Hozier – Do I Wanna Know (Arctic Monkeys cover)
POV Уилл Весна. На ветках распускаются цветки, набухают почки. Всё вокруг благоухает. Вдыхаю полной грудью этот поистине свежий воздух и откидываюсь спиной на траву, вновь принявшую свой истинный окрас. Я люблю зеленый цвет. Во мне всё клокочет от радости, когда зелени вокруг в избытке. Когда Её глаза искрятся этим изумрудом. Насмехаются надо мной. Они поддерживают во мне этот мальчишеский задор, непосредственность. Тогда я и живу. Это как постоянная доза эндорфина. Стоит только поймать её смеющийся взгляд, как ощущение праздника заползает ко мне прямо под кожу. Просачивается сквозь бьющиеся жилки и достигает самого сердца. Её каштановые волосы отливают на солнце медью и вьются, стоит ей только ненароком их намочить. Она злится, когда это происходит. А я смеюсь. Это и вправду забавно. Она морщит лоб и старается пригладить непослушные прядки, но ни черта не выходит. Никогда. И от этого я счастлив. Она осторожно заходит в воду, маленькими шажками топчется по мелководью. Солнце печёт так сильно, что, кажется, расплавит тебя. Футболка неприятно липнет к коже, а волосы возле висков становятся влажными. Стягиваю ткань и иду следом за ней. Она, конечно же, не видит. И потому пищит, как настоящая девчонка, когда я резко обрызгиваю её, задевая ногой воду. Из её капризного ротика вылетают ругательства, отчего я заливаюсь смехом. Хватаю сзади и тяну под воду, одним броском отталкивая нас туда, где гораздо глубже. А потом всё стихает. Её голос, щебетание птиц и крики детей, что были поблизости с нами. Я панически оглядываюсь по сторонам, не чувствуя Её в своих руках. Сощурившись, я ищу глазами маленькую точёную фигурку сквозь мутную пелену пруда на глубине. Только тина и водоросли. Но это не наш пруд. Не наше любимое место в парке. Это настоящее болото, которое затягивает нас с Ней в трясину и грязную муть. Сердце в груди начинает бешено громыхать, оглушая меня. Мой запас кислорода почти на исходе, когда я замечаю стеклянный куб, в котором отчаянно бьётся Она. Подплываю ближе и касаюсь ладонью стекла, за которым погибает моё Сердце. Изумрудные глаза становятся бесцветными. В них видны лишь горечь и утрата. Потеря чего-то важного, без чего само твоё существование становится абсолютно бессмысленным. Её каштановые волосы парят вокруг лица, словно у русалки. Печальной русалки, молящей о спасении. Я собираю все свои силы и бью по стеклу, разбивая руки. Но на нём не проступает ни трещинки. Я продолжаю бешено колотить, но мой воздух кончается. Она мотает головой и показывает мне жестом, чтобы я уплывал. Вижу, что силы Её на исходе. Любимое лицо становится фарфоровым, как у кукол, которых Она никогда не любила. Мутная пелена режет мне глаза. Лёгкие горят огнём. Она умоляюще смотрит на меня своими почти безжизненными глазами и велит мне подниматься на поверхность. Но как я могу? Я не посмею! Пускаю в ход ноги, локти, направляя весь свой вес на непробиваемое стекло, в котором погибает моя Жизнь. Но у меня нет больше времени. Я начинаю захлёбываться. Всё моё тело сковывает сильная судорога, и… я просыпаюсь. Резкий глубокий вдох. Подрываюсь с мокрой постели и озираюсь по сторонам. Это всего лишь сон. В голове полный сумбур, а перед лицом всё ещё стоит Её просящий и опустевший взгляд. Опускаю глаза на свои трясущиеся руки. Мне становится дурно. Невыносимо. Пока все мои напряжённые мышцы ослабевают, пока разум начинает воспринимать реальность, я лишь глубоко дышу. Это тяжело, ведь меня до сих пор слегка потряхивает от реалистичности приснившегося. Мне редко снятся сны. На самом деле я вообще не верю в сновидения, гороскопы, астрологию