***
Пиратская флотилия встречала британские корабли с решительностью и отвагой, которых не только по мнению империи, но и самих пиратов, у них не должно было быть. Редко кто мог себя или другого собрата на честном глазу назвать трусом, если только не хотел драки, но вступление в войну: это уже был вопрос не храбрости или даже чести, а попытки — в чём-то отчаянной — выжить. Подобного единения среди пиратов не помнил никто, и были бы правы те, кто сказал, что первый и последний раз это было на четвёртом совете Братства. Ожидая, пока расползётся утренний туман, многие поглядывали по сторонам, считали палубы и мачты, обменивались с собратьями взглядами с удивлением и восторгом, который затем становился всеобщим воодушевлением. С каждой минутой промедления в их сердцах разгорался огонь, заставляя уверовать, что победа — будет за ними, что Пиратское Братство даст достойный отпор тем, кто возомнил себя хозяевами морей. А затем из тумана проступили очертания авангарда британской армады. «Вы все станете пеплом!» Море услужливо донесло это — не предупреждение, а ультиматум. И предназначался он не сотням людей, что замерли в волнительном ожидании окончания переговоров. Дерзнуть ему посмел лишь один голос. — Угрозы? Низко же ты пал, Джонс. Он явился вслед за своим надменным смехом, эхо которого даже не успело смолкнуть. По губам Жемчужины скользнула быстрая улыбка, но хранительница и не подумала обернуться, лишь чуть приподняла подбородок. Её ровный взгляд плавно скользил по силуэтам кораблей и ничуть не сторонился ярких бликов солнца в редких стёклах. Дейви Джонс резко шагнул к ней, щупальцами касаясь хрупкого плеча, и прошипел на ухо: — Ха, пытаешься ужалить напоследок? — Жемчужина слегка повернула голову в его сторону. — С чего вдруг такая дерзость? — Джонс дёрнул губой и оказался с ней лицом к лицу. Его маленькие глаза потемнели ядовитым гневом. Он подался вперёд, дух не шелохнулась. — Думаешь, не знаю, кто надоумил Воробья искать сундук? Кто подсказал, как сбежать от Судьбы, а? Жемчужина дёрнула бровью. — Очевидно, ты плохо узнал того, с кем решил заключить сделку, — бесстрастно заметила она. — Неужто ты думаешь, что за тринадцать лет Джек Воробей ни разу не задумался о расплате? Что только я, проклятая душа его корабля, могла бы, явившись к нему в ночи, снова поведать легенду о капитане «Летучего Голландца» в надежде, что он поверит в неё? — Щупальца Джонса нервно подпрыгнули. Хранительница повела плечом. — Ему не пришлось бы искать лазейку, если бы ты держал слово. — Хочешь уличить меня в чём-то? — с холодным гневом протянул Джонс. Жемчужина шагнула навстречу, смело заглядывая ему в глаза. — Джек обменял свою душу на тринадцать лет на этом корабле, — она вздёрнула подбородок, — и ты это прекрасно знаешь. Капитан «Летучего Голландца» звонко фыркнул от подобной дерзости. — Не смей обвинять меня во лжи, — процедил он. — Сделка проста — вернуть корабль и дать срок в тринадцать лет. — Джонс с усмешкой развёл руками. — Не моя вина, что твой… капитан был столь глуп, чтобы не уточнить подробности. — Он смерил Жемчужину взглядом и насмешливо добавил: — Заключать сделку с дьяволом всегда опасно, ты это знаешь не хуже других, верно? В её глазах плескалось море и вместо ночной синевы блестела солнцем утренняя лазурь, что в глубине обращалась в искрящие молнии. Жемчужина знала, что над её кораблём у Дьявола нет власти, и всё же здесь, в капитанской каюте, она не могла позволить ему даже на миг почувствовать себя хозяином. Пока палубы пиратских кораблей медленно накрывала испуганная тишина, дух «Чёрной Жемчужины» смело глядела в глаза Морскому Дьяволу. — К чему запугивание? — Жемчужина подошла к окну, задевая взглядом спокойные воды. — Ты не уверен в силах «Летучего Голландца»? — Она круто обернулась, держа гордую осанку. — Или же пытаешься устрашить, потому что от его — твоей, Джонс, — души почти ничего не осталось? В каюте, залитой утренним светом, потемнело, как при внезапном шторме. Взгляд Дейви Джонса задрожал, щупальца затрепыхались, несколько раз клацнула клешня на руке, будто капитан желал сомкнуть её на горле мистерии. Затем в один миг его лицо окрасилось кровожадной радостью. Он сделал несколько тяжёлых шагов к хранительнице. — Тебе не победить, — улыбаясь, покачал головой Дьявол. — Никому из вас. — Он со свистом втянул воздух. — Чуешь? — прошипел он. — Страх смерти. Им всё разит здесь. — Его губа брезгливо дёрнулась. — Жалкие посудины с перепуганными крысами. Жемчужина на несколько секунд обернулась к окну, затем прикрыла глаза, прислушиваясь. Поток пиратского ликования давно разбился и исчез, как пришедшая в прибрежные скалы приливная волна, и теперь звучали лишь несколько голосов — растерянных, но всё ещё твёрдых. — Да, им страшно, — кивнула хранительница, — но их храбрость — в их общем