Собственность семьи Холмс

Эту главу я хотела бы посвятить poeng и сказать спасибо за поддержку, почти с самого начала этой работы, мотивирующую меня не опускать рук и продолжать...Так же огромное спасибо Титдженс, чьи эмоциональные отзывы также сделали свое дело)       На протяжении недели после побега Джона Майкрофту снился один и тот же сон. И он, несмотря на весь свой скептицизм, готов был признать, что его комплекс вины не имеет к являемой ему грезе никакого отношения. Просто он слишком сильно хочет увидеть одного единственного человека, чтобы тот мог противиться его желанию.       Сон все время начинался одинаково: дверь в спальню Майкрофта открывалась и на пороге возникал бесплотный, но такой реальный Джон. Волосы после только что принятого душа топорщились у него на голове, как иголки на теле находящегося в опасности, и готового дорого продать свою жизнь ежа. Холмс-старший не мог разглядеть в темноте выражения его лица, но был уверен - оно полно решимости довести начатое до конца. И сейчас Ватсон лучше умрет, чем отступит. На такие крайности Майкрофт идти никогда не собирался, поэтому продолжал безмолвно созерцать свой персональный Ад, наблюдая за своей призрачной мечтой.       Ватсон подходил к кровати, и непременно замирал перед ней внимательно разглядывая лежащего, прежде чем развернуться к Майкрофту спиной и сесть на нее. И именно в тот краткий миг, вступая в полосу света от уличного фонаря, Джон из сна давал возможность увидеть свои глаза. В этот момент сердце Майкрофта непременно сжималось от давным-давно, еще с момента смерти родителей, не испытываемого острого чувства потери и неизбывного горя. Словно все краски мира, когда-то сосредоточенные в этом взгляде, навсегда погасли для него и мир вечно теперь будет таким как во сне - сотканным из всех оттенков черного. После того как Джон садился на кровать и она вполне натурально прогибалась под тяжестью не существующего тут тела ("Вот так и сходят с ума", - отстраненно комментировал про себя каждый раз Майк), он некоторое время сидел прямо, а потом геометрически-правильный Ватсон, как лист бумаги скомканный нетерпеливой рукой, весь покрывался складками и трещинами, ломаясь в несущей опоре, словно стержень, поддерживающий его позвоночник в течении дня, исчезал при соприкосновении с мягкой поверхностью. С тихим, почти неотличимым от выдоха стоном, он ложился на бок, сворачиваясь в плотный клубок из боли и отчаянья и так замирал рядом с боящимся пошевелиться и спугнуть нечаянное видение Майкрофтом.       Так они и находились, каждый в своей реальности, пока Холмс-старший не выдерживал и не протягивал ладонь, пытаясь стереть, распутать серые струи опутывавшие тело его Джона, и мешавшие тому вздохнуть полной грудью, не обращая внимания как миллиарды игл впиваются в его кожу, возвращавших боль причиненную другому. Потому что холодный, бесчувственный для всех, кроме двух самых близких для него людей Майкрофт, страстно мечтал об этом. О возможности искупления того что совершил, пусть и не по своей вине.       То ли благодаря его действиям, то ли в силу недолговечности фазы быстрого сна, но постепенно связанный в морской узел Джон расслаблялся и хотя не распутывался до конца, но дыхание его становилось глубже, ровнее и медленно и верно, как по дороге отмеченной белыми камушками, он уплывал из сна Майкрофта, оставляя его наедине с этой полуявью-полубредом, считать секунды до безрадостного подъема.       Не известно, что снилось младшему брату, но утром оба Холмса были одинаково выжатыми и наверное, впервые за всю их жизнь, можно было без сомнения определить их кровное родство, хотя бы по симметричности теней залегших под глазами и по одинаковой страдальческой морщинке, то и дело появлявшейся между бровей.       Что касается Джона, то он, погруженный в туман апатии, не помнил что и когда и как ему снилось. Реальность рваными осколками резала вены, и хотелось только одного, забиться в какой-нибудь угол и там сдохнуть. Но ни Джеймс ни Себастьян не собирались отпускать его на поиски этого чудесного места, а, вместо этого, всячески провоцировали в течении дня, пытаясь растормошить и расшевелить. Ватсон реагировал крайне вяло, тем самым отодвигая день своего отъезда на неопределенный срок. В конечном итоге Себ, которому видимо порядком надоело это аморфное состояние Джона, в конце недели вытащил его в зал, где с помощью нехитрых приемов за несколько часов привел в относительный тонус, так что в воскресенье Джон впервые заснул сразу, как только его голова коснулась подушки и в эту ночь ни один из братьев не дождался своего призрачного визави.       Через несколько дней после этого Себастьян, до этого ни разу не оставивший Джима с Джоном наедине, совершенно спокойно выехал по хрустящей гравийной дорожке на своем любимом монстре, по каким-то одному ему ведомым делам, предоставив возможность оставшимся в доме раз и навсегда выяснить отношения, расставив все точки над "i ". Результат этого эксперимента был на лицо, вернее "на лице", обоих участников состоявшегося диалога. Джон отделался прокушенной губой, Джим - внушительной шишкой, что впрочем не мешало обоим спокойно пить кофе на кухне, обсуждая рецепт пастушьего пирога, мастером которого Ватсон, вполне справедливо, считал свою маму, а Джеймс, не менее справедливо, свою.       На следующее утро Себастьян погрузил в багажник армейский рюкзак Джона и отвез его в порт, где его ждало место на маленькой рыболовецкой шхуне, отчаливавшей через Ла-Манш в сторону ближайшей соседки Англии. Молча сунув ему в руки удостоверение личности на имя Джонатана Смолла и хлопнув по плечу, Себ, с полной уверенностью что это встреча не последняя, залез в недра своего любимца и укатил. Джон, в полной уверенности что они больше никогда не встретятся, легко взбежал по сходням на палубу, с твердым намерением начать свою жизнь сначала, оставив все неприятности на этом берегу.       И никто не обратил внимание на неприметный серенький седан, с вечера стоявший недалеко от причала. Внешний вид машины красноречиво намекал на последние часы жизни, но притаившийся под капотом мотор, мог дать фору многим гоночным болидам. За рулем сидел Майкрофт, рядом, максимально отодвинув сидение назад, Шерлок.       Проследив за тем как корабль благополучно отчалил, Майкрофт завел драндулет. Младший брат, до этого не проронивший ни слова и не предпринявший никаких попыток остановить Ватсона, хотя видит Небо, это стоило ему почти всех оставшихся душевных сил, не выдержал и тихо спросил, не глядя на старшего и не надеясь на ответ. - Почему? Майкрофт, прогревая мотор, задумчиво смотрел в ту сторону, где за плотным утренним туманом уже было невозможно различить силуэт ушедшего корабля и наконец, словно через силу, произнес: - Я ждал больше 20 лет. Могу подождать еще пару месяцев.       Шерлок взмахнул ресницами, взглядом-сканером пробежал по лицу брата и стиснув зубы снова уставился на свои ладони. Он предполагал что-то подобное, но даже не подозревал насколько глубоко во всем этом увяз Майк. И то что тот совсем не стремиться вырваться обратно. Глубину своего погружения в Марианскую впадину любви ему только предстояло узнать. Что ж, пару месяцев на то чтобы Джон хоть немного остыл и просто выслушал их, они вполне могли себе позволить.       Если бы Майкрофт и Шерлок были хотя бы каплю суеверны, то возможно простые три плевка через левое плечо помогли бы им. А возможно и нет. Скорее всего нет. Определенно.