и прочую ерунду. Это больше по части девушек. Но моё подсознание вершит надо мной злую шутку. Оно просто… раздавливает меня, стоит мне только прикрыть глаза. – Эй, чувак! С тобой всё в порядке? Видок у тебя какой-то зелёный, – слышу я рядом с собой. Медленно поворачиваюсь и оглядываю худощавого парня, что проживает со мной в одной комнате, – Скипа, кажется. Чёрт. Я слишком часто забываю о сожителе. Игнорируя его псевдо-заботу, я натягиваю на себя шорты и тонкую борцовку. Скип – неплохой парень. Один из тех, кто не бросит в трудную минуту и, как он говорит, протянет «косяк забвения», вместо руки помощи. Хотя Скипу кажется, что это одно и то же. Парень переехал в кампус в начале месяца, чтобы отработать свои задолженности и подтянуть оценки. А ещё Скип, верно, думает, что я немой. Или глухонемой. Прошло уже пару недель с тех самых пор, как я перевёлся в другой университет. Теперь я пытаюсь жить в Вашингтоне, проживая в кампусе. Перевод дался нелегко. До учёбы ещё больше двух месяцев, и я ушёл с головой в свой проект. Можно ли жить с дырой посреди груди? Можно. Только если всё твоё время заполнено работой, руки заняты, а мысли движутся только к одной поставленной перед тобой цели. Нет, серьёзно. Если и есть в мире лучшее обезболивающее от душевных мук, так это, непременно, работа. Пусть только временное, пусть и не до конца, но оно есть. Иногда, конечно, система даёт сбой. Например, когда, перебирая снимки и делая фотокоррекцию, ты подолгу засматриваешься на Её ключицы… или когда пытаешься подобрать правильные слова, но всё равно всё сводится к Ней. Да и разве может быть иначе? Даже смешно. Всё ведь всегда обязательно сводится к Ней. Правда, с наступлением ночи всё меняется. Моё напускное спокойствие, что я так умело демонстрирую днём, испаряется. Страхи подползают ко мне слишком близко, подталкивая меня к краю пропасти. Хотя о чём я? Я уже давно по ту сторону. Внизу. В холодной бездне, пожираемый своими собственными демонами, которые требуют Её. Ежечасно. Ежеминутно. Ежесекундно. Она всегда утверждала, что всецело зависит от меня. Что не может полноценно жить, когда я далеко. И негласно считалось, что именно у Неё возникали трудности в общении с людьми, когда меня нет с Ней рядом. Возникали «трудности» со всем миром. Ну, а что же я? Полностью исчез со всех земных радаров. Шарахаюсь от посторонних взглядов и игнорирую телефонные звонки. Я и сам себе противен. Жалок. Слаб. И кто теперь не может полноценно жить? Это как вечный замкнутый круг. И мне тошно от той западни, в которой мы с Ней оказались. Спустя несколько минут я уже спускаюсь по ступенькам, ведущим на улицу. Мне позарез нужно прочистить мозги и просто затеряться в толпе людей, которых я абсолютно не знаю. Опустив бейсболку пониже, я прячусь от бьющего в глаза солнца и пробираюсь к площади, где растянули небольшой шатёр. Задержавшиеся студенты попивают охлаждающие напитки и слушают начинающую группу, что тихо напевает свои мотивы на импровизированной сцене. Колледж здесь весьма просторный, большое общежитие и много интересных людей. Но моя жизнь в последние дни превратилась в настоящее серое дерьмо. Опираюсь о ближайшую стенку и всматриваюсь вдаль, стараясь пропускать гул чьих-то бесед и женский вокал, который режет мой слух, уязвляя и вороша воспоминания. Мне вспоминается вдруг разочарованный взгляд отца и шокированный взгляд матери. Их голубые глаза наказывали, но в то же время жалели. Сострадание и злость, обида и жалость. Двойственное чувство по сей день посещает меня. Хотя, сказать откровенно, я не уверен, что оно меня вообще покидало. В тот самый день Она по своей неосторожности оставила