Похищение

О чём вы думаете и чего ждёте, выходя из подъезда на залитую солнцем улицу? Когда пройти нужно всего лишь сто метров, чтобы оказаться в уютной прохладе офисного кондиционера, попросить Дон сделать чаю со льдом и усесться в любимое кожаное кресло, Андерс думает только о том, что жизнь по-своему прекрасна. И совсем не ожидает, что его тут же втолкнут назад в парадное, заткнут рот холодной ладонью и угрожающе прошипят: — Веди в свою квартиру и только попробуй сопротивляться. Подобная угроза на охреневшего Андерса действует не устрашающе, а наоборот: изо всех сил он дёргается вперёд, пытаясь вырваться из стальной хватки или хотя бы освободить рот, чтобы получить возможность хорошенько прикусить ледяные пальцы незнакомца. И, конечно же, это не идёт ему на пользу: нападавший не только не отпускает его, но и быстро принимает ответные меры. Один точный удар в шею, и Андерс отключается, даже не успевая подумать о том, что жизнь всё-таки редкая сука. Зато, как только Браги начинает приходить в чувство, эта мысль мгновенно появляется в его голове. А когда он понимает, что не может пошевелить конечностями, потому что привязан к стулу, от души бранится. К сожалению, каждое слово многоэтажной матерной конструкции уходит в кляп, и его похититель слышит только невнятное мычание. Он оборачивается, и Андерс наконец может попытаться его рассмотреть — стоящего сбоку от окна высокого, черноволосого мужчину. Сделать это нелегко, потому что яркий дневной свет слепит Андерсу глаза. — Не дёргайся, не собираюсь я тебя убивать, — вдруг говорит незнакомец с нотками усталости и безразличия. А потом угрожающе добавляет: — Без повода. Андерс мычит, желая уверить его в собственном благоразумии, но быстро умолкает под раздраженным взглядом. И возводит очи горе, понимая, что так и будет сидеть с кляпом во рту, потому что сообщить о своей сознательности не может. А использовать силы Браги и подавно. Впрочем, нервозность и страх перед неизвестностью утихают: в конце концов, его схватили не какие-то сумасшедшие бывшие ради мести или мудак Локи, и это уже можно посчитать везением. Правда, чего от него хотят, ещё предстоит выяснить. — Не шуми и всё будет в порядке, — повторяет мужчина, подходя ближе. Говор своего похитителя он узнаёт сразу же, ведь когда-то сидел в самолёте рядом с симпатичной ирландкой, и у той было именно такое странное произношение. Так что, недолго думая, он даёт ему прозвище «Ирландец», не зная, за что ещё можно зацепиться. Уж больно похабно звучало бы приторное «Красавчик», тоже ему подходящее, как теперь видит Браги, но совсем не устраивающее его самого. Как бог поэзии он не может опуститься до такой пошлости — даже в критической ситуации. Андерс чуть задирает голову вверх и смотрит прямо ему в лицо, тёмное и отмеченное печатью усталости. Странно видеть такое сочетание в молодом ещё человеке. И, тем не менее, он чертовски красив, отмечает про себя Браги, рассматривая карие выразительные глаза, тонкий прямой нос, высокие скулы и яркие резко очерченные губы. Кучерявые черные волосы давно пора остричь и не помешало бы вымыть, но и так Ирландец выглядит очень привлекательно даже для Андерса, всегда предпочитавшего женщин. Он одёргивает себя от таких неуместных мыслей и отвлекается на другие детали: расстёгнутый воротник застиранной рубашки, обнажающий тёмную поросль на груди, припорошенные пылью узкие чёрные штаны и видавшие виды ботинки. — Да, выгляжу я паршиво, знаю. Даже такая — кривая и незначительная, улыбка преображает его лицо, и Андерс убеждается в том, что этому человеку не больше двадцати трёх. Он бы непременно улыбнулся ему в ответ, если бы не кляп. Да уж, не лучшее время думать о том, как затащить в постель мужика, да ещё и собственного похитителя. Стокгольмский синдром, не иначе. А может быть, чувство меры в очередной раз предало Браги, как и инстинкт самосохранения, ведь страха он почти не ощущает. Как будто его втаскивают в собственную квартиру, привязывают к стулу, затыкают рот и угрожают расправой если не каждый день, то раз в неделю точно. Андерс думает о том, что