ей свободу, сам по себе закрылся. Гриффиндорка всегда знала и, прямо сказать, отдавала себе отчёт, что стены школы хранят множество заплесневелых тайн и покрытых паутиной загадок, но она никогда прежде не была свидетелем чего-нибудь подобного. Отлично, Грейнджер, в тебе вовремя проснулся искатель древностей, но давай всё-таки чуть позже об этом подумаешь. Наконец, все звуки стихли. Лишь прерывистое дыхание Гермионы разрушало эту обманчивую тишину. Девушка остановилась, решив немного отдышаться. Сердце колотилось, дико билось не столько от подъёма по крутой лестнице, сколько от нервов и пережитого страха. Глубокий вдох. Осталось только дождаться, пока этот Филч уйдет подальше от этого коридора. Отсидеться здесь — лучшее, что можно сейчас придумать. — Да где же, мерлиновы подштанники, это здесь? Не видно же ничего, — чуть слышно пробормотала гриффиндорка себе под нос. Она огляделась. Темно, но не страшно. — Люмос, — вновь её тихий шёпот. Наверху, там, где кончались ступени, была ровная площадка. Тут же окно с тоненькой серебристой сеткой паутины, освещённой ярким светом луны, пробивающимся сквозь пыльное стеклецо, а больше ничего. Только вот в одном из дальних углов почти у самого пола слабо виднелась крохотная ленточка света. Нет, это был уже не лунный свет. Так могут светить только свечи или же пламя камина. Гермиона прищурилась, внимательно вглядываясь в темноту, пытаясь отыскать источник этого свечения, но, как назло, с такого расстояния ничего, кроме чёрного пятна, увидеть было просто невозможно. Поэтому она, набравшись смелости, всё же решила подойти ближе. Медленно пятно стало принимать очертание маленькой деревянной дверцы. Если есть дверь, то, значит, она куда-то ведёт. И за этой дверью точно кто-то есть, ведь свечи или камин не разгораются сами по себе. Нет, формально, конечно же, разгораются, но сейчас не об этом. Врожденное любопытство Гермионы толкало её вперёд, как бы подначивая повернуть позолоченную и ничуть не пыльную ручку и войти внутрь, чтобы хоть одним глазом взглянуть, что же там такое происходит. Ах, эта чрезмерная любознательность когда-нибудь доведёт её до беды. Разум, чистый и всегда ясный разум вдруг не смог заставить Грейнджер остановиться. Та, поддавшись порыву, схватилась за ручку и тихонько-тихонько приоткрыла её, оставив крохотную щёлку. В нос ударил сладкий, пряный запах. Горел камин, в котором шумно потрескивали совсем свежие поленья, и пара свечей, отчего в комнате было невероятно светло. Между бровями волшебницы образовалась небольшая и неприглядная складочка. Кому понадобилось разжигать огонь в таком заброшенном месте, да ещё и в такое время? Кто-то таится под покровом ночи. Вдруг взгляд Гермионы упал на маленький столик, стоящий недалеко от камина и заваленный всевозможными книгами и исписанными свитками. Все вещи были небрежно раскиданы на столе и представляли из себя печально-жалкое зрелище. — Варварство какое, — вырвалось у неё случайно. Невозможно, невозможно на это смотреть. Но что это? Тихо. Гриффиндорка глубоко вздохнула и, скрепя сердце, отвела взгляд в сторону, и тут до её ушей вдруг донеслось чьё-то недовольное ворчание. — А ты уверен, что мы делаем всё правильно? Я не хочу стать жертвой-виновником массового убийства. Если это произойдёт, то самое лучшее — отчислят, худшее — отправят сову мамА и папА, — запричитал кто-то, теряясь в своей же иронии, в противоположном углу комнаты. — Ну, что ты как ребёнок, в самом деле. Всё бубнишь-бубнишь под руку, потом ещё и жалуешься. Если так и дальше пойдёт, то я точно где-нибудь накосячу, — ответил второй голос раздражённо и сухо. Двое. Ученики. Уже хорошо. Будто бы камень с души упал.  — Ой, да ну. Если ты хочешь сказать, что из нас двоих я больший рохля, то поспешу тебе напомнить о вчерашнем вечере. У тебя прокол за проколом, — отозвался первый с обидой и язвой в голосе. — Не ной, — прозвучало властно. — Сейчас ты вылитый малыш Ронни, — вновь недовольное фырканье. Брови Гермионы поползли вверх. Теперь всё начало вставать на свои места. И эти знакомые ей голоса. Грейнджер слышала их тысячу раз до этого, и всё же она в первые минуты и подумать не могла, что они принадлежат знаменитым шутникам всея Хогвартса — Фреду и Джорджу Уизли. Уизли, рыжие и такие похожие близнецы, вечно подкалывающие и дразнящие, водящие за нос, неисправимые дундуки, не поддающиеся никаким мерам перевоспитания. Запущенный случай! И этот запущенный случай есть члены семьи её друга. Фред — заводила, Джордж — исполнитель. У них с Грейнджер, между прочим, взаимное непереваривание. И опять. Заучка. Всезнайка! Миона? Сейчас всё было предельно просто: Уизли, наверняка, здесь колдуют над каким-нибудь своим новым детищем, порождением перевозбужденного воображения и неприкаянного магического таланта. И самое главное — это милое, но на деле обидно прозвище «Ронни» было в лексиконе только этой парочки. — Что ж, — прохрипела гриффиндорка так осторожно, чтобы никто не услышал её голоса. Губы сами по себе расплылись в хитрющей улыбке. — Раз я здесь, стоит этим воспользоваться. Смахнув с лица выпавшую из причёски прядь и не мешкая ни секунды, Гермиона толкнула дверь одним лёгким жестом руки и вошла. — Уизли? Вы? — спросила она с наигранной вопросительной интонацией, с горделивым самодовольствием наблюдая одно и то же удивленное выражение на вытянутых веснушчатых лицах. Близнецы, сидевшие на полу спиной к двери, за секунду до этого одновременно обернулись на шум отворяющейся двери. Разумеется, они никак не ожидали кого-либо здесь увидеть. Даже если и ожидали, то только не её, эту Грейнджер. Близнецы не особо жаловали подругу брата. Всегда дотошная гриффиндорка любила вести тихое, спокойное, безмятежное существование и вдобавок, по их словам, заражать им других, поэтому Фред и Джордж когда-то раз и навсегда решили держаться от Всезнайки-зазнайки подальше, дабы не превратиться в ей подобных. Бесшабашность была у них в крови, они ею дышали. Грейнджер вдруг неожиданно и сдавленно засмеялась, что вывело Уизли из состояния ступора. А Гермиона всё смеялась — эти две одинаковые рыжие физиономии сейчас выглядели такими нелепыми и даже жалкими в своём оцепенении. — Вы бы видели сейчас свои лица, — хихикая, сказала она. — Грейнджер? Ты что здесь делаешь? — первым опомнился старший Уизли, Фред, поднимаясь на ноги и направляясь к Гермионе с явным намерением выпроводить её из комнаты без церемоний и под самый локоть. — А что вы здесь делаете? Её бровь как-то причудливо изогнулась. Близнец фыркнул, будто кот. Вот только этой Дознайки здесь и не хватало. — А тебе зачем знать? И вообще, как ты сюда попала? Следила за нами, что ли? —огрызнулся он. Ему явно было неприятно её присутствие. Вот привязалась. — Очень мне надо. Будем считать, что это стечение обстоятельств, — спокойно ответила та, между делом проходя в глубь комнаты и с любопытством осматриваясь. Комната была старая по своей обстановке: пара потемневших от времени, выцветших картин на голых каменных стенах, два окна, тщательно завешанных тёмно-зелёными, почти чёрными портьерами, на полу ковёр с витиеватым рисунком в виде листьев акации. Перед камином — диван тёмно-бордового цвета с мягкими, пуховыми подушками, покрытыми незатейливой вышивкой. Справа от него стоял котёл, в котором что-то бурлило и пенилось, вызывая кучу мелких брызг, разлетавшихся в разные стороны. Рядом на небольшом подносе лежали и стояли различные травы, коренья и баночки с надписями. Остальные предметы в комнате