.Банни.

Изначально моя жизнь была мне не в радость. Ещё при рождении моя мать отказалась от пищащего комка - меня - и я попал в дом малютки, а затем и в детдом. Там жизнь не сахар, а при том, что я тощий плюгавый мальчишка, так вообще не позавидуешь. Так я и рос - забитым пацанёнком, который боялся собственной тени - слишком много унижения и насмешек пришлось вынести в те годы, в том аду. Но я всегда пытался быть сильным, морально не падать духом и твёрдо жить, не выживать, а именно жить, даже в том кошмаре, что меня окружал. Везде можно найти что-то хорошее, и я нашёл, нашёл своё кредо: что меня не убивает, делает меня сильнее. Банально? Да! Зато стимулирует. Я учился на своих и чужих ошибках, старался выворачиваться из разного рода ситуаций с достоинством и гордо поднятой головой. Радует, что меня почти не били - это было скучно, я лишь сворачивался комком и рыдал; и не насиловали - моё тонкое тело не прельщало к активным постельным играм. Но всё равно доставалось сильно. Порой казалось, что лучше бы избили, чем моральное уничтожение со стороны тех, кто считает, что жизнь такого, как я, не достойна быть во времени и пространстве вообще. Я был, как и многие другие, местной забавой сильнейших. А что я мог против них? Правильно - ничего. Вот и терпел, как быдло. Пусть, главное, что не сломался, просто закрылся ото всех и вся. Однажды, идя просто вперёд без какой-либо мысли, я увидел их, Василия и Андрея, они стояли в тени стены и самозабвенно целовались. Целовались так, будто мир вокруг не существует, будто они одни во всей вселенной, будто от этого поцелуя зависит их жизнь. Руки хаотично бродили по коже, стискивая и сжимая в объятиях молодые тела, заставляя стоны срываться с губ друг друга и этими же губами их собирая, впитывая, поглощая. Дрожь прошла по моему телу, не волной, а тихим осознанием того, что мой мир никогда больше не будет таким, как прежде. Я стоял в ступоре и дико пялился на то, как губы сливаются с губами, как языки мелькают в устах, облизывая зубки, и тяжёлое дыхание двоих, наполнившее помещение интимным тихим шумом, будоражило до мозга костей. Тогда я убежал, не хотел им мешать, не хотел, чтобы они меня заметили - не потому, что я бы помешал им своим присутствием, нет, а потому, что не хотел разрушать их волшебный образ слияния. Я много видел поцелуев парень-девушка, но ни один, ни один из них не был таким страстным, таким отчаянным, таким живым как тот, что был у этих парней. Хотелось ли мне попробовать тоже? Наверное, да. Гормоны, неудовлетворённое либидо, жажда испытать новое, а главное запретное. Но я не мог себе этого позволить, банально было не с кем, да и не хотелось с кем попало, хотелось дарить внимание и ласку тому, кто дорог, и дело не в любви, а в родстве душ, как-то так. Хотелось попробовать с тем, кому доверяешь, кто видит тебя настоящим, а не пиздатым-заморышем-ушлёпком. Не люблю это прозвище, оно унижает, но против я сказать ничего не могу, потому что боюсь, боюсь, что после резкого "вяк" меня не оставят в покое и просто загнобят. И всё же мне повезло, в возрасте пятнадцати лет меня усыновила семья Дроздовых. Хорошая пара, Дмитрий и Валентина, они действительно стали мне мамой и папой. Жаль, что они не могли иметь своих детей, вот и приходилось усыновлять. Я был шестым ребёнком в этой семье. И все шестеро были парнями. Дима это мотивировал тем, что в его жизни была, есть и будет только одна женщина - это Валентина. Романтично, конечно, но, думаю, девочкой было бы неплохо разбавить наш мужской коллектив. С братьями я был в хороших отношениях. Поначалу не ладилось, но Дмитрий к каждому из нас нашёл подход, в результате мы сплотились и стали настоящей семьёй. И вот, годы спустя, я сижу, завтракаю, смотрю на братьев и думаю: как же меня так угораздило вляпаться? Григорий - черноволосый двухметровый парень двадцати семи лет с резкими и острыми чертами лица - учитель рисования для младших классов. Алексей - брутальный блондин двадцати лет, похожий на английского тяжеловоза: грива волос до лопаток, длинная и прямая растительность на руках от локтей до запястий и на ногах от колен и до стоп - продавец нижнего белья для женщин. Шкафообразный двадцатитрёхлетний рыжий Макс с веснушками по всему телу и озорными карими глазами - косметолог. Сергей, с широкими плечами и узкой