страхе. — Она грациозно развернулась, взглянув на капитана «Голландца» слегка исподлобья. Тьму в её глазах вновь осветили молнии. Она заговорила спокойно, ровно, с тенью восхищённой улыбки на губах: — Я видела это, Джонс. Когда кракен атаковал нас, их всех охватил ужас, но он придал им сил. Они смотрели в лицо собственной смерти, но смотрели непокорно, сражаясь до последнего, зубами выгрызали каждый миг жизни. — Дейви Джонс насмешливо хмыкнул. — Люди на этом корабле будут стоять до конца. Как и я. Джонс слегка прищурился. — Что ж, знай, — пощады не будет. Жемчужина улыбнулась. — Я не боюсь тебя, Дейви Джонс, — легко проговорила она. Дух бегло глянула за корму, её взгляд дерзко сверкнул. — Заключим пари, — вдруг с жаром предложила она, — или сделку, если тебе угодно. Джонс рассмеялся и выпятил губу. — Дай-ка угадаю, снова будешь торговаться за жизнь пташки? — Нет. — Жемчужина помедлила, а затем, подняв голову и глядя в глаза уверенно заявила: — Если мы победим, ты снимешь моё проклятье. Если проиграем, — она запнулась, взвешивая цену слов, — я стану частью «Голландца». Дейви Джонс удивлённо поднял брови, не скрывая насмешливого взгляда. Он долго вглядывался в лицо Жемчужины — мраморное, но не бесстрастное. Она глядела на него не как на Морского Дьявола или капитана единственного корабля, которому в этой битве не было равных. Нет. Она глядела на него всего лишь как на соперника в споре, таким же уверенным горящим взглядом, каким когда-то глядел на него дрожащий от страха до самых пяток Джек Воробей. — Хм, смотреть, как Воробей вечность драит палубу моего корабля, зная, что стало с его?.. Что за славное зрелище! — Джонс резко схватил Жемчужину за руку. — Идёт! Две флотилии замерли друг против друга. На всех кораблях разговоры шли в общем-то об одном и том же: как выстоять в бою, как вернуться домой, как не уступить противнику и как совладать со страхом, если переговоры не кончатся миром. — «Жемчужина» будет флагманом в этом сражении, — решительно заявила Элизабет Суонн, едва ступив на борт. Дух корабля, что наблюдала с полубака, только снисходительно дёрнула бровью. Даже без своего капитана «Чёрная Жемчужина» была готова вступить в бой, и отнюдь не по воле тех, кто был на её борту. Хранительница слышала перепалку на палубе, но всё её внимание было сосредоточено на силуэте «Летучего Голландца» в нескольких милях от них. Жемчужина сжала кулаки. К непременным жертвам она относилась со снисходительным пониманием, не считая, что они станут платой за выигранный спор. Она знала, что победит. Она обязана. Однажды она уже бросала вызов Дьяволу и ни разу об этом не пожалела, и теперь готова была сделать всё, что потребуется. Но не была готова остаться без своего капитана. И ей вряд ли нужна была команда и тем более те, кто считали себя в праве ею командовать. Вдруг среди общего гомона прозвучало то, что заставило Жемчужину резко обернуться. — Калипсо! Освобождаю тебя от уз плоти! Дух вспорхнула на планшир и осторожной походкой направилась к шканцам, хотя всё её нутро противилось этому. Неведомая сила влекла и в то же время отталкивала её. Беглый взгляд хранительницы скользнул по лицам пиратов: никто из них не понимал, что на самом деле происходило и что ждало их дальше. Не могла этого знать наверняка и Жемчужина. Она с почтением глядела на Тиа Дальму, с благоговением ожидая момента, когда Калипсо вновь обретёт свою истинную силу. Бесчисленная армада во главе с «Голландцем», что только и ждала команды вступать в бой, словно бы вновь скрылась в тумане: никому в тот миг не было до неё дела — ни пиратам на борту «Жемчужины», ни её хранительнице. Она едва успела спросить себя, что заставило людей снять оковы с той, кого они же сами и пленили, как вдруг Уильям Тёрнер дерзнул нарушить напряжённую тишину. Жемчужина возмущённо встрепенулась, но не посмела вмешиваться. — Кто предал тебя? Кто рассказал Совету Братства, как тебя пленить? — Имя! — Дейви Джонс. Жемчужина судорожно ухватилась за грот-вант, едва успев устоять. Что-то невидимое острым кинжалом пронзило её, внутри всё сжалось и вспыхнуло таким же невидимым пламенем. Переставая чувствовать себя, Жемчужина широко распахнутыми глазами следила за Калипсо, что больше не сдерживали никакие оковы. На мгновение для духа исчезло всё — корабль, море, люди, исчезла злость и горячее желание битвы, исчезли воспоминания и осознание происходящего. Осталась только боль. Это была не её боль. Жемчужина никогда не испытывала столь сильного чувства и теперь была поистине беспомощна перед ним. И лишь когда Калипсо взглянула на всех с высоты грот-мачты, Жемчужина опомнилась. Она дрожала и никак не могла совладать с собой. В ней вспыхнул гнев — на всех пиратов за их самонадеянную глупость, за попытку подчинить себе Море. Снова. Но теперь не обрядами, а хитростью. И она была солидарна