Нанами даже дышать было невыносимо. Все ее тело сжалось, словно окоченело, когда в голове вновь и вновь всплывали обрывки разговора с демоном-лисом. Николь во всю выбирала наряд шатенки, стараясь не замечать ее состояния. Было видно, что внутри нее идет война, но говорить об ее исходе блондинка не решалась. Что-то подсказывало ей, что лучше не лезть в ее душу без разрешения. На лице девчушки не было ничего, абсолютно. Она просто безжизненно смотрела в пол, иногда округляя глаза до невероятного, и снова погружалась в свои мысли. Изредка она начинала теребить волосы. Это выглядело забавно: она пальцами ковырялась в прядях, периодически пытаясь скрыть половину лица за челкой и ее тенью. Жрица вздрагивала при каждом шуме за дверью, тряслась от шуршания травы. Совсем на нее не похоже.
— Он не придет, — наконец нарушила тишину Ниманс, вытаскивая очередную нижнюю юбку из вместительного чемодана, в котором с легкостью можно было бы спрятать парочку трупов. И место бы для платья при этом осталось. В душе девчушка вздохнула с облегчением, удостоверившись в этом, но все равно продолжала сидеть недвижимо. — Месье Томоэ так переживал, когда я сказала, что не могу вас найти. Он походил на потерявшегося ребенка. Представляете, он сразу побежал вас искать, будто бы с цепи сорвался. А внешне такой холодный и спокойный…
Чуяло сердце Нанами, что если не остановить француженку, то она будет говорить вечно и даже сама смерть ее не остановит. В голове Момозоно точно сформировался образ «столичной мадемуазель» только благодаря Нимас и ее умению говорить безумолку несколько часов подряд. Правда, благодаря образу жрице больше и видеть подобных барышень не хотелось. Столичные мадемуазель, по убеждению шатенки, сплошь легкомысленные, в меру нахальные, и их излюбленной темой для разговора считается тема любви и отношений между мужчиной и женщиной. Внешностью они все довольно типичны — это она узнала, посетив бал — их можно описать двумя словами: шляпки и платья. Потому что каждая светская дама постоянно хвасталась перед другой оборками и украшениями на этих двух предметах одежды. Девушка не могла, да и не хотела понять их. А вот лис… да, он постоянно на них смотрел с неким… удовлетворением! Неужели его привлекали такие пустоголовые особы, которые только и могли, что говорить о предметах своей одежды и сплетнях?
Шатенка издала протяжный вздох, когда поняла, что ее мысли унесли ее далеко от первоначальных рассуждений. Девчушка сгорбилась, чувствуя, как воздух вокруг нее словно пропитывался темнотой ее мыслей, от этого она только сильнее начала ощущать беспомощность и жуткое раздражение. Ей казалось, что если она сейчас с таким настроем подойдет к лису, то точно сможет его ударить. Желательно между ног и посильнее, но это уже мечты, грезы и надежды. Нанами встала с места, начиная быстрыми шагами измерять комнату, ускоряя шаг на каждом повороте. Ей нужно себя занять. Просто необходимо чем-то заняться, иначе точно будет думать об этом слишком много и в конечном итоге натворит бед.
— Мадемуазель Нанами, вам стоит быть более учтивее с ним! — подвела итоги своей внушительной, хоть и пропущенной мимо ушей, лекции Николь, поворачиваясь к жрице с добродушной улыбкой. Ее сияющее лицо выводило японку из душевного равновесия — вены на висках стали выпуклыми, а глаза снова стали мутными, как стекла.
Словно бы по указке в комнате, где находились девушки, раздался гул ветра, из-за которого волосы Момозоно закрывали ровно половину ее лица. Жрица глубоко и гулко вдохнула воздух через нос, стараясь успокоиться. Вдох-выдох. Но ничего не могло успокоить разгоревшееся пламя ненависти. К демону-лису, разумеется.