разбросанные снимки. Я вернулся с пробежки в надежде, что застану Её полусонной и соскучившейся, но кровать была смята и пустовала. Я нашёл мать. Затем обнаружил снимки. Всё произошло спонтанно, без единого шанса подготовиться к той правде, которую мне сообщили. Глаза мои всё метались, словно у безумного, из стороны в сторону, в надежде увидеть сжавшуюся маленькую фигурку, но Её нигде не было. Инстинктивно я хотел защитить её, успокоить, поддержать. Удивительно, конечно, но сам я в этом тогда даже не нуждался. Просто думал о ней и её реакции. Эта правда – она была похожа на удар колющим или режущим предметом. В мыслях совершенно не вязалось, что эти двое близких мне людей могут быть мне неродными. Но всё происходило наяву. Я стоял посреди гостиной, сжимая эти проклятые снимки, вникая в мамин вкрадчивый шепот и твёрдо ощущая землю под ногами. Тем не менее, эта правда действительно пошатнула всю мою реальность. Я был настолько подавлен, что начал бормотать Её имя и кричать на весь дом, чтобы Она наконец проснулась. Услышала меня и спустилась в гостиную. Хотел разделить с ней то ли радость, то ли печаль, сам не понимая, как вести себя. Но я продолжал стоять один, ощущая на себе недоумевающие взгляды родителей. – Миа уехала полчаса назад, – мягко отозвалась тогда мать, прикоснувшись своей тёплой ладонью к моему плечу. – Куда? Куда она уехала? – Уилл, ты не считаешь, что нам стоит поговорить без неё? – О чём тут разговаривать? Я и так всё понял. А сейчас мне нужна сестра. – Остановись, Уильям, ради бога! Ваша привязанность переходит все границы… Не знаю, что мною двигало, но я сам признался им, раскрыв теперь уже нашу тайну. Быть может, это произошло нечаянно, может, то был лишь выброс адреналина или состояние аффекта. Я и сам не помню всё до конца, как бы ни старался воспроизвести свою откровенную речь. В то тёплое летнее утро открылись две тайны. Они разрушили крепкую семью Аддерли и сокрушили каждого из нас. Отец разбил мне губу, а голубые глаза матери были полны отчаяния. Но всё вышло так, как должно было выйти. Состояние Мии было паническим, связывающим нам обоим руки. Извечная паранойя преследовала бы нас каждую секунду и, в конце концов, погубила бы обоих. Лучше уж так. Лучше уж сейчас и сразу. В суете я собрал все необходимые вещи и, задержавшись возле комнаты сестры, сжал пальцы в кулаки и поспешил уйти. Я проклинал себя самыми последними словами, ненавидел себя в ту самую минуту, но ноги продолжали идти. Я пытался заглушить противный голос совести, что звучал у меня в голове лживыми оправданиями, но сердце всё так же изнывало. Оно и сейчас ноет при одном воспоминании о том, как цеплялись за меня тонкие руки матери. Хотя имею ли я право называть её так теперь? – Уилл, хватит, довольно! Останься здесь, успокойся! – захлёбываясь слезами, кричала она, преграждая мне путь. – Ты всё ещё наш сын, слышишь? Ты всегда им был, Уильям! И я был готов упасть к её ногам и вымаливать прощение за нас обоих. Утереть слёзы с её щек и успокоить. Но не мог. Просто потому, что не имел права обещать, что всё будет хорошо. Мы не заигрались. Мы – не двое потерявшихся подростков, что познают друг друга. Нет! Она – моя жизнь. И, чёрт подери, я ни за что не отрекусь от связи с Ней. Я не был готов дать матери обещание. Не уверен, что вообще когда-нибудь смогу. Так как я мог остаться? Позволить им видеть Нас. Наблюдать за нами, когда они знают правду. Поэтому я лишь оставил короткий поцелуй у её виска, кинул сожалеющий взгляд отцу и покинул отчий дом. Это не было бегством. Я не оставил ни одного из своей семьи. Просто одного члена семейства Аддерли я любил слишком рьяно. Слишком