в гневе с Калипсо. Боялась, что богиня покарает пиратов и корабль, и вместе с тем считала это справедливым. И её бы решению в тот миг Жемчужина бы не воспротивилась, каким бы оно ни было. Пираты почтенно и со страхом преклонили колени, хоть многие из них просто делали то же, что и другие, так до конца не сознавая, кто перед ними и в чьих руках их судьбы. — Калипсо! — смело воззвал Гектор Барбосса. — Обращаюсь к тебе как слуга — смиренный и покорный. Пощади мой корабль и команду и обрушь свой гнев на тех, кто вздумал повелевать тобой!.. Ну и мной… Жемчужина вскинула руку, чтобы покарать его за эти слова, но корабль её не послушался. Голос Моря, что никогда не оставлял её, стал медленно затихать, чтобы, исчезнув на мгновение, зазвучать вновь с новой оглушающей мощью. Калипсо явила свой гнев. Жемчужина медленно опустила голову и прямо посмотрела на Элизабет Суонн. Теперь, когда не оправдалась последняя надежда и шансов на победу у пиратов не было, осталось лишь двое тех, кто всей душой жаждали сражения, — королева Братства Пиратов, что желала отомстить за всё, что у неё отняли, и хранительница «Чёрной Жемчужины», что готова была биться за то, что могла бы иметь. В этом напрасном геройстве, в слепом упрямстве не было ничего правильного, — Жемчужина это знала, но не желала признавать. В ней осколком застряла частица той боли, которой с ней невольно поделилась Калипсо, и Жемчужина начинала понимать её смысл. Оттого готова была на всё, лишь бы никогда не испытывать это чувство снова. Слишком сильное. Слишком честное. Слишком реальное. Быть может, то же чувствовала и Элизабет Суонн, может, тот же пламень сжигал и её сердце, и жара этого было достаточно, чтобы зажечь огонь и в сердцах тех, кто утратил надежду, оттого и речь Королевы была по-настоящему пламенной. — Поднять флаг!!! Жемчужина смерила Элизабет взглядом, и её губы тронула тень одобрения. Клич эхом разносился по кораблям, и один за одним в небо поднимались пиратские знамёна, заявляя врагу, что никто не сдастся без боя. Хранительница подняла глаза к небу: солнце гасло под натиском зловещих туч, предвещая безжалостный шторм. Хоть с силой Моря ей было не потягаться, дух решительно расправила крылья и обернулась к горизонту. Паруса наполнились ветром — хорошим, как уверяли друг друга пираты. Жемчужина же знала: это обманчивое преимущество и продлится оно недолго. То, что Калипсо не обрушила на всех свой гнев в тот же миг, едва обрела прежнее могущество, вовсе не значило, что гнев этот утих. Пиратский фрегат под чёрными парусами первым устремился в бой под взмах мощных крыльев его хранительницы. Штормовые волны вгрызались в обшивку, скалились на форштевень и шипели под килем. Жемчужина глядела на кипящие воды с высоты утлегаря и, чувствуя, как море и ветер сопротивляются ей, лишь сильнее рвалась в битву. И она пришла — скорая и жестокая. Кураж, страх, ненависть, агония, ярость — всё смешалось, захлестнуло палубы невидимой волной, являя то, что многие потом называли «истинно пиратским духом». Его было не смыть жгучему ливню, не развеять шквалу, что раздирал паруса, не раздробить изрыгающим ядра пушкам «Летучего Голландца». Жемчужина ощутила эту силу — такую же мощную, как её собственная, но куда горячее: настолько, что по неосторожности могла спалить корабль, едва пламя в сердцах разгорится слишком сильно. Хранительница не сводила глаз с «Летучего Голландца» и берегла свою силу, свой огонь для него. Её не заботила ни застывшая в ожидании армада, ни взявший в свои руки штурвал Гектор Барбосса, ни водоворот, что породила ярость морской богини. Она ждала шанса, когда сможет сразиться не только за своего капитана, но и за собственную свободу. — Канониры по местам! Выкатить орудия! Губы Жемчужины исказил безжалостный оскал решительного хищника. Её неосязаемое тело пошло дрожью под гул пушечных талей и грохот орудий на лафетах. Её пламя устремилось в чугунные стволы и ядра. — Огонь! Огонь из всех орудий! Огонь бушевал в её глазах, разгораясь с каждым залпом лишь сильнее. Флагманы сошлись в пушечной дуэли на внешнем крае бушующего водоворота, но Жемчужина не замечала ни одного выстрела «Голландца», хоть палубы уже утонули в криках и крови. Она ждала. Не имея возможности покинуть свой корабль и ступить на палубу «Летучего Голландца», она могла лишь ждать, когда Морской Дьявол явится сам. Когда команды схлестнулись в отчаянном абордаже, взгляд духа скользил по палубе «Голландца» в поисках Джонса и Джека Воробья, но натыкался лишь на подсвеченные лихорадкой битвы лица и множество скрещённых клинков. Пиратский фрегат кренился и шёл в сторону, всё чаще оставаясь без присмотра рулевого на диких волнах, что норовили сбить корабль с курса и направить в кипящую пучину моря. Жемчужина вскинула голову от удара волны ниже ватерлинии. Круто развернувшись, она