— А он как будто следующее перевоплощение Будды! — рявкнула она, скрестив руки на груди. Вся девушка выгнулась, подобно струне, и зло взглянула на иностранку. Ее щеки и нос краснели с каждой секундой все сильнее, и в скором времени они походили на цвет зерен граната. — Мало того, что он вспыльчивый, саркастичный, неуравновешенный хам, так он еще и самовлюбленный эгоист! Извращенец!
Со злости девушка замахнулась, чтобы ударить стену, но не рассчитала силы со всего размаху ударилась кулаком с полу разжатыми пальцами. Боль получилась во истину адской. Настолько, шатенка еще минуту не могла сообразить, что произошло, и просто стояла с выпученными глазами и судорожно дрожащими пальцами рук. Она не согнулась, а просто недвижно стояла, смотря в одну точку. На мгновение Ниманс показалось, что ее подопечная умерла стоя, но она быстро себя осекла и начала кружиться вокруг девчушки. Жрица отчетливо почувствовала, как один из ее пальцев хрустнул.
«Твою мать, — скептически настроенная Момозоно пристально вгляделась в посиневший палец, понимая, что конкретно попала. Сломанный или вывихнутый мизинец не украшали женскую руку, а лечение сейчас было почти невозможным. — Только этого мне для полного счастья-то и не хватало!»
Николь подскочила, уставившись на пальчик жрицы. В глазах ее застыли удивление и легкий страх. Посиневшая конечность чуть распухла в районе стыка с ладонью и сильно пульсировала. Ноющая боль раздалась по всей руке, не давая забыть о себе. Шатенка буквально перекосилась, когда поняла, что это действительно перелом. Раздался какой-то писк. Блондинка даже и не поняла, что этот звук принадлежал самой японке, но он раздался снова и тогда ей пришлось поднять взгляд на еле сдерживающую слезы девушку. Ее глаза уже полностью наполнились слезами, не спускаясь ручейками по щекам. Она судорожно шмыгала носом очень тихо, так чтобы этого не слышали, но писк сопровождал каждые ее попытки успокоиться. Нанами вовсе не собиралась рыдать в голос. Это была просто реакция организма. Боль — слезы.
Француженка соскочила со своего места, попытавшись что-то найти, что-то холодное, но другой рукой ее остановили. Момозоно держала ее руку, смотря на Ниманс с какой-то слишком настойчивой уверенностью. До нелепости настойчивой. А еще улыбалась. Улыбалась, как если бы все было прекрасно. И ей не больно. Совсем.
— Просто надену перчатки. Не стоит поднимать шум прямо перед новым заданием. — как-то слишком по-взрослому произнесла жрица, опуская голову все ниже и ниже. Вскоре ее лицо полностью скрылось за густой копной каштановых волос.
В голове ее перемешалось множество мыслей. Они бурлили, смешивались, перетекали друг в друга. Полностью исчезали и снова возникали в ней. Шатенка еле понимала ход своих же мыслей, которые как-то слишком опережали события. Она словно переставала быть самой собой. Девушка резко переставала думать о миссии и переключалась на события вчерашнего дня и сегодняшний инцидент. То ее кровь бурлила от гнева, то в голове была заметная легкость и демоническое хладнокровие. Противоречия, парадоксы в ее умозаключениях росли со скоростью стебля бамбука. На мгновение ей показалось, словно бы она сошла с ума. Уже, а не только подбирается к незримой границе реальности. В чем же тогда дело? Почему ее мир рушился? Разрушен… рушится… рушимый… разрушимый! Мир…, а мир ли это? Он действительно реален, а не плод ее воображения? Не очередное видение, воплотившееся в замысловатой игре воспаленного разума? Сколько вопросов, а ответов нет. Есть. Нет. Относительно. Все относительно.