отчаянно и самозабвенно. И в этом и заключается мой изъян. Тем не менее, я по-прежнему чувствовал себя предателем. В моей груди что-то горело, билось в неистовстве, когда я думал о Ней. А думал я о Ней двадцать четыре часа в сутки, как бы усиленно я этому не препятствовал. Знаю, что причиняю Ей боль своим отсутствием, что медленно разрушаю Её каждые сутки. И чувствую сам то же самое, словно проходя вместе с Ней все круги ада. Но я не могу вернуться. Так же, как не могу допустить, чтобы Она очутилась рядом со мной. Потому что стоит мне Её увидеть, и я никуда Её больше не отпущу. Тем самым я просто добью родителей, которые и без того настрадались за последний месяц. Мы оказались в западне, выход из которой слишком размыт и, безусловно, причиняет боль всей семье. Любой выход. Мне снова не хватает воздуха. Девушка на сцене начинает петь соло таким нежным голосом, что становится невыносимо. Прикрываю глаза и представляю Её во всем её великолепии. Каштановые прядки падают на лицо, когда Она чуть наклоняется и берёт первые аккорды на своей гитаре. – Уилл? – слышу я звонкий знакомый голос возле себя. Внутри напрягаюсь, моля только об одном – чтобы окликали не меня. Чтобы обознались, да что угодно. Открываю глаза и медленно разворачиваюсь на голос. Передо мной стоит маленькая женская фигурка и прикрывается ладошкой от палящего солнца. Сквозь крупные линзы очков на меня смотрят тёплые карие глаза подруги. Её русые волосы до поясницы переливаются золотом. – Боже мой, это правда ты! – восклицает Челси и бросается мне на шею. Я коротко киваю и лишь кладу руку на её тонкую талию, придерживая. Я застигнут врасплох. Так не вовремя и так неуместно. Она отстраняется и оглядывает меня, расплываясь в искренней улыбке. Наверняка выгляжу я потерянно: впалые тёмные круги под глазами, осунувшееся лицо и напряжённые скулы. Её лицо, покрытое редкими веснушками, хмурится. – Как ты здесь оказался? Я не слышала, что ты перевёлся... – осторожно начинает девушка, заказывая себе охлаждённый чай и украдкой наблюдая за мной. – Всё было неточно. Не хотел форсировать события. Не сказать, чтобы мы были с Челси близкими друзьями, но я всегда ценил эту девочку в нашей необычной компании. Она являлась образцом самых лучших человеческих качеств и всегда была готова прийти на выручку, не становясь при этом навязчивой. И всё же, сейчас я ощущаю себя некомфортно. Я и сам себя не понимаю, так что и говорить про остальных? К тому же, превращаться в ноющего подростка, что сетует на несправедливость жизни, мне вовсе не хочется. – А тебя каким ветром? Путешествуешь? – нарушаю я неловкое молчание. – Нет, – оживляется она. – Я здесь… вроде учителя. Пригласили позаниматься с отстающими студентами по курсу программирования, – Челси пожимает плечами и смущенно улыбается. – Похвально, – улыбаюсь ей в ответ. – Ты настоящая умница, Челси. Я и вправду искренне рад за неё. Челси всегда была такой собранной, будто от неё зависела судьба всего нашего человечества. И она заслуженно получила возможность преподавать здесь. Но всё же, все мы немного опасались за неё. Чёрт возьми, ей ведь недавно только исполнилось семнадцать. Девушки её возраста попивают «Маргариту», натягивают самые короткие юбки из своего арсенала и цепляют парней. Но Челси было скучно и тяжело общаться со сверстниками, да и, откровенно говоря, она совершенно не вписывалась в это современное блядство. Блондинка зачастую собирала свою густую копну волос назад, а из одежды предпочитала свободные рубашки. Так и сейчас, на фоне студенток в лёгких платьях она действительно не выглядит на свой возраст. – Уилл… что-то стряслось? – осторожно интересуется