оказалась на полуюте; сильная рука ухватила штурвал. Ей это было и не нужно: со штертом и талями, что шли к рулю, она бы справилась и без помощи штурвала, но нет, сама того не понимая, она отчего-то повторила то, что сделал бы её капитан. Вокруг неё кипело множество маленьких сражений, каждое из которых приближало или отдаляло ту самую победу. Жемчужина не могла точно понять, за что именно бились люди, кроме как за свои жизни — бились отчаянно, жестоко. Сражались ли они за корабль тоже или «Чёрная Жемчужина» значила для них не больше, чем очередной порт в пути на другой конец света? Ведь на борту собрались не только те, кому корабль стал домом. Предатели, беглецы, мятежники… Ещё недавно враги, теперь они прикрывали друг другу спины. Но что заставило их пойти на такое? Неужели одной только жажды свободы было достаточно? Джек Воробей стремительной птицей взлетел на грот-марса-рей «Голландца», ухватившись за трос. Жемчужина проводила его долгим взглядом, её губы дрогнули под мимолётной улыбкой, которая тут же исчезла, едва по душу Воробья объявился Джонс и обнажил клинок. Жемчужина с готовностью подалась вперёд и, без сомнений, в тот же миг пришла бы на выручку своему капитану, — если б могла. Сокрытые бездонной тьмой глаза сместились в сторону: на квартердеке двое из команды Джонса задрали головы, переглянулись и подняли пистолеты на Воробья. Изящные пальцы легко пристукнули по рукояти штурвала — на опердеке шкот вскинулся змеёй и оттолкнул матроса с фитильным пальником к соседней пушке, что заряженной осталась без прислуги. Пират запнулся, грохнулся на колени и, услышав над ухом приказное: «Огонь», послушно поджёг запал. В ту же секунду залпом с «Голландца» снесло часть фальшборта. Пушка подпрыгнула, намереваясь завалиться на бок. Жемчужина тут же перехватила тали и брюк. Орудие грохнуло на лафете, стало как надо и выплюнуло ядро, снося часть квартердека и моряков, что открыли пальбу по Джеку Воробью. Жемчужина расправила плечи, приподнимая подбородок. А за её спиной, как брашпиль при отдаче якоря, с гудением вращался штурвал. Пока взгляд хранительницы неотрывно следил за дуэлью двух капитанов на рее над бездной, бездна потянула пиратский фрегат на дно. Жемчужина опомнилась слишком поздно. Слишком поздно поняла, что корабль разворачивает поперёк потока, и ещё немного — и он завалится на борт. Слишком поздно почувствовала расходящуюся по палубам дрожь. Фрегат застонал, подчиняясь потоку, плавно пошёл на правый борт. Коттон подскочил к штурвалу, чудом поймал рукояти и остановил вращение, стискивая зубы от того, что сопротивление выламывало суставы в локтях. Жемчужина успела рвануть руль, корабль подскочил на волне, развернулся по течению, но его повело дальше по инерции, ближе в центр водоворота — и, подобно сотне скрещённых клинков, две грот-мачты кораблей-противников столкнулись над бездной. Под силой удара киль «Чёрной Жемчужины» измученно скрипнул. Жемчужина оцепенела. Голос внутри неё выл от боли и злости: она поступилась первоочередным долгом, но ничего не могла с собой поделать. Глаза напряжённо следили за капитаном Воробьём, что болтался над пучиной, держась за сундук в руке Джонса. Она должна была заботиться о корабле, в противном случае даже победа пиратов ей бы ничего не дала, но вместо этого хранительница сосредоточилась на том, чтобы поймать Джека — любой ценой. Каждый из сотен и сотен канатов и тросов готов был по её приказанию стрелой устремиться и выхватить капитана из лап бездны. Будь кому-то из знакомых Джека дело до этого, её бы уже заверили, что Воробей уж точно выкрутится сам, правда, ничьим словам она бы не поверила. И всё же Джек Воробей и впрямь обошёлся без её помощи, а брошенный ею брас выхватил над водой рухнувшего с марсовой площадки Мартина. «Летучий Голландец» тянул «Жемчужину» на дно. Грот-мачта фрегата звенела от натуги, палубный настил вскрывался под жалобный стон раскалывающейся стеньги. Колонна мачты выла, сопротивлялась, выламывая днище. Сил нескольких человек, что пытались удержать падающую мачту, не хватало. Дух через силу отвела взгляд, затем заставила себя обернуться спиной к происходящему на «Голландце». У неё был долг, предназначение — и пари с Дьяволом. И это не могло — не должно было! — быть её желание: пренебречь кораблём ради его капитана. Ведь оно было совершенно неправильное. Поэтому она заставила себя отвернуться. Закрыть глаза. Откреститься от происходящего и остаться один на один со своим кораблём. Прочувствовать каждый ожог, каждую трещину, каждую надломленную деталь рангоута и лопнувший трос. Затем она вскинула руки. Вторя её движениям к грот-мачте и её верхним стеньгам копьями устремились канаты, впиваясь в трескающееся дерево с яростью голодных хищников. «Голландец» был сильнее. Тяжёлое мокрое дерево, пропитанное солью океанов и силой