— Мадемуазель Нанами? — боязливо окликнула ее Николь, протягивая руку к щеке девушки, когда та резко упала на пол, сжав колени. Ее не просто трясло, а колотило. Зрачки сузились и смотрели сквозь объекты. Все что она видела, так это тень в окне. Тень от дерева, которого там нет. — С вами все хорошо, дорогая? Мне стоит позвать…
Бам! Реальность рухнула, почернела, рассыпалась, как стеклянный лабиринт. Кожа на руке блондинки покрылась заметными черными линиями, словно бы потрескалась. Она все еще что-то отчаянно говорила, трясла девчушку за плечи, а та только смотрела сквозь реальную картину и вглядывалась в одну единственную деталь. Что там делало это чертово дерево? Там не было дерева минуту назад! Момозоно судорожно сжимала руки в кулаки, почти до белизны пальцев. Дерево снова покачнулось в сторону окна. Нанами уже не помнит себя от непонятного приступа страха и напряжения, нараставшего в ее голове, подобно гулу насекомых. Девушка разжала кулак, заламывая по фалангам женские, тоненькие пальчики. С каждой проходящей секундой воздух становился тяжелым свинцовым, похожим на что-то тягучее, что-то что нельзя было просто так вдохнуть. Необходимый кислород превратился в смертельный яд, заполняющий каждую свободную вену, каждый капилляр и пузырек в легких. Если это истинная форма страха, то шатенке хотелось бы быть бесстрашной, как герои из легенд. Заполнивший «ядом» легкие девушки словно бы скукожились, не принимая и не отдавая и кубического миллиметра воздуха. Раз, два, три — время идет, а она все не дышит, все тупо смотрит на засохшие листья и сучья. Руки подрагивают, сердце неумолимо стучится в ребра, а разум вовсе ее покидает. С такими ощущениями и мыслями последние куски реальности рассыпались перед широко раскрытыми глазами Момозоно буквально в пыль, и ее унесло вниз. Она снова падает в пропасть, дна которой не знает. Она видит в обломках, размером с песчинку, собственные воспоминания и знакомые лица. Странно, но о непонятном сухом дереве она вовсе забывает на какое-то время, погружаясь в водоворот событий из прошлого: вот ей около двух, она играет с мамой; вот ей около пяти, и она видит свое первое видение;, а вот и семилетие, ознаменованное первой встречей с кровожадными существами; следующая песчинка — храм Микаге, а через мгновение и сам хозяин этого окутанного светом места. Ее абсолютно беззаботные будни. Сейчас она думает, что вела себя глупо, отсчитывая божество за реальное видение картины мира — екаи действительно зло. Этот лис доказал ей всю подноготную сверхъестественных существ, вроде него и Акуры-Оу. Нет, она до сих пор считала, что убийство любого существа — страшное преступление, но смотря на альбиноса и вспоминая его, ее руки так и чесались хоть разок направить на него это самое «оружие» и попробовать выстрелить — не в него самого, разумеется, а куда-то в бок, чтобы припугнуть. Хотя это не было хорошей идеей, ведь велика была вероятность и того, что он не испугается и накажет ее за такие выходки. При одном слове «наказание» в венах жрицы замирала кровь и моментально холодела, стоило представить, как наказания будут проходить. Обычно она чувствовала бы прилив адреналина и едкое, навязчивое желание ударить лиса, но рука на него попросту не поднималась. И дело не в страхе перед ним, а в простом факте, что она… почти… ну, процентов на пять-шесть влюблена в бессердечного демона. Вот, все. Она признала это.
«Влюб-ле-на», — словно бы пробуя новое для себя слово на вкус, шатенка смущенно отвела взгляд куда-то вверх.