он явно рехнулся на почве недотраха, потому что не может оторвать голодного взгляда от обтянутой чёрными джинсами задницы Ирландца, пока тот пересекает кухню с очевидной конечной целью — баром. Он даже не возмущён тем фактом, что тот выбирает самый дорогой виски, полностью поглощённый открывающимся видом и лёгкой завистью, которую вызывают в нём длиннющие стройные ноги. — Эта бутылка ничего, я позаимствую. Хотя, мне не обязательно спрашивать, верно? Браги ловит его растерянный тёмный взгляд и только удивляется тому, насколько неорганична в нём смена эмоций. От раздражения — к полному спокойствию, от улыбки, пусть и кривой, — к угрозе, от вежливости — к подчёркнуто командному тону. Он явно непривычен к ситуации, в которой оказался сам и втянул его, Андерса. От внезапной трели телефона он едва не подпрыгивает вместе со стулом, впрочем, Ирландец тоже заметно вздрагивает и затравленно оглядывается по сторонам, будто ожидая нападения. Но, в отличие от Андерса, быстро берёт себя в руки, отставляет бутылку в сторону, и подходит к нему. — Где? Андерс смотрит вниз, пытаясь взглядом объяснить, что мобильник в кармане его брюк, и тот понимает. Спешно проводит ладонями по бёдрам своего пленника, хоть по заметно оттопыренному карману и так ясно где телефон (Браги тут же принимает это на свой счёт и очень старательно пытается не выдать возбуждение от прикосновений). Ирландец запускает пальцы в правый карман, не без труда вытаскивает тонкий мобильник и читает вслух: — «Чёртов брат», — он всматривается в экран, будто надеясь, что там появится больше информации, и хмурится. — Он может сюда явиться? Андерс пожимает плечами, ни капли не лукавя, ведь если Майку срочно нужна его сила, тот вполне может прийти за ним лично, даже не смотря на то, что брат игнорирует его звонки. А может и не прийти, если звонит только ради очередной гневной тирады и чтения моралей. — Ты поговоришь с ним. Но скажешь что-то лишнее — и ты труп, — спешно добавляет похититель, и угроза в его и без того не ласковом голосе слышится настолько явно, что Андерс немедленно кивает, понимая, что тот вполне может выполнить своё обещание. Он быстро развязывает узел на его затылке, и Андерс выплёвывает кляп. Орать желания не возникает, разве что выругаться и утереть слюну. — Без глупостей, — строго предупреждает Ирландец и приставляет трубку к его уху. Голос в ней тут же заставляет Браги поморщиться и даже отменить мысленную благодарность братцу за освобождённый рот: — Андерс, какого чёрта! — И тебе доброе утро, Майк. Я, вообще-то… — Я отправил тебе смс, у Эксла есть информация насчёт Фригг. А ты как всегда! — Разбирайтесь пока без меня, я на очень важной деловой встрече, потом перезвоню, — быстро оттарабанивает Андерс, не желая слушать продолжение нотаций, и спешно заканчивает разговор. — Пока. Только услышав прощальное чертыхание братца и гудки, Браги понимает, что сам подписал собственный приговор. Потому что упустил возможность намекнуть Майку о том, что влип в неприятности, и неукоснительно выполнил требования своего похитителя. Идиот. И прежде, чем ему додумаются снова заткнуть рот, он негромко проговаривает: — Я не буду кричать, только не нужно кляпов. Просто давай обойдёмся без трупов и тогда я не против, чтобы ты у меня погостил до вечера. Честно, — Браги старается вложить в свои слова всю силу, но видит по удивлённому и не более взгляду, что ему это не удаётся. — Идёт? Ирландец вдруг вздыхает и говорит: — Идёт. Но учти, я могу убить тебя за секунду без всякого оружия при любой попытке позвать на помощь. Андерс выдерживает его яростный взгляд, и отвечает, удивляясь тому, что голос его не дрожит: — Я понял. Надеюсь, ты не откажешься от своих слов. — Зависит от тебя. Такое утверждение не слишком радует, но Андерс растягивает губы в покорной улыбке и думает о том, кто же этот человек. Есть в нём что-то неправильное, кроме того, что он взял в заложники первого встречного и заперся с ним в его квартире. Но что? Ирландец пятится, не отрывая от него взгляда, и берёт в руки оставленную ранее бутылку и стакан. Потом задумчиво