задницей, короткий ёжик каштановых волос, виски сбриты, на шее по кромке пушистого покрова тату "XXXL" (до сих пор не можем его расколоть, ЧТО это значит), в свои двадцать два - гинеколог. Перекаченный и вечно загорелый двадцатипятилетний Ян с умопомрачительным рисунком мышц под бронзовой кожей - редактор жёлтой газетёнки. И я - тоненький, метр в прыжке, на девочку не похож, но уж слишком дрищ, сколько бы ни ел и ни тренировался, видимо, жилистость у меня в генах - вышибала в казино, бля! Из-за моей профессии меня все зовут Зайка. Это потому, что казино называется "Bunny", я уже привык. Сегодня я работаю в день, поэтому, быстро схомячив пищу, подошёл к раковине, чтобы вымыть за собой посуду. Это в нас вбили в самые первые дни пребывания в новой семье - каждый убирает сам за собой. А что, справедливо. Но только мне стоило начать намывать чашку, как сзади подошёл Макс и, прижав меня к раковине, облокотился руками по обе стороны от меня. Его мощное тело вжалось в щепкообразного меня, лишая воздуха и личного пространства. - Зайка, а мою чашку не помоешь? - тихо спросила эта глыба, сильно кусая моё ушко. Ну что за нафиг? Сколько можно, а? - Не кусайся, - взвился я, - не люблю я это. Ты же знаешь! - рыкнуло моё достоинство. - Знаю, поэтому и делаю, - хохотнул Макс и снова меня укусил. Сволочь! Я резко развернулся и вылил на него чашку воды, жаль тёплой, а не холодной. За спиной Макса послышался хохот братьев, а он лишь обиженную морду скорчил, то есть рыло кирпичом. - Ну вооот, - протянул этот монстр, - теперь я мооокрый. - Отлично, теперь засохни, - рыкнул я ему в лицо. - И отвались уже! - и, оттолкнув парня, хотел уйти. Макс не оттолкнулся до конца, он схватил меня за руку и, резко развернув к себе лицом, высыпал на мою голову сахарницу. Стою, с меня сыплется, кристаллы сахара попадают за шиворот, противно щекоча кожу. Секунда тишины, и взрыв смеха. Я лишь фыркнул и двинулся в ванную. Надо принять душ, а то ходить сладким не комильфо. И так всегда, стоит кому-то из братьев что-то сделать в мой адрес, как я тут же огрызаюсь физически или словесно и, соответственно, в ответ получаю что-то новое, что просто выносит мозг. Раньше у нас доходило до войны, но я научился сдерживаться. Я мог бы ответить, тогда и Макс бы ответил, тогда я, разозлившись, тоже что-нибудь отчебучил, тогда уже могли подключиться и остальные. Причём это было бы два лагеря: кто-то из братьев встал бы на мою сторону, кто-то на сторону Макса, и дело приняло бы уже крутой оборот, поэтому я по возможности пытаюсь всё спустить на тормозах. В последний раз, когда я сорвался, пришлось делать ремонт в половине квартиры, проще было выбросить то, что было изувечено, чем заклеить обоями и отремонтировать мебель. Родители нас не ругали, лишь посмеялись и сказали, что мы взрослые и сами всё решим. Странно, но никто из нас до сих пор не планирует съезжать из родительского дома. Я не уверен в том, чем это вызвано. Может тем, что мы им благодарны за наше спасение из того ада, в котором мы все начали жить, может потому, что мы ещё не насладились домашним теплом и уютом, не впитали в полной мере потоки любви "папы" и "мамы". Не знаю, но здесь всё так привычно, так спокойно, так тихо и, откровенно говоря, всё настолько родное, что менять эти пенаты на что-то новое нет ни желания, ни сил. Приняв душ, я завернул нижнюю часть тела в полотенце и пошёл в свою комнату. - База, база, приём. Это первый. Цель движется к вам, - прошептали у меня за спиной. Бляааа, ну сколько можно? Могу поспорить, что Григорий сейчас стоит в коридоре в чёрной одежде, весь в гуталине на лице и руках, и отчаянно изображает обои, чтобы я его не спалил. Кстати, обои у нас синие, но во мраке коридора - это пофиг. - База, база, это второй. Цель вижу, движется прямо, - новый голос из-за спины. Меня уже начинает пробивать на "ха-ха", потому что я отчаянно делаю вид, что не замечаю Макса, который оделся во всё стального цвета. На голову напялил абажур от маминого любимого торшера, тело оного, кстати, Макс удачно спрятал за себя и даже зажал в руке провод с выключателем электрической фигни, делая вид, что он афигенный конспиратор. Вверх по лестнице, на второй этаж. Сразу направо, там, весь в белом, с лицом и кистями рук, вымазанными молочным цветом, то ли мел, то ли мука, стоит памятник Алексея, усиленно