Она совершенно позабыла о том, что падает неизвестно куда, и что ее приступы с поразительной периодичностью вошли в ее обыденную жизнь, и что ее снова придется приводить в чувство. Мадемуазель Ниманс наверняка сейчас безумно переживала и бегала по всей комнате, разыскивая нюхательную соль. Сейчас Нанами совершенно не волновали эти проблемы, ведь в голове зрела мысль о любви, причем во всем безответной и запретной. Из курса садоводства, который ей кое-как преподал один деревенский парень, она знала, что сорняки надо выдергивать, пока они не дали плодовитые корни и сами не стали большими и сильными. А любовь к екаю, несомненно, можно отнести к разряду «сорняков в голове». Но если сорняк достаточно легким движением руки вытащить из земли, то даже саму мысль о лисе искоренить было сложно. Мысль порождает идею, а идея — желание, которое в свою очередь, обычно, перерастало в действие. Момозоно казалось, что она находится где-то между мыслью и идей: она хочет искоренить мысли о лисе, а идея — в процессе. В какой-то момент девушка почувствовала себя настоящим медиком, который разрабатывал вакцину от смертельно опасного вируса. Точно было сложно сказать, что именно испытала она: не то детскую радость, не то жуткий стыд. Щеки ее загорелись алым, стоило только промелькнуть мыслишке об альбиносе в ее голове. Но она тут же себя осекла, звучно похлопав себя по щекам, показывая самой себе, что думать о нем — большое преступление против себя самой, хотя её все эти табу про любовь екая и человека волновали меньше всего. Ей просто претила мысль о том, что он снова и снова будет упрекать ее в ребячестве, если узнает правду. Более того… он будет над ней смеяться и снова посмотрит на нее этим взглядом «у-тебя-что-совсем-мозгов-нет?», который он использовал всего один раз, но довольно действенно. После этого выражения лица ей так и хотелось проверить наличие вышеупомянутых извилин в ее голове, ведь он так убедительно и саркастично смотрел на нее, приподняв правую бровь, что тут было совершенно не до споров. Скорее ей хотелось тот час же скрыться из поля его зрения под каким-нибудь нелепым предлогом, типа, сломанного каблука или не так хорошо, как ей бы казалось, напудренного лица. Она часто так делала раньше, когда спорила с горожанами, жившими под покровительством храма, и при этом была совершенно не права. Просто она не могла вынести этот стыд. А с Томоэ она ощущала это в стократном размере: он словно бы специально всегда-всегда заставлял ее чувствовать себя идиоткой, особенно, ему это нравилось, когда она не знала, что делать или сказать. Было в этом что-то пленительное… эта сторона демона-лиса тоже привлекала. Да, что там говорить — все в нем привлекало!
«Кроме постоянного сарказма, издевок, насмешек и высокомерного выражения лица, — он использует его как свое обычное выражение лица, – и, конечно, никому бы не понравился факт того, что ему нравится ощущать, как жизнь угасает в ком-то! — противоречила сама себе Нанами, но все равно продолжала рассуждать на эту тему, приводя в пример все больше и больше недостатков мужчины, хотя и сама знала, что это не самый лучший способ перестать думать о нем. — Я поливаю сорняк…»
Нанами удивлялась своему спокойствию в такой напряженный момент — она все еще находится не пойми где, но при этом рассуждает, что же ей нравится в Томоэ! Абсурд, просто абсурд. Она почти что больна. Неизлечимо ли? ..
***
— Ты только подумай, комок шерсти, этот ублюдок посмел бросить меня! — сокрушался демон, размахивая катаной в разные сторону, кружась по мраморному залу, как лист на ветру или как дом во время ураганного ветра. — Ради какой-то там жрицы!
Акура-оу всем своим видом выказывал недовольство, периодически разбивая вазу или вспарывая мебель. Он бесцельно слонялся по дворцу, разрушая его, но злость в нем никак не успокаивалась. Лис частенько пропадал на несколько месяцев, но тогда было абсолютно точно понятно, где он, а в этот раз его не было несколько дней. Всего лишь несколько дней, но он был в Изумо и выполнял какое-то там задание богов! Злость снова окатила его, как холодной водой, и тот резко воткнул катану в ближайшую колонну, почти разрубив ее пополам. Все в нем буквально рвалось на части, когда в голове всплывал названный брат… почти предавший его! Небольшой нажим и колонна разлетается в щепки, как кусок деревянной балки. Демон с трудом дышит и смотрит на все окровавленными глазами: капилляры в его глазах полопались и покраснели, не давая понять, где заканчивается радужка глаза.