блондинка, отпивая свой чай. – С чего вдруг такие предположения? – Я разговаривала с Лисси перед отъездом. Так вот, Миа не выходит на связь. Уже вторую неделю. Абсолютно. Мы пришли к вам домой, и твоя мать сказала, что вы уехали, но не вместе. Франси выглядела… подавленной, – Челси говорит тихо, прибавляя своему голосу непринуждённости, насколько это возможно. Она внимательно наблюдает за моей реакцией и выжидающе смотрит. – Я не знаю, где она. – Я не говорила, что мы не знаем этого, Уилл. Вчера её видели в баре, – словно сожалея, продолжает она. – Просто… это ведь так не похоже на вас. Что-то случилось, да? Вы повздорили? Я всё так же сверлю взглядом сцену, на которой принимает овации начинающая певица. Она ослепительно улыбается и прыгает на высокого парня, что ловит её снизу. Зарывается носом в его шею и что-то радостно шепчет. – Всё чертовски сложно, Челси. Это всё, что я могу сказать, – коротко бросаю я, проглатывая горький ком, что застрял в моей глотке. – Все переживают за вас и… – Послушай, я думаю, мне пора идти. Ещё увидимся, – обрываю её я и отрываюсь от стенки, готовясь покинуть шатёр. – Ты это серьёзно? – удивляется Челси и поднимается со стула вслед за мной. – Мы все вас потеряли, Уилл! А теперь, когда я случайно встречаю тебя в таком большом городе, ты уходишь? Я стискиваю зубы и резко поворачиваюсь назад так, что девушка чуть не врезается в мою грудь. – Оставь это, Челси! Ты слишком юна для подобных разговоров. Она дёргается, словно от пощечины, и я замечаю, как к ней приходит осознание моих слов. Мне становится дико, оттого как её карие глаза наполняются немой обидой. – Да… да, конечно, – тихо молвит блондинка. – Я, видимо, слишком многое на себя взяла. Ещё увидимся. – Она неловко машет мне рукой и спешит скрыться из виду. Блеск. Ты просто эталон вежливости, Уилл. Я уже жалею о сказанном, но злость бурлит во мне адской смесью. Хочется разбить что-либо, совершить бунт, как один из тех, что затевала всегда Она. Что я делаю? Закапываю себя ещё глубже, зарываясь в собственные трудности. Челси протягивала мне руку, предлагая хотя бы на время жизненный свет, но я только всё усугубил. Мне просто нужно забыться. Отречься от всего мира и хотя бы на время отвязаться от непрерывных, пульсирующих мыслей о Ней. Спустя несколько минут я уже вхожу в местный бар.***
Мои шаги гулко отдаются по почти безлюдным улочкам кампуса. Кое-где притаились влюблённые парочки и утихшие компании студентов, но в целом ночь наполнена приятной тишиной. Летний вечер в самом разгаре. Солнце давно скрылось с горизонта, позволяя окружающим вдохнуть с облегчением, полной грудью ощутив долгожданную прохладу. Набраться в баре мне так и не удалось. Не то чтобы я не хотел этого, скорее моему организму требовалось гораздо большее. А может, сколько бы я ни выпил алкоголя, моему истосковавшемуся сердцу всегда будет недостаточно. Сегодняшний сон был предельно реалистичным. Он никак не идёт у меня из головы. Я словно действительно только-только выбрался из болота и ощущаю горькую утрату чего-то важного. Будто в действительности не смог вытащить Её из этого стеклянного куба. А Она до сих пор там. Плавает, как русалка, и всё бьёт это паршивое стекло из последних сил. Поэтому лечь спать – равносильно пыткам. Очередным пыткам, таким настоящим и поистине болезненным. Я не могу. Назовите это трусостью, но мои веки не сомкнутся, пока мне не будет обещан глубокий и беспамятный сон. Но парадокс заключается в том, что я в любом случае чувствую себя опустошенным, будто из меня высосали всю жизнь. Узнав, где проживает Челси, я направился исправлять свои ошибки. Это так необходимо сейчас. Исправить