волн, сопротивлялось, давило, чтобы утянуть под воду, где у «Чёрной Жемчужины» не было шансов. С хрустом разлетелся грот-брам-рей. Хранительница распахнула глаза и крепче ухватилась за канаты, стискивая зубы, оттолкнулась крыльями от воздуха раз, другой, третий. Тросы лопались, на их место устремлялись новые, но она не отпускала, всё сильнее тянула назад, сопротивляясь «Голландцу». Каждый лопнувший канат обжигал её, точно плеть. Каждая трещина, проедающая реи, рассекала её руки. Каждая надломленная стеньга ломала ей пальцы. Пощады было не сыскать ни кораблю, ни его духу, но Жемчужина и не думала её просить. Ей некуда было отступать. У неё не было на это права, ведь цена проигранной битвы была слишком велика. Мистерия часто слушала рассказы Джека о свободе и тщетно пыталась понять его слова, но теперь — ощутила её. Пусть и как мощный порыв бриза, что стремился вырваться и умчаться прочь, за которым ей предстояло бесконечно гнаться. И великая тайна свободы оказалась простой — волей выбирать цену собственной жизни. Порванными струнами один за другим лопнули стень-ванты. Грот-мачта поддалась «Голландцу». Жемчужина невольно вздрогнула: наклонённой мачтой, точно ломом, раскалывало днище, и киль начал расходиться. Шпангоут загудел. Ей остался безрадостный выбор: лишить корабль крыльев или хребта, что в конечном итоге будет значить одно — смерть. «Летучий Голландец» вдруг отяжелел, будто море перестало его держать, и рвался на дно, словно сброшенный якорь, при этом не желая отпускать «Чёрную Жемчужину», как утопающий, что готов утянуть в глубину другого, лишь бы не погибать в одиночку. «Джонс…» Глаза хранительницы вспыхнули. На мраморных губах медленно, смакуя каждое мгновение, проявилась холодная улыбка, куда больше похожая на оскал обнажённого клинка. На палубе зарядили книппели, зашипел фитиль. Морским вихрем Жемчужина взвилась над кораблём и под пушечный залп рванула грот-мачту на борт. Книппель раскрошил грот-бом-брам-стеньгу «Голландца». «Чёрная Жемчужина» круто взяла на правый борт, вырываясь из глаза шторма. И только после хранительница обернулась. Ни сгинувший во тьме «Летучий Голландец», ни победа в дуэли не ободрили её так, как разодранный фор-марсель, что нёс навстречу бейдевинд. В миг, когда «Летучий Голландец» остался без капитана, Жемчужина по-настоящему испугалась — того, кто станет следующим. Теперь она неотрывно следила за парусом, ведь единственной наградой за победу в этом бою было возвращение её капитана. Джек Воробей вернул на борт «Чёрной Жемчужины» не только королеву Суонн и капуцина Барбоссы, но и огонь, что успела затушить смешанная с морем кровь. Он взлетел на мостик с разъярённой решимостью, которая даже его самого безгранично удивляла. Нет, вступая в войну, Джек Воробей не мог поклясться, что пираты — и его собственный корабль — одержат победу. Ему хотелось в это верить, но расчётливый ум брал верх… ну и без чутья не обошлось. И всё же Джек оказался не готов к той плате, которой стоил их недолгий триумф. И грядущее сражение было боем не только с флагманом Беккета, но и с его собственными сомнениями. Быть может, взгляни он в пылающие тем же огнём глаза хранительницы своего корабля, услышь то, что она могла бы ему сказать, это была бы не отчаянная, а вполне осознанная смелость. Но нет, Джека Воробья окружала непонимающая, пропитанная страхом тишина. Жемчужина возникла за спиной капитана, расправила крылья, отгоняя морок ужаса, что обступал его со всех сторон, прикрыла глаза, прислушиваясь к движению под водой, и, устремив взгляд на «Решительный», позволила себе улыбнуться.***
Солнце — гигантское и оранжевое — всё же ползло к горизонту сквозь туманную дымку облаков. Джек вопреки привычке сидел против окна, закинув ноги на стол, гоняя по кружке тёплый ром и не сводя глаз с тусклого светила. На лице у капитана было безрадостное выражение, а края усов чуть приподнялись в раздражении. Тоска. Воробей всем сердце ненавидел это чувство и те моменты, когда оставался с ним один на один. Тоска заставляла его становиться честнее, в первую очередь, перед самим собой, а это было совсем не то, чего пиратскому капитану хотелось на досуге. Но, увы, повязав свою душу с морем вечным контрактом, он не учёл, что невидимым дополнением к нему станет периодическое тоскование. По кораблю, по свободе, по морю, по былым временам, по привычному укладу вещей и новым приключениям. В пору такой хандры у капитана Воробья обычно была не лучшая жизнь, а потому он оправдывал тоску то ли унылыми стенами тюрем, то ли мрачными одинокими вечерами и знал, что она непременно пройдёт, едва парус наполнится ветром. Сейчас же бриз гнал любимую «Чёрную Жемчужину» к берегам Эспаньолы, заставляя едва ли не парить над волнами. Корабль, чьи трюмы были полны ценного товара, ждал радушный приём во множестве портов, а