делая вид, что он статУя, хотя у нас их отродясь не было. И всё бы ничего, да только волосы трепещут на сквозняке из открытого окна, а в руке зажата чёрно-жёлтая рация. И вот рация тут совсем не в тему. Выглядит это забавно. Смеюсь в ладошку и иду дальше. - База, база, приём. Цель впереди. Это третий. Конец связи, - хрипит Лёша в рацию, та трещит в ответ. Лёша на это матерится. Оглядываюсь резко, он тут же разгибается, видимо, пытался убрать звук на шипяще-трещащей фигне, детально рассматривая её в позе скукуёжился-над-предметом-изуверств. И снова смотрит в сторону. Откровенно ржу. Захожу в свою комнату. Картина - жесть! Хотя, всё в тему. Я насмотрелся азиатских ужастиков и забабахал стиль в комнате под фильм "Кукла", то есть руки торчат из стен и держат полки/светильники, гипсокартонные кисти облокачиваются на столы и спинку кровати, а под потолком голова без глаз с прикреплёнными на концы волос шарообразными плафонами. Из шкафа торчит рука Сергея, которая держит поднос, а на нём красуется чашка свежесваренного кофе. Напротив окна стоит Ян и усиленно изображает вешалку: в зубах мои боксёры (сука!), на ушах висят мои носки (блин, разного цвета), в одной руке плечики с белой футболкой, чёрным рисунком собаки и красной подписью: "Осторожно, злая собака! Прививки не делали. Давно мечтает реализовать себя!" (это намёк, да?), в другой руке синие джинсы с красными маками на коленках (знать не хочу, ГДЕ они это нашли!), на шее со связанными шнурками болтаются кеды с рисунком в радужные черепа. Пиздец, меня босс на работе повесит. А я стою и пялюсь на них. И смешно, и плачевно. Тупо хлопаю глазами и размышляю, как бы мне отреагировать. Собраться с мыслями не дал крик Яна: - Серый, плюнь на кофе и двигай сюда, ОН одеваться не хочет. Серый выскочил из шкафа. Реально плюнул в кофе. И подошёл к нам. - Ты зачем это сделал? - спросил Ян. - Сам же сказал, - удивился тот. - Я образно сказал. - А я прямо понял, - отозвался братец. И тут я попал, меня повалили на кровать и давай пытаться одеть. Через минуту в комнату вломились остальные парни, наступил полный швах. Меня валяли по постели, щекотали, одевали, переляпали в белом и чёрном, рации хрипели, мы ржали, было всё так привычно. Сам не понял, когда успели, но меня вздёрнули на ноги и поставили перед зеркалом. Ржунемогу, задыхаюсь. - Что-то не так, да? - скептически уточнил Макс. - Даже и не знаааааюууу, - тупо протянул Серж, рассматривая меня. А в зеркале я вижу себя в джинсах, носки торчат из карманов, кеды одеты с перепутанным лево-право, шнурки так и связаны, поверх джинсов красуются боксёры, футболка одета только на правую руку и голову, скомканной тряпкой вися на теле. Волосы отсвечивают матово-белым, на коже лица и торсе чёрные гуталиновые полосы от пальцев. Я как из зоны боевых действий вернулся. - Переодеваем! - рыкнул Григорий. Меня снова повалили и стали переодевать. Я снова смеялся вместе со всеми, меня защипали, защекотали вновь, я честно брыкался и пытался сказать, что оденусь сам. Но кто ж позволит? В результате: в зеркале парень с трусами на голове, джинсами на руках, рукам, кстати, больно, их назад выгнуло, а молния царапает спину. Футболка на ногах по пояс натянута на тело, при этом моё хозяйство явно вывалилось из горловины вещи, сверкая поджавшимися от холода яйцами. Кеды на руках вместо варежек, и только носки на месте. - Не, опять чё-то не то! - обронил Ян. - Ты так думаешь? - переспросил Лёша. - Хахахах! - не могу больше, ржу до слёз. Меня вновь повалили на постель. Я чувствовал, как большие упругие тела прижимаются ко мне, как чужие руки ласкают, касаясь, как я возбуждаюсь от этих незатейливых прикосновений. И меня это не коробило. Их тоже. Привычная реакция тела. Это НОРМАЛЬНАЯ реакция тела на то, что меня зажимают и тупо лапают. Не спецом конечно, но кожа - вещь такая, чувствительная. Кое-как отбившись от парней, я сбежал в коридор. Там и оделся нормально. Заглянул в комнату, парни валялись на моей постели и обсуждали вчерашний матч по футболу. Всегда они так поступают. Они постоянно так надо мной стебутся, с самого моего второго дня пребывания в новой семье. Я тогда был зажатый и зашуганный, никак не хотел идти на контакт, постоянно шарахался от звуков и любой тени, простых слов и обычных взглядов в мою сторону. Вот парни и придумали эту игру, чтобы