хоть одну проклятую ошибку. Мой кулак стучит по двери с номером триста шесть. Время далеко за полночь. Но время давно потеряло для меня всякий смысл. Я опираюсь о стенку и выжидаю свою подругу. Человека, который смог бы меня понять. Я словно отчаянно хватаюсь за тоненькую нить, которая смогла бы приблизить меня к Ней. Хоть на немного. Челси открывает спустя несколько минут. Девушка одета в пижаму с короткими шортиками, а густые волосы собраны в затейливый пучок. Очков нет. Поэтому она щурится, растерянно хлопая большими глазами. – Я вёл себя как настоящий придурок, – грустно улыбаюсь я и протягиваю большую упаковку шоколадных драже. Не зная, что любят девушки, я всего лишь отталкивался от предпочтений одной-единственной, вкусам которой следовал всю свою жизнь. Челси улыбается в ответ и качает головой. А после увлекает меня в дружеские объятия. – Всё в порядке, Уилл. Я ведь понимаю, что младше вас и всё такое, – пожимает она плечами и сверлит взглядом яркую упаковку в своих руках. – Да чушь всё это. Ты всегда была умнее всех нас вместе взятых. Примешь меня на отпущение грехов? – усмехаюсь я, кивая ей за спину. – Да, конечно. Заходя в комнату, я замечаю распахнутое окно, на подоконнике которого расположилась откупоренная бутылка красного вина и пластмассовый яркий стакан. Груз вины вновь ложится мне на плечи, но Челси опережает меня: – Поверь мне, я собиралась выпить ещё вчера. Неделя выдалась тяжёлой, – поясняет она и усаживается на своё прежнее место, приглашая меня присоединиться. Мне непривычно видеть Челси такой... взрослой. Нет, безусловно, мы никогда и не замечали в ней никакой незрелости или наивности. Просто сейчас, вдали от друзей, она кажется мне ещё более взрослой. Открыв упаковку с конфетами, блондинка принимается задумчиво сортировать их по цветам. А у меня просто щемит сердце. Чёрт возьми, сколько ещё я смогу выдержать? – Прости. Это Мими меня научила, – сожалея, кривится она, замечая мой взгляд. Я тяжело сглатываю, наблюдая, как она снова смешивает конфеты в одну кучу. Чувствую себя настоящим сентиментальным придурком. Удивительно, насколько быстро может превратиться обычный парень в повёрнутого человека. – Ты не должна извиняться. Я просто… и сам себя с трудом узнаю, – отвечаю я, присаживаясь на край подоконника напротив девушки. – Это уже совсем не смешно, верно? Раз я цепляюсь к таким мелочам. – Быть может, для посторонних, – тихо говорит Челси. – Я знаю вас, Уилл. Поэтому о странностях не может быть и речи, – она переводит свой взгляд на меня, и я сам чувствую её переживания. – Даже видеть вас по отдельности довольно сложно, серьёзно. Я всегда мечтала о подобных отношениях. Две состоявшихся личности, но всё же одно целое. Как сказала бы Лисси – Инь и Янь. Я улыбаюсь её словам, но внутри меня связывается тугой жгут, который стягивает все мои внутренности в узел. Я чувствовал такое прежде. Тем летом, когда Её отняли у меня на несколько месяцев. Некая смесь душевной и физической боли, которая разрушает тебя. Так и сейчас, улыбаясь своей подруге, ощущаю тянущую пустоту, будто зияющая дыра. Чёртов портал, через который то и дело просачиваются воспоминания. – Челси. Не стоит ставить нас в пример. Мы давно сошли с правильной дороги, – хриплю я и, потянувшись за бутылкой вина, отпиваю прямо из горла. Во рту становится сухо от вылетевших из меня откровений, поэтому я делаю несколько жадных глотков и наслаждаюсь терпким послевкусием. Она может не понять. Но осудить – вряд ли. Тем не менее, я слегка встревожен. Нужно ли это вообще кому-либо знать? – Если именно в этом заключается отпущение твоих грехов, то я отказываюсь быть на сегодня твоим