всматривается в этикетку, привычным движением свинчивает пробку, и до Андерса вдруг доходит. Вряд ли профессиональный убийца поверит на слово своей жертве, верно? И тем более не станет давать ей хоть малейший шанс повернуть ситуацию в свою сторону, отводя взгляд, прислушиваясь к словам… Но в том, что если этого типа вынудить, он без особого труда оставит от него мокрое место, Браги не сомневается. Какая-то внутренняя сила бьёт из этого парня ключом, проскальзывает в стремительных, резких движениях. Eё легко заметить даже не смотря на очевидную издерганность и усталость Ирландца. Это не вяжется от слова совсем. Наверное, жажда отражается в его взгляде, потому что Ирландец вдруг берёт второй стакан и наливает понемногу в оба. Андерс удивлённо вскидывает брови и наблюдает за тем, как тот опускает рядом с ним ещё один стул, подкатывает маленький столик на колёсиках и ставит на него стаканы. А потом усаживается напротив и с видом знатока вдыхает аромат виски. — Это такая изощрённая пытка? — с плохо скрываемой издёвкой спрашивает Браги. Пока его надсмотрщик не раздражён, бог чуть осмелел и пришёл в привычное ехидное расположение духа. — Не надейся, что я развяжу тебе руки, — бросает тот абсолютно миролюбиво и одним махом опустошает свой стакан, даже не поморщившись. А потом обхватывает сильными пальцами второй и суёт Андерсу под нос: — Пей. Браги даже не думает отказываться и прислоняется губами к краю стакана, с удовлетворением ощущая, как жидкость вливается в него и греет желудок. Чуть не закашливается оттого, что Ирландец слишком спешит, но сдерживается и выпивает всё до последней капли. — Спасибо. Ты, наверное, самый гуманный убийца. — С чего ты взял, что я убийца? — вдруг дёргается тот, едва не вскакивая на месте и заметно повышая тон. Браги мысленно материт себя за длинный язык и честно поясняет: — Ты очень убедительно угрожаешь. Тот кривится и отводит взгляд в сторону. Андерс неловко ёрзает, ощущая, как начинает затекать задница, ноги и стянутые запястья, но не издаёт ни звука. Тишину нарушает Ирландец: — Я убил людей больше, чем ты встречал в своей жизни, так что не вздумай выкидывать фокусы. Мне бы хотелось обойтись сегодня без крови. Наверное, это нелепо, но Андерс чувствует к нему внезапное сочувствие и чертовски хочет перевести тему на что-то другое. Горячительное придаёт ему смелости и глупости, и он вдруг делится с ним самым сокровенным и привычным, что только есть в его жизни: — А меня братья не любят. Один старший и два младших, и все как один гнут линию: Андерс виноват во всём, паршивая овца в нашей семье… Незнакомец бросает на него предостерегающий, но явно заинтересованный взгляд, и Браги окончательно несёт: — Нет, на самом деле они меня любят, но очень по-мудацки. Когда им нужна моя… помощь. Хотя, я и правда тот ещё козёл и эгоист, но это ведь их не оправдывает, да? Ирландец вместо ответа разливает по стаканам ещё виски и говорит: — Можешь звать меня Митчелл, раз уж ты представился. Андерс мысленно проговаривает это имя, как бы пробуя на вкус, и решает, что ему нравится. Очень подходящее такое имя. Для Ирландца. К его губам опять подносят стакан и он с благодарностью выпивает — так хотя бы можно забыть о начинающих неметь конечностях и чудесной возможности спровоцировать своим длинным языком убийцу. — Вообще-то, у меня больная семейка, с удовольствием бы послал всех к чёрту и жил на другом конце планеты. Но не могу. Понимаешь? Митчелл усмехается и качает головой: — Я слишком давно видел свою семью и уже не помню, что это такое. Андерс чувствует, что его пришибает опьянение, ведь сегодня он даже не завтракал, и всматривается в печальное лицо своего похитителя. Оно наконец-то утратило подчёркнутое безразличие и замкнутость и теперь кажется ещё более привлекательным. А может, всё из-за виски. — Я бы с удовольствием забыл этих придурков. Представляешь, когда-то я спас младшего от самоубийства, но никто всё равно не оценил! — Небось, сам его и довёл, — хмыкает Митчелл, и Андерс вдруг ясно осознаёт, что тёмные глаза разгораются весельем. — Только косвенно, — серьёзно замечает