были выдержаны в мрачных и тёмных тонах. И тот и другой Уизли не сводил с Гермионы глаз, пытаясь будто пронять её своими взглядами. — Ай-яй-яй, Грейнджер. Правила нарушаем. Нехорошо, — в разговор включился другой Уизли. — Извини меня, конечно, Джордж, но это отнюдь не твои заботы. А это что тут у вас? — вдруг озадачилась она, подойдя наконец к тому столу, который так привлёк её внимание в самом начале. Гриффиндорка взяла первую попавшуюся книгу и пробежалась глазами по потёртой странице, но близнецы среагировали практически моментально. Смотрите-ка, чего захотела! Подскочив к Грейнджер, один из них схватил девушку за талию и оттащил как можно дальше от стопки фолиантов, а другой выхватил из её рук книгу и тут же забросил её куда-то в другой конец комнаты. Но по-честному признаться, было уже поздно. Гермиона насупилась, губы превратились в сплошную бледную тонкую линию — так сильно они оказались сжаты, — глаза были широко распахнуты и выглядели стеклянными.  — Что это? — тихо прохрипела она, быстро перебегая взглядом с одного близнеца на другого. Те упорно молчали. — Я спрашиваю: что это такое было? — переспросила гриффиндорка, повышая голос на полтона. —Хотя можете не отвечать. Я и так знаю. Эти книги из Запрещённой секции, ведь так? Что вы здесь варите? — Грейнджер, успокойся уже. Ты не староста, так что это не в твоей компетенции требовать от нас объяснений. И эти книги не из Запрещённой секции. Ясно? — пробормотал недовольный Джордж, повернувшись к столу и начиная складывать вещи в стопку. Надо было исправлять ситуацию, пока это ещё представляется возможным. Иначе правда выплывет наружу, а этого допустить было нельзя. — Я не дурочка, Джордж Уизли. Это книги запрещённых зелий. Замечание по поводу должности старосты укололо Грейнджер, но она не подала вида. — Предположим, ты права, — процедил сквозь зубы Фред, но тут же ядовито добавил. — И что, ты теперь пойдешь и расскажешь об этом деканше, Дамблдору? Кому решишь нас сдать? Давай! вперёд, правильная Грейнджер. Будет повод порадоваться. Может, если повезёт, конечно, до Министерства дойдёшь. Не дождавшись ответа, Фред отвернулся от неё и направился в сторону дивана. Его таки распирало от праведного гнева, а свою злость он уже был готов вылить на Грейнджер. Гриффиндорка это заметила, и отчего-то ей стало так по-детски обидно. Вот, оказывается, как дела обстоят. А это неприятно! Грейнджер чуть было не заплакала от досады, но, закусив губу, сдержалась. — Я отличница, а не доносчица, Уизли, — голос дрогнул. — Мне до зелёного фестрала фиолетово, в чём вы тут оба копаетесь. Даже больше скажу, оставьте своё грязное бельё при себе. Счастливо оставаться. На мгновение воцарилось молчание. Она уже собиралась уходить и направилось было к двери, но голос Фреда её неприятно остановил. — Стой, Грейнджер. Ты, значит, не собираешь закладывать нас Макгонагалл? — недоверчиво спросил старший близнец, скрещивая руки на груди и чуть приподнимая подбородок в свойственной ему манере. — Слушай, Фред, мне всё равно. Делайте, что хотите. Вам шишки бить, — таков был её ответ.  — Отлично. Наше грязное бельё — это только наше грязное бельё. Фред шаркнул ногой и будто раскланялся. — Грейнджер, — выжидающе произнёс он. Убирайся же, наконец! Гермиона кивнула в ответ и скрылась в дверном проёме. И опять стало тихо. Уже поздно ночью, точнее рано утром, лёжа в кровати, Джордж всё никак не мог заснуть. Он ёрзал, ворочался, пытаясь лечь удобнее, но всё тщетно. Сон никак не шёл, а всё потому, что одна надоедливая мысль лишала его покоя, а утром она буквально овладела сознанием близнеца. Его никак не отпускало. Не верю. Не может быть всё так просто. Хитрая, она хитрая, эта Грейнджер. Она наверняка видела название рецепта.