вытащить меня из моей раковины на свет, чтобы я смог улыбаться, чтобы был с ними одним целым, чтобы мы были семьёй. Я им за это очень благодарен. Очень. Пришлось топать в ванную и смывать с себя чёрт знает что после облапывания меня братишками. Мука смылась быстро, а вот с гуталином вышла промашка. Но и его я оттёр. - Пока, я на работу, - крикнул я, заглянув в свою комнату, и пошёл на выход. - Удачи, - дружно мне крикнули они и снова рассмеялись. Тогда, очень давно, я очень полюбил их смех. Он ассоциируется у меня со всем хорошим. И я рад, что они смогли принять меня в свой круг. Меня, тихого и забитого жизнью мальчика, не высказав своего неудовлетворения моей компанией, моей разницей с ними. Думаю, что всё же большую роль тут сыграли наши родители, они нам многое объяснили и научили быть вместе, а не каждый за себя, как это было в детдоме. Зашёл в клуб. Босс посмотрел на мою футболку, прочитал, закатил глаза, цыкнул и сказал, что я могу работать в ней. Замечательно, блин! Сегодняшняя смена была тихой и спокойной. Посетители не буянили, ничего не требовали и не доказывали администрации свои дебильные умозаключения. Всегда бы так. Вот только Олег, я его зову Оли. Ну, не похож он на громкое имя Олег, он же маленькая деревянная тумбочка. Маленькая - потому что низкий. Деревянная - потому что тупой как бревно. Тумбочка - потому что имеет форму фигуры - квадрат обыкновенный. Я не знаю, какие там парень анаболики принимает, но выглядит странно. Очень. Оли никогда не ходит один, его друг Мазур, так-то это фамилия, но из неё сделали прозвище, тоже тот ещё хрен с навороченными мышцами и огромным двухметровым телом. И что все такие огромные и сильные, а я такой мелкий и велосипед? Мне прямо за себя обидно. И криво тоже - обидно! Парни подошли ко мне в раздевалке, я запутался в своих чудо-джинсах. И что они такие, сука, узкие? Оли обхватил меня руками поперёк груди и живота, дёрнув на себя, пришлось сделать пару шагов назад по инерции, а Мазур втиснулся между мной и шкафчиком, плотно прижимаясь ко мне спереди. Зашибись, я начинка сэндвича. Я прямо счастлив! Гррр! - Чё надо? - рыкнул я, а у самого душа в попу ушла, как бы мне эту самую попу сейчас не развальцевали. - Тише, Лекс, тише. Подождём Романа и повеселимся, - глухо отозвался Оли и потёрся об меня. Ну, кобель кобелём, и этим всё сказано. Мазур пошло усмехнулся, а я дёрнулся в руках Оли. Но не тут-то было. Парни меня сильно зажали между собой, переплетя свои руки, на моём теле. Мазур пропихнул свои лапы между моей поясницей и Оли, двинув руками вверх и вниз, сжимая одной рукой ягодицу, другой давя на лопатку. - Сука, - выдохнул я, а парни усмехнулись. Оли укусил меня в плечо, хорошо хоть через футболку, не хочу, чтобы его бактерии перекинулись на меня, а Мазур лизнул мою шею. Сердце забилось в горле от страха. Стою и чувствую, что глаза тихо выползают из орбит, что ноги подкашиваются, что воздуха резко стало не хватать. А страх топит, душит адреналин, терзают ненужные мысли о том, что меня сейчас изнасилуют, и я не представляю, как мне выкрутиться из этого кошмара. Холодный пот обдал спину, а тянущая дрожь хренового предчувствия затрясла тело. Бит бешеным бегом крови по телу раздражал лихорадочно соображающий мозг, от него виски кололо. Невыносимо. - Не бойся, Лекс... - протянул Мазур, похабно облизывая губы. Мерзкое зрелище. Как бы не блевануть на парня. Было бы весело, но мне за это почки отобьют. А не хотса. - ... тебе понравится, - закончил Оли за друга и заржал каркающим смехом. Я снова дёрнулся, стараясь вырваться, но руки сжали сильнее, принося боль в рёбрах. Я чуть не выплюнул лёгкие от их хватки. Едкий аромат дешёвого одеколона забил ноздри, хотелось проплеваться, чтобы убрать из носоглотки остатки противного запаха, и содрать с себя кожу в душе, лишь бы избавиться от ощущения их прикосновений. - Ле-е-е-екс, - томно протянул Оли на самое ухо, а меня передёрнуло. Как же гадко. - Неужели начали без меня? - спросил грубый прокуренный бас справа. Повернулся. Роман собственной персоной. Грубый. Страшный. Вечно небритый парень. Ему всего двадцать два, а выглядит на тридцать пять. Он не ходит в качалку, не занимается спортом и не травит организм всякой дрянью, кроме сигарет и спиртного, он от природы ГОРА! - Блять, - пискнул я и понял, что всё, пиздец мне.