Перья накидки покачнулись, стоило ему с облегчением упасть на трон и выдохнул, снова превращаясь в Кровавого Короля. Он определенно не выглядел так же пафосно-помпезно, как Томоэ, когда он был о себе особо высокого мнения, но все же внушал страх и уважение. Его радовала нынешняя обстановка в замке — разруха. Эти уничтоженные колонны, куски камня на полу, чья-то кровь на столе и стульях, запах железа перемешивался с запахом гниения и разложения — все это давало ему состояние легкой эйфории. Акура-оу успокоился и полностью расслабился на стуле, пытаясь найти глазами комок шерсти, который волей случая, теперь шатался за ним, как неприкаянное привидение. Существо находилось за единственной целой колонной и выглядело довольно удручающе и хило. Совсем не походило на постоянно спокойного лиса.
— Меховой шар, — начал он в своей игривой манере, жестикулируя пальцами, — я хочу поручить тебе одно очень опасное дело. Мой брат шатается неизвестно где и уничтожает это «оружие». Мне необходимо, чтобы ты тотчас же притащил его или оружие сюда. Можно обоих, но, боюсь, ты не справишься.
Демон с интересом рассматривал застывшие на когтях капельки крови, затем повернулся и увидел кивок. М-да, не важный из этого шарообразного куска шерсти собеседник, хотя и сам лис не особо обрадовался бы такой авантюре. Тогда почему он бросил его и теперь занимается этим делом с жрицей, которая даже не особо привлекательна? Либо лис ослеп, либо совершенно устал от жизни. Другого варианта он даже не рассматривал.
— Если понял, то пошел вон! Я пойду играть в великого полководца и захвачу кое-какие вещички братца… накажем его за косвенное предательство, — Акура-оу улыбнулся акульей улыбкой, ведь его зубы — заостренные треугольники, острые как бритва. Сам он в уме уже придумал тысячу и одну отмазку от гневного екая, который всегда очень смешно злился за него за порванное кимоно или сломанные украшения. А ведь у него их буквально до черта!
***
Уже некоторое время жрица и лис находились в закрытом пространстве, в карете, причем в полной тишине. Девушка всеми силами старалась вести себя как обычно, но слова, которые она выговорила утром, не давали ей покоя. Она ерзала на месте, пересаживалась, кашляла и всячески беспокоила демона-лиса, случайно задевая его каблуками туфель. Одному богу известно, почему он не смеялся над ней и не издевался, припоминая недавний инцидент, а просто смотрел в окно на живописные пейзажи, выпуская изо рта клубы дыма. Впервые за все это время он курил. Нанами терпеть не могла табачный дым, особенно, когда ей его выпускали прямо в лицо или глаза. Шатенка недовольно усаживалась на бархатном кресле, скрестив руки. Но вот ее снова потревожил Томоэ, в очередной раз «нечаянно» выпустив дым внутрь кареты, чем разозлил девушку. Атмосфера вокруг них была настолько напряженной, что ее можно было бы ножом резать.
— Если ты хоть еще один раз выдохнешь дым в карету, клянусь, я закричу тебе прямо в уши! — процедила сквозь зубы Момозоно, закрывая нос и рот белоснежным платком, энергично размахивая при этом другой рукой, чтобы отогнать от себя дым. Ей казалось, что еще хоть один вдох, и она упадет в обморок, но лис не сильно-то и переживал об этом, продолжая сидеть с другой стороны и без интереса выпускать клубящиеся кольца изо рта. Девушка максимально вжалась в стенку обшитой бархатом кареты, но все равно чувствовала себя, как в горящем доме или при лесном пожаре.