команда с готовностью принялась бы рассказывать об удачных авантюрах и между делом прославлять капитана. На суше самого Джека Воробья ожидали два выигранных спора и знакомый торговец с очередной редкой вещицей. Ром на борту был добротный, ямайский, две особо нетерпимые к пиратам империи вновь увлеклись грызнёй между собой и оставили моря без присмотра. Удача сияла ярче полуденного солнца, а тут — тоска. Джек вздохнул, поочерёдно закрывая глаза, и примостил кружку у самого края стола. «Иногда случается то, чего мы боимся больше всего, чтобы потом мы благодарили небеса за это». Воробья потянуло на философские думы и чуть-чуть в сон, а ему не хотелось ни того ни другого. Рывком сбросив ноги со стола, кэп резко поднялся и направился к двери, затем вернулся за треуголкой, бросил мимолётный взгляд в кружку и покинул каюту. Ветер был попутный, и корабль не нуждался в дополнительном присмотре, людей на палубе можно было пересчитать по пальцам одной руки. Джек слегка кивнул мистеру Гиббсу, что, лениво почёсывая скулу, поднимался на полуют, и неспешно направился к фок-мачте. Вечерний бриз — свежий и лёгкий — взбодрил капитанскую голову и, опережая кэпа, вернулся к своей фаворитке. Жемчужина стояла у бушприта, сцепив руки за спиной, — именно этим она привлекла внимание Джека, ибо никогда так не делала. Волосы её были распущены, отданы на волю резвого ветра, лоснились под закатным солнцем и блестели, подобно шёлку. Она стояла с закрытыми глазами, слегка опустив голову, и приближения Джека словно бы и не заметила. — Чем занята? — полюбопытствовал Воробей, убедившись, что доски скрипнули достаточно громко. Жемчужина открыла глаза, глянула искоса, а затем перевела взгляд куда-то вдаль. — Полагаю, прощаюсь. — О, вот как? — иронично хмыкнул Джек, покачнувшись на пятках. — Ты куда-то собралась? — На мили кругом не было ни единого клочка суши, а до ближайшего порта путь занял бы пару-тройку дней. Жемчужина медленно перевела взгляд на кливер. С высоты сорвался озорной порыв, взбил её густые локоны. Она глубоко вдохнула пропитанный свежестью воздух и взглянула на капитана. — Моё время вышло, Джек. — Голос её прозвучал спокойно и мягко, так что даже хвалёная чуйка удалого пирата сработала не сразу. — В каком это смысле? — скороговоркой отозвался Воробей, чуть хмурясь. Жемчужина запрокинула голову. — Этой ночью на небе взойдёт моя последняя луна. Джек осторожно проследил за её взглядом, присмотрелся к пышному кучерявому облаку и нахмурился ещё больше. — Погоди-ка, — протянул кэп, двумя пальцами чесанув подбородок, — ты ведь о проклятии Джонса, верно? Тринадцатая луна… значит, оно вот-вот падёт? — просиял он. — Чудесные новости, разве нет? — радостно вскинул руки Воробей, а в душе у него всё застыло: как застывает море перед яростным штормом, как застывает команда перед кровавым боем. Жемчужина посмотрела на него — прямо и смело — и плавным движением заправила за ухо непослушную прядь волос. Её плечи слегка приподнялись. — Хотела бы я, чтобы это было так… — покачала она головой. У Джека на языке горчило недовольство, шестое чувство подсказывало что-то, просилось к рупору внутреннего голоса, а он его нарочно затыкал всё сильнее. — Но?.. — нотки в его тоне стали ниже. Жемчужина кротко улыбнулась: она заметила, как ветер забавляется со спутанными волосами Воробья, отчего тот становится похож на дикобраза с солнечными иголками. Затем она вздохнула и подтянула левый рукав. Джек подавился воздухом на вдохе и даже отступил на полшага. Жемчужина меж тем закатала другой рукав, затем распустила шнуровку рубашки и оголила плечо и часть шеи. Джек молчал. Глаза его потемнели, брови сошлись у переносицы, а пальцы впились грязными ногтями в потёртый ремень. Про себя Воробей часто сравнивал Жемчужину с фарфоровой куклой: её кожа была так же бледна, сдержанная красота манила и настораживала, и долгое время прекрасное лицо не выражало никаких эмоций. И теперь ему стало жутко — фарфоровая кукла разбилась. Её тело покрывали чёрные трещины, опутывали сетью безыскусных узоров. Кожа всё ещё оставалась бледной, и только поэтому она оставалась собой — а не обгоревшей корабельной скульптурой, что снисходительно отторгло море. — Это всего лишь часть. Ты видел меня настоящей однажды, в Тайнике, когда я… Это к лучшему, что ты не помнишь. — Она несмело глянула на капитана и перевела взгляд на море, с которым всегда могла найти общий язык. — Лунный свет покажет, что я теперь на самом деле. В голове Джека громким набатом звучал её тихий голос. Теперь он знал, что это её голос, её песня, та самая, что она часто напевала в их заключении в Долине Возмездия. Та самая, что ненадолго укрощала агонию его души. Теперь он вспомнил, вспомнил каждый момент, когда слышал этот голос вновь, уже в этом мире, вспомнил, как эта песня поселила в его душе и мыслях