он, а Ирландец просто начинает смеяться, не слишком громко, но вполне себе искренне. Браги смотрит на него во все глаза, потому что ему действительно идёт веселье, куда больше, чем ожесточённость и раздражение. А ещё он вдруг понимает, что с открытым-то ртом вполне ещё может попытаться заговорить Митчеллу зубы и, может даже, затащить в постель. — Может быть, ты развяжешь мне руки? Запястья совсем пережаты, а ведь они мне ещё пригодятся, — тянет Браги, пристально глядя в тёмные глаза и надеясь увидеть там хоть какой-то отклик. — Не держи меня за идиота, — резко обрывает Митчелл его призыв, подозрительно сужая глаза. Андерсу становится совсем не по себе и он вдруг осознаёт, по какой сомнительной тропке попытался пройти. Митчелл явно не поддаётся голосу Браги, что очень странно, но ещё большее удивление вызывает то, как ведет себя он сам. С чего он вообще испытывает симпатию к человеку, который скрутил его и взял в заложники? С какой радости Андерс лыбился ему, рассказывал что-то о своей семье, пытаясь узнать о нём хоть что-то; откуда вообще взялось это ложное чувство безопасности? Он всегда ценил свою жизнь и никогда не был смельчаком. Лучше быть живым трусом, чем мёртвым героем, так? Но как бы он себя не накручивал, Андерс всё равно не может ощутить страх. Опасение — да, но поверить в то, что Митчелл вспыхнет в следующий момент как спичка и свернёт ему шею по мимолётной прихоти… невозможно. Несмотря на его издерганность и перепады настроения. Браги «знаком» с этим человеком от силы час, но делает именно такой вывод. И-ди-от. — Извини, я должен был попытаться, — честно говорит Андерс, выдерживая испытующий взгляд. Сегодня он вообще сказал столько правды, сколько не говорил за всю свою жизнь. И решает рискнуть: — Но, может, хоть чуть-чуть ослабишь узлы на руках? Отвалятся сейчас, серьёзно. Ирландец хмурится ещё больше, прикусывает нижнюю губу в сомнении, и молчит. Но Браги рад уже тому, что тот не психует и даже раздумывает над его просьбой, хоть на самом деле мысли бога тут же уходят в другом направлении. Кроме того, что он чувствует к собственному похитителю необоснованное доверие, он ещё и безумно хочет его во всех смыслах. Слишком много скрытой страсти под этой запоминающейся внешностью, слишком сильно притягивает его загадочность и недоступность. Андерс мысленно упрашивает своего дружка не вставать прямо сейчас, потому что прикрыться просто нечем — даже слова ему не помощник. — Ладно, — нехотя соглашается Митчелл, встаёт на ноги и заходит ему за спину. Браги вдруг думает о том, что он ведь и правда сейчас абсолютно беззащитен, а источник угрозы теперь за его спиной. И только сейчас, когда перед глазами наконец-то не стоит больше этот чужой, красивый, опасный человек, он чувствует леденящий страх, и окаменевает, кажется, от пальцев ног до самого кончика носа. И тем явственнее Андерс вздрагивает от неожиданного прикосновения холодных пальцев к ладони. Лишь секунду спустя он осознаёт, что ему действительно пытаются ослабить путы. Кожа Митчелла кажется слишком прохладной, но куда больше его волнуют острые костяшки, то и дело вжимающиеся в его запястья и тяжёлое дыхание за спиной — узлы не хотят поддаваться. Андерс замирает, даже не желая думать о том, что заставляет его реагировать ТАК на невинные прикосновения совершенно незнакомого человека, и с каких это пор он стал таким падким на тактильные ощущения. Он, кажется, вообще теряет голову, потому что когда узел ослабляется и Ирландец отнимает руки, Андерс успевает схватить его пальцы немеющими своими и просто сжать, не говоря ни слова. И не может понять: зачем? Даже вдохи и выдохи за его спиной прекращаются, и в тишине он слышит только собственное гулко бьющееся сердце. Ему боязно оттого, насколько волнует его этот человек, и вдруг чертовски хочется сказать что-то опошляющее этот странный момент. Но язык у него всё-таки не поворачивается. Митчелл утыкается кончиком носа в его шею, почти пробираясь под ворот рубашки. Прикосновение холодит, но так же отчётливо Андерс чувствует тепло его дыхания, и от контраста вдоль позвоночника