Они уже проехали какую-то постройку в европейском готическом стиле и несколько улиц, когда Нанами снова почувствовала едкий запах около своего носа. Все это время она сидела с закрытыми глазами и решительно не замечала своего напарника, но теперь она поняла, что находится в помещение, напрочь заполненном отвратительным запахом дыма и гари. Нет, он точно специально это делал!
— Прекрати! — со злостью процедила Нанами, постукивая пальчиком по доверенному выступу, но ее проигнорировали. Мужчина все так же сидел, погруженный в себя, хотя на его лице и играла эта игривая ухмылка. Она давала точно понять, что предположения Момозоно были не беспочвенными, и лис действительно всячески издевался. Еще немного и у нее случился нервный приступ… — Имеешь такие большие уши, а все равно не слышишь? Чудеса природы! — с иронией хихикнула жрица, садясь более вольно и расположившись на половину кареты. — Ответишь?
Конечно, ей было безумно неловко, что она сказала ему… что она почти призналась ему в чувствах, но гордость и самолюбие не давали ей забиться в угол и тихо его терпеть! Ему нужен был урок хороших манер, как птице крылья, если не необходимее. В душе она уже тысячу раз успела проклясть свой длинный нос, который она так умело сувала во все опасное, и миллиард раз раскраснелась и расчувствовалась. Это отразилось на ее лице румянцем, но жрица умело скрыла это платком и продолжила, смотря на демона-лиса свирепым взглядом:
— Я что со стенкой разговариваю? Ты предмет интерьера?!
Наконец-то Томоэ соизволил на нее посмотреть. В глазах его читалось явное превосходство и контроль ситуацией. Он растянул оскал на большую часть лица — видимо, был уж больно рад такой реакции — и повернулся к собеседнице всем телом.
— Я все жду решительных действий, а то с тобой как-то скучно стало! — Он театрально зевнул, закрыв глаза. Венки на висках девичьего личика взбухли почти мгновенно. Это подействовало на нее, как красная тряпка для быка, и та шустро пододвинулась. — Но… мне хочется и продолжения недавней тирады.
— Сам напросился! — Это был тихий шепот.
Шатенка выставила руку перед собой, закрывая голову лиса от себя, и рывком кидается на него, зацепившись за его темно-синий сюртук обеими руками. Сказать, что екай не ожидал такого, значит, ничего не сказать: его зрачки сузились, а глаза раскрылись; даже трубка чуть не выпала изо рта от неожиданности. Такого Томоэ она видела впервые, но она не сильно зациклилась на этом и довольно шустро подняла голову, но вместо того, чтобы крикнуть ему в ухо, она со всей силы въехала своей головой ему в челюсть. Треск, крик, шум и почти перевернутая карета — последствия необдуманного плана Момозоно. Лис держался за челюсть еще минуту, она — еще десять за макушку. Она точно почувствовала образовавшуюся шишку, а его челюсть заметно покраснела, но это не долго длилось. Ко всему прочему, она совсем забыла про сломанный палец и задела его, что принесло буквально пронзающую боль во всей руке, что в принципе и послужило причиной почти перевернувшейся кареты, ведь этот «джентльмен» чуть ли не ногами упирался, чтобы она не добралась до его ушей.
— Со всех сторон это выглядит глупо, — начал было он, а потом взглянул на поникшую и по-детски обиженную девчушку, которая явно дулась на него. Вздох. Кажется, он становится мягкосердечным. — Но твоя цель достигнута — трубка улетела в окно. Поздравляю.
Он театрально закатил глаза, когда увидел счастливое личико шатенки, говорившее только о ее собственном превосходстве. Он даже успел пожалеть о том, что сжалился над напарницей, когда жрица, довольно улыбаясь, начала пританцовывать на месте.
— И я победила! — ликовала она.
— Первый раз за три дня, — немедленно уточнил Томоэ, тем самым сбив весь настрой мнимого победителя. — Выигрываю, определенно, я.
— Я знаю твою слабость, теперь, — хихикнула Нанами, откидываясь на спинку кресла.