сомнения, но оказались они недостаточно сильны, чтобы осмелиться в них поверить. — Ты злишься на меня? — даже сейчас её всё ещё волновало его мнение. Да, он злился. Исходил пеной от ярости и ненависти, которые не на кого было обрушить, и оттого они всё с большим остервенением разрывали его изнутри. Всё повторялось, как много лет назад, когда всем назло он шёл напролом с одним лишь «Она будет моей». Что угрозы? Что здравый смысл? Что врождённое чутьё? Он поклялся — ни перед дьяволом, ни перед богом, а перед самим собой и… перед ней. И то был первый раз, когда он решил свято следовать клятве до конца. И каждый шрам, каждая потеря стоила того момента триумфа, когда, покорно повинуясь его руке, «Распутная девка» уходила прочь из гавани — только его. В этом моменте он отчаянно желал спастись потом, когда его корабль полыхал и бессмысленно шёл на дно. Годы нескончаемой погони, чтобы рождённая из пепла «Чёрная Жемчужина» — стала его. Уже одержимостью, а не просто кораблём. И чтобы снова пришлось платить по счетам. Он снова пренебрёг правилами, привык, что закон создан для того, чтобы его нарушать. Научил этому и её. И вместо триумфа ему достался гнев. Она его не заслужила. А был ли смысл ненавидеть самого себя? Теперь? Джек протолкнул ставший поперёк горла ком и, чуть вздёрнув подбородок, заметил с мягким возмущением: — Прощаешься с кораблём, но не с его капитаном. Её глаза заблестели звёздами в ночном небе. Она подняла на него светлый взгляд. — Я не знаю, что тебе сказать, мой капитан. Когда я думаю о тебе, я не могу понять своих мыслей и… — она запнулась и приложила руки к груди, — того, что здесь. Своих… чувств. Их слишком много. Я не знаю, как это сказать, — её голос дрогнул от беспомощности. В иной ситуации Джек Воробей бы ехидно фыркнул, но сейчас лишь дёрнул губами в обманчивой улыбке. Кто-то внутри него хотел тут же отозваться: «Я тоже». Кто-то, кого пиратский капитан боялся понять. Этот кто-то твердил ещё более несусветную чушь: что капитан Джек Воробей, в котором достаёт упорства и который не привык отступать, должен смириться прямо сейчас и не тратить драгоценное время на очередное спасение. Джек всё же ехидно фыркнул, правда, про себя. Карий взгляд поднялся по утлегарю к верхней шкаторине паруса и заставил капитана поморщиться: солнечный диск коснулся горизонта. — А что ты говоришь кораблю? Жемчужина смущённо улыбнулась и ласково провела рукой по стволу мачты. — Я просто хочу, чтобы он вечно стремился к горизонту как ныне, так и впредь. Чтобы бриз наполнял паруса, чтобы не смолкали волны за бортом, чтобы ни одна гавань, ни один берег не держали его, чтобы ты всегда был его капитаном и… чтобы больше не было жертв. — Кроме одной последней? — вскипел Воробей. Жемчужина тут же обернулась. — Постой… — Джек взмахнул рукой, прищуриваясь. — Что-то не сходится. С чего вдруг «твоя последняя луна»? — Он перебрал пальцами, попутно перебирая в голове даты. — Срок тринадцатой луны ещё не скоро. В эту минуту Джек Воробей как никогда готов был спорить — и с ней, и с Калипсо, да хоть с самим Дьяволом, но на деле спорил с собой: с тем же Джеком, который когда-то решил, что покинуть собственный корабль после битвы — хорошая затея. Взгляд Жемчужины потускнел. Воробей поймал вдруг себя на неуместной мысли: сейчас он может спросить её о чём угодно, попросить доверить любой секрет или тайну моря, и она покорно расскажет, ведь, похоже, иного момента не представится. — То была не единственная моя сделка с Джонсом. — Джек невольно отступил; с языка сорвалось неслышное: «Чтоб тебя!..». Жемчужина сцепила руки спереди, пальцы нервно переплелись, взгляд упёрся в перевязь на груди Воробья. — Перед битвой с «Летучим Голландцем» я заключила с ним пари: если мы победим, я стану свободной. Морские сделки непреложны: пусть Джонс не успел сам исполнить данное слово, мне оставалось лишь признать свою победу. И я… струсила. — Она задержала дыхание на несколько секунд. — И не сделала этого. А затем… — Она метнулась к Джеку, он даже встрепенулся, чтобы её поймать. — Затем ты заставил меня выйти той ночью! — Её сверкающий взгляд Воробья совершенно обескуражил, но кэп всё равно самодовольно вскинул брови. Жемчужина приподняла плечо. — Покидая кубрик, я смирилась, что это будет последнее моё исполнение долга, и мне было довольно того, что я помогу кораблю и его капитану. — Она смущённо улыбнулась, взглянула на него сквозь ресницы. — Той ночью, Джек, ты заставил меня обрести свободу, — на одном дыхании выговорила Жемчужина. Воробей моргнул, приподнимая губу: в его голове никак не вязались вместе слова «заставил» и «свобода», как и её страх и радость той ночью. Она испугалась свободы. Капитана Джека Воробья подобный страх, что порой подбирался ближе и коварно шептал на ухо, лишь раззадоривал — скорее пускаться в путь в новый