пробегает табун мурашек. — Ты не понимаешь, по какому тонкому льду ходишь. Андерс в ответ только чуть откидывает шею, подставляет бледную кожу подвижным губам, желая прикосновений. — Ты получишь совсем не то, чего ждёшь, — шепчет тот, проводя носом линию до самой впадинки за ухом и выдыхая прямо в него. От возбуждения у Браги даже пальцы на ногах поджимаются. С каким огнём он играет? — Мне нужно только спрятаться здесь до вечера. Твоя жизнь — нет. — Я не предлагаю тебе свою жизнь, — хрипло выдавливает Андерс, ощущая неясную угрозу. — Тебе так только кажется, — резко говорит Ирландец и отстраняется, вырывая руку из его пальцев и выходя наконец-то в зону видимости. Андерс не успевает рассмотреть выражение его лица, потому что тот стремительно отходит к окну. Но он видит, как нервно Митчелл сжимает и разжимает кулаки, как напряжена широкая спина, и записывает это как свою маленькую победу. — От кого ты прячешься? — Не твоё дело, — огрызается Митчелл, всё так же глядя то ли на оживлённую улицу внизу, то ли просто перед собой. — Ещё долго? — Слишком много вопросов, — рычит он, но Андерс чувствует, что ещё не переступил черту. А может, именно это ему и нужно, чтобы окончательно раскачать Ирландца и спровоцировать на опрометчивый поступок? Главное, не на убийство болтливого заложника. — Ты не ответил ни на один. Митчелл фыркает в ответ и оборачивается к Браги, окидывая его пристальным взглядом. Андерс неловко ёрзает, чувствуя, как член наливается кровью ещё сильнее и до боли вжимается в ширинку. — В заложниках ты, а чувство такое, будто наоборот. Вопросы задаешь, смеешь что-то от меня требовать. Андерс предвкушающе облизывает губы и закидывает удочку: — А ты у меня поспрашивай. Или потребуй. Тот изумлённо вскидывает брови и, явно не сдержавшись, хмыкает. И даже открывает рот, как вдруг слышится шорох у входной двери и тихий металлический щелчок. Митчелл мгновенно напрягается, затравленно уставившись на дверь, а Андерс от души проклинает того, кто испортил ему всё малину. — У братьев есть ключи. — Замок вскрывают, — почти бесшумно шипит тот, сжимая кулаки до побелевших костяшек. Весь вид Митчелла говорит, что он не боится встретиться с тем, кто сейчас за дверью, несмотря на то, что хотел бы избежать этого всеми силами. Андерс всматривается в будто заострившиеся черты лица и застывшую позу, и ему кажется, что Ирландец — это хищник, готовый вот-вот броситься на непрошеного гостя (или гостей?) и без раздумий перегрызть глотку любому. Ему становится не по себе: вдоль позвоночника пробегает мерзкий холодок, а сердце ускоряет ход. С ужасающей отчётливостью он понимает, что не может допустить в своём доме убийства, ведь тогда его уберут как ненужного свидетеля… нет, не так. Он не может позволить Митчеллу убивать. — Я разберусь, только руки развяжи. Ирландец вздрагивает, приходя в себя, и непонимающе смотрит на Андерса. — Что? — Развяжи мне руки, а то слишком подозрительно получается. Заходят, а здесь чувак связанный говорит, мол, я один дома, всё ок, никаких гостей не было, — шёпотом частит Браги, отчаянно надеясь, что ему доверятся. Вообще-то, он может и связанным убедить любого человека в полнейшей чуши, но не воспользоваться моментом и не освободиться — глупо. Ирландец только принюхивается, ещё больше напоминая ему животное, мельком оглядывается на дверь и, кажется, что-то для себя решает. — С чего ты взял, что тебе поверят? — Тот, кто за дверью — поверит. Всё зависит от тебя. Андерс выдерживает испытующий взгляд, хоть внутри всё переворачивается от того, что он читает в почти чёрных глазах. Жуткий коктейль. На секунду Браги кажется, что сейчас его пошлют ко всем чертям, а дальше — будь что будет, но Митчелл вдруг бросается его развязывать, спешно и бормоча под нос ругательства. Как только он оказывается свободным, Андерс с облегчением растирает кисти рук и приказывает: — Быстро в другую комнату. Заметно, что Митчеллу совсем не нравится такой тон и то, что они почти поменялись ролями. Но он слушается, бросая напоследок предостерегающий взгляд и тихо прикрывая за собой дверь спальни.