священником, – её губы трогает мягкая улыбка, которая вводит меня в ступор. Мои глаза придирчиво разглядывают выражение её лица, но она абсолютно серьёзна. Сидит и смотрит на меня так, словно наш инцест – это нечто само собой разумеющееся. Пусть фактически мы и не были братом и сестрой, но известно об этом нам стало совсем недавно. – О чём это ты? – О том, что ваша связь была понятна мне еще давно. А что ты хотел, Уилл? Шока и чтение морали? Миа смотрит на тебя так, словно ты – вся её жизнь. Как на божество. Так же как и ты, к слову. Я видела это. Все видели, – говорит она, непринуждённо отпивая из своей весёлой кружки вино. – Человек может прожить всю жизнь, так и не встретив Своего человека. А вам удалось это в начале жизненного пути. Какая, к чёрту, разницу, кем вы друг другу приходитесь? Это всё тупые обстоятельства, которые через пару недель, от силы месяцев, и вовсе будут забыты. – Потрясающе, – удивляюсь я, качая от растерянности головой. – Только вот есть два человека, которым такое вряд ли забудется. – Родители, – дополняет меня блондинка. – Да. Она молчит, поджав губы, мысленно подбирая правильные слова. Но они не помогут, ведь тайна под номером два всё решает автоматически. Это непросто. Непросто – не то чтобы сказать, а принять эту мысль как данность. Ведь для меня всё по-прежнему. Светлый и чистый образ моей матери, добрый и надёжный образ отца. Они такие же родные и близкие, как раньше. И это искоренить в себе мне не по силам. – Не продолжай. Это всё будет впустую. – Но Уилл… – Мы неродные, Челси. И узнали об этом только две недели назад. Это действительно так, – перебиваю её, тяжело выдыхая. – О боже мой, – растерянно молвит блондинка, а затем придвигается ко мне ближе и приобнимает за плечи. Волосы Челси светлые, а пахнет она какими-то цветами, и оттого мне ещё более неловко. Я привык к каштановым прядям, цвет которых на солнце приобретает медный оттенок; я привык слышать аромат спелой малины. Но так или иначе, мне всё же становится легче. Пусть на самую толику, на мизерный и ничтожный процент, но дышится свободнее. Наверное, в этом и есть вся суть друзей. Поддержка и понимание. – Это всё так запутано, конечно, но Уилл… не это ли означает, что вы теперь сможете всецело принадлежать друг другу? То есть, да, я понимаю, что подобная новость любого с толку собьёт, но всё-таки… это… как благословение свыше. Ты ведь понимаешь, о чём я? – шепчет девушка в моё плечо. И, конечно, я понимаю. Но есть ли толк в этих Небесах, если мы наверняка не сможем получить главное благословение – наших родных. Это кажется мне нереальным. Ведь я невольно ставлю себя на их место. И от этого мне становится ещё дурнее. – Глупый вопрос, – отвечает она за меня, чуть погодя. – Но мне кажется, что Франси и Невил – они желают того же, что и все родители, – счастья своим детям. Может, и у вас есть шанс? – Это счастье слишком дорогого стоит, Челси. Им нужно время. А я здесь без неё стремительно подыхаю, – горько усмехаюсь я, испытывая подступающую к горлу желчь. – Как и она. – Вы говорили? – с трудом спрашиваю её. – Нет. Она всех избегает. Кевин видел её накануне в центре города, в баре. Она была в неизвестной компании, но как только он попытался её оттуда выцепить, малышка подняла шум и сбежала, пока он дрался с каким-то парнем, – сожалея, пожимает блондинка плечами. Пальцы моих рук незаметно сжимаются, белея от моей ярости. Дикий огонь заполняет всего меня. Она там. Вдали от меня. Постепенно пускается в крайности. Моя родная и потерянная девочка. – Уилл, я считаю, что Миа просто привлекает твоё внимание. Она требует тебя, специально устраивая подобное. Это же она. – В том и