день или в новые воды. — Быть может, — прервала повисшее молчание Жемчужина, — проклятье луны удержало бы меня здесь чуть дольше, но, — она склонила голову набок, — лучше оставаться по доброй воле, чем в цепях. Джек подавился сухой усмешкой, а глаз, как назло, зацепился за шрамы на её плече. Скрипнули зубы. — Почему же ты ничего не сказала? — Он в упор уставился на неё серьёзным взглядом, отчаянно надеясь, что ответ не окажется глупостью, какой-нибудь мелочью, которую бы ничего не стоило исправить. — Ты бы всё равно ничего не смог поделать, — покачала головой Жемчужина. — Такова воля Моря. — Капитан обречённо вздохнул и злобно зыркнул на лазурные воды. — Даже когда я стала человеком, Море хранило меня. Чтобы продолжать быть хранительницей корабля, я черпала его силы, что оставались во мне… и даже когда их не стало. Но беря — отдаёшь. И с каждым разом всё больше. Голос во мне твердил, что глупо взывать к Глубинам, но здесь, — она прижала ладони к груди, — было что-то, из-за чего я не могла поступить иначе. — Она подняла взгляд на Джека: всё ещё сверкающий любопытством, но уже спокойный. — Это значит — быть человеком, да? Воробей неохотно кивнул, его глаза чуть прищурились от мелькнувшей улыбки. — Верно, — выдохнул он. — Иногда люди совершают, на первый взгляд, глупые поступки. — Его тёплый взгляд скользнул к Жемчужине, с отточенной быстротой обрисовал её силуэт. — Когда на кону самое ценное, что у них есть. — Но я не жалею, — с горделивой уверенностью заявила она, её губы скрасила спокойная улыбка. — Корабль — всё, чем я была и чем желала быть. Без тебя я всего лишь пепел. — Джек подавился воздухом и тут же принялся сосредоточенно чесать подбородок, собрав брови у переносицы. — Я увидела твой мир и прожила иную жизнь, ту, которой у меня не могло, не должно было быть, а у всего есть цена. Жемчужина слегка повернула голову к морю. Солнце ярко подсвечивало её совсем человеческие глаза, на иссиня-чёрной радужке плескалось золото заката. Джек невольно залюбовался и даже испустил какой-то странный выдох — почему-то лёгкий, никак не под стать тому, что поднималось в душе. — Знаешь, мне нравится быть капитаном. А без тебя — я всего лишь Джек Воробей. Она быстро обернулась, ветер взбил её длинные локоны, и на миг за её спиной будто вспорхнули крылья. Большие глаза взглянули на Джека со смятением. Ему и самому было неуютно от подобных откровенностей: ни с одной женщиной прежде он не позволял себе такого, даже будучи пьяным, а сейчас он не выпил и капли рома. — Но всё ведь теперь как должно, и «Чёрная Жемчужина» останется с тобой, — проговорила она таким тоном, словно пыталась успокоить и убедить в том, что всё идёт своим чередом. — Всего лишь корабль… — выдавил Джек. — И снова придётся за это платить? — Он впервые возненавидел собственный корабль. Это чувство будто взорвалось внутри, а вместо шрапнели в душу вонзились сотни воспоминаний, в которых он теперь всё больше запутывался. Несколько секунд Жемчужина не сводила с капитана внимательного взгляда, затем медленно опустила глаза на чёрную сеть, что испещряла её руки. — Это моя судьба, и я приму её. — А что, если это уже не только твоя судьба?.. — проворчал Воробей, уткнувшись в её запястье невидящим взглядом. Жемчужина взглянула на него с ярким и милым смятением. С последним лучом солнца власть перейдёт к лунному свету, что растворит её в холодном серебре. Он не готов был остаться с пеплом на руках. Снова. Да он, чёрт возьми, тоже не знал, что ей сказать, вернее, что именно сказать, ведь сказать хотелось много. А времени — минута? Он уставился на неё, как на свой позабытый компас, ища ответа — может, не простого, но вразумительного. А она спокойно улыбалась ему, будто ей и больше ничего не надо было — только чтобы капитан был рядом в её последний миг. Как раньше. Судьба-затейница любила забавляться: они вместе горели от руки Беккета, вместе исчезали в пасти кракена, вместе сражались с Морским Дьяволом. Вот и сейчас, что подтолкнуло его выйти на палубу, если не знающая рука Судьбы? Наверное, этого оказалось достаточно, чтобы победить в споре с собой и прислушаться не к смекалке и пиратскому чутью, а к чему-то большему, тому, что пылало — здесь. Жемчужина медленно обернулась к закатному горизонту. Небо полыхало пламенем: что началось в огне — в огне должно было и кончиться. В её глазах вдруг заблестели слёзы, но она лишь расправила плечи и гордо приподняла подбородок. Последний осколок солнца погрузился в море, и лунная полусфера ярко проступила на чистой синеве. Джек схватил Жемчужину за руку, быстро и резко, словно попытался уберечь от пули. И поймал её растерянный выдох горячим поцелуем. Едва он коснулся её губ, его глаза резко распахнулись, являя клокочущий жар и безжизненную пустоту ада. Он искал того, с кем может быть свободным. И он её нашёл.