дело. Она никогда не знала, что такое грань. А в таком состоянии, в каком пребываю и я, может запросто наделать глупостей, – цежу я сквозь зубы и одним глотком допиваю оставшееся вино. – Здесь ты должен сам решить, как поступить правильнее. – Я давно разучился это делать, Челси. Я всегда выбирал Её. Она коротко кивает и придвигает ко мне конфеты. Подавляю в себе болезненное желание рассмеяться в голос. Наверняка это может сойти за настоящее помешательство. Хотя, быть может, это оно и есть. Мы молчим. Челси задумчиво листает свой плейлист, а я вглядываюсь в сумрак за окном. Парк рядом с кампусом заливает мягкий, приглушённый свет уличных фонарей. На миг мне становится спокойно. Как бы там ни было, за Ней есть кому приглядеть, как бы отчаянно она ни демонстрировала свою независимость. А Её очередной бунт, – будь я проклят, – он греет мне душу. Мы страдаем, но наша тоска друг по другу… она так ощутима. И это и есть то самое умиротворение, когда живые и такие сильные эмоции связывают нас даже на расстоянии. Болезненное удовлетворение маленьких мазохистов. Не иначе. Мои часы показывают начало третьего, но уходить совсем не хочется. Кажется, Челси ощущает себя так же тихо и хорошо. Её, как и меня, тревожит что-то, но когда будет время для истин, всё непременно откроется. Правда всегда настигает нас. Какой бы она ни была, и как бы мы её ни скрывали. Я бросаю взгляд на подругу, которая свернулась возле меня в клубок и прислушивается к ласкающему слух тембру голоса Hozier, доносящемуся из её колонок. Это очередная кавер-версия, которые так обожает Челси. «Do I wanna know?», только более нежная и бархатистая, баюкающая наши бракованные сердца, напоминая каждому о своём. Чёрт возьми, я любил эту песню. Настолько же сильно, как любила её… Миа. Только никогда не признавался. Have you got colour in your cheeks? Do you ever get that fear that you can't shift The type that sticks around like summat in your teeth? У тебя краснеют щеки? Бывает ли у тебя такой страх, что ты не можешь одолеть? Такой, что никак не отстанет, будто что-то застряло в зубах? Я прикрываю веки и всецело отдаюсь словам, что твердят о ночных истинах и зарождающейся любви. I've dreamt about you nearly every night this week How many secrets can you keep? 'Cause there's this tune I found that makes me think Of you somehow and I play it on repeat Until I fall asleep Spilling drinks on my settee Я мечтал о тебе чуть ли не каждую ночь на этой неделе. Сколько секретов ты в силах сохранить? Ведь ко мне прицепилась эта мелодия, что заставляет думать О тебе то и дело. Она звучит у меня на повторе, Пока я не засну, Опрокинув бокал на диван... Мне кажется, что Миа совсем рядом. Сидит напротив меня и игриво напевает мотив этой песни. Она, то складывает губы вместе, то причудливо вытягивает их, протягивая гласные. В промежутках между куплетом и припевом, она бросает на меня глубокие взгляды, в которых мне легко прочесть ее намерения и желания. Иногда, мне хочется впиться в ее шепчущие губы поцелуем, ощутить это тихое бормотание в миллиметре от своего рта. Но я борюсь с искушением, лишь бы слышать этот голос подольше. Такой знакомый и красивый, будто бы наяву. (Do I wanna know) If this feeling flows both ways? (Sad to see you go) Was sorta hoping that you'd stay (Baby we both know) That the nights were mainly made For saying things that you can't say Tomorrow day (Хочу ли я знать) Взаимно ли это чувство? (С грустью смотрю, как ты уходишь) Я вроде как надеялся, что ты останешься. (Детка, ведь мы оба знаем) Что ночи созданы для того, чтобы Сказать то, что ты не решишься сказать Назавтра... И я хочу, я так хочу знать.