По обеим мишеням

- Как прошло собрание общества анонимных алкоголиков? - насмешливо прокричал из своей комнаты Питерс, когда за Саймоном хлопнула входная дверь. В ответ ему прозвучала тишина. Точнее, было слышно лишь то, как Фриман разулся, поставил свои ботинки на полку для обуви, снял куртку и повесил её в шкаф. Как он зашёл в ванную комнату, помыл руки. Затем его шаги приблизились к комнате Питерса, он без стука прошёл внутрь, улыбнулся и сел на краешек кровати, где с книгой в руках лежал Рэй. - Знаешь. Это было неплохо. Конечно, я ожидал немного больше действий... Групповые упражнения, что-нибудь на доверие, на поднятие командного духа... - Саймон остановился, чтобы вдохнуть - но и это было вполне неплохо. В моей группе оказались панк и девушка, которые были сегодня у психиатра. И вообще было много интересного и нового... Мы познакомились, почти все рассказывали свою историю, каждый говорил, как давно здесь и почему. Каждый называл что-то, что ему нравится, а что он хотел бы улучшить. Сегодня каждый из нас должен был описать самое яркое воспоминание из детства. Некоторые наставники сопровождали своих подопечных, сидели в другом конце комнаты и пили кофе. Собственно, там были почти все наставники... Кроме тебя и ещё одного. Рэй заинтересованно слушал Саймона и опустил книгу, смотрел, как загорались глаза Саймона по мере того, как он вдавался в подробности своего первого дня. Рэй уже переставал его слышать и по-доброму ухмыльнулся. Рассказ Саймона походил на его собственный, в первый день в первом классе. Он вернулся домой, сбросил портфель, который был в два раза больше и тяжелее него самого, сел за обеденный стол на кухне и начал рассказывать взахлёб. Его мама сидела рядом и широко улыбалась, удивлённо переспрашивая: "Да ты что?!", и он тогда вдавался в ещё большие и большие подробности о том, сколько учителей его похвалили, скольким девочкам он помог донести портфель, как часто он тянул руку, как много нового он узнал. Он рассказывал и рассказывал, поедая грибной суп ложка за ложкой. А в конце, когда у него уже не хватало воздуха в лёгких и супа в тарелке, чтобы продолжить свой рассказ, его мама встала и поцеловала его в макушку со словами: "Какой же ты у меня молодец!", и гордость переполняла его в тот момент, глаза его горели огнём. Он хотел, чтобы она каждый день могла гордится им, он хотел быть самым лучшим... Вдруг Рэй заметил, что Саймон молчал и пристально смотрел на него последние несколько минут, как минимум. Рэю стало безумно стыдно за то, что он только ухмылялся, погрузившись в свои мысли, и совсем не слушал Фримана. - Прости... - с вялой улыбкой прошептал Питерс, - я слишком задумался. - Я остановился на том, что большинство в этой группе - очевидные агрессоры. Кто-то тут за драки, кто-то за крупные ссоры, публичное проявление агрессии, чрезмерное употребление алкоголя... Почти все. Но я так и не понял, за что тут девушка, которую мы видели в приёмной. Кажется, она тут не случайно, но и не известно, за что. Она единственная, кому не разрешают рассказывать свою историю. Якобы чтобы не травмировать её воспоминаниями, но я в это слабо верю... - Саймон, ты не можешь узнать каждую историю... Как бы тебе ни хотелось. - Я просто пытаюсь понять, что тут делаю я. Ты ведь и сам этого не понимаешь, тоже видишь разницу. Я верю, что есть какая-то связь... - он смотрел Питерсу в глаза, как если бы это могло заставить его сказать правду или хотя бы всё, что он знает. - Если ты не заметил... Она ведёт себя не слишком-то женственно. Полагаю, она здесь просто из-за ориентации или из-за сопутствующих особенностей поведения. - сухо сказал Рэй и снова уткнулся в книгу. У него не было никакого желания говорить на эту тему. Это было той частью деятельности "ОБА", которую он никогда не одобрял. Саймон же оказался в тупике. Он прочёл язык тела Питерса, и других объяснений ему уже не требовалось. - А за что тогда здесь я...? - спросил он уже шкаф, стоявший напротив кровати. Какое-то время в комнате звенела тишина. Рэй смотрел только на тонкие бумажные страницы, хоть в этом и не было необходимости - он знал каждое слово наизусть. Саймон же всё продолжал перетасовывать в голове колоды из мыслей в попытках найти ответ на волновавший его вопрос. "Мы замерзаем, чтобы затем согреться. Мы садимся на диету, чтобы затем сполна насладиться запретным плодом. Мы пытаемся бросить пить и курить, чтобы не выдержать и сорваться. Мы ссоримся, чтобы затем помириться. Мы плачем, чтобы снова улыбнуться. Мы врём, зная, что потом сознаемся. Мы падаем, чтобы вновь подняться. Мы расстаёмся, чтобы в очередной раз влюбиться. Мы живём. Всего лишь чтобы однажды умереть. Мы боимся замёрзнуть. Долго не можем отважиться сесть на диету, бросить пить и курить. Долго избегаем ссор. Боимся показать свои слёзы. Стремимся не упасть. Мы никогда не можем так просто распрощаться с тем, кто неожиданно стал нам не нужен. Единственное, чего мы не боимся - это жить. Нам ведь гораздо страшнее умирать. Единственное, чего душа человека боится больше, чем привычного беспокойства, так это такого чуждого вечного покоя. Она не может существовать вне контраста чёрного и белого, вне человека. Ведь сам человек - это просто контраст: переходная форма между неосознанным существом и высшим разумом." - слегка хриплым голосом прочёл наизусть Питерс отрывок из книги, которую держал в руках. - Кто автор? - Маркус... Роланд. - Как раз вчера я читал его книгу. Нашёл у тебя под кроватью, "Одинокое каменное сердце", он как будто писал её, одним глазом заглядывая в самую душу главному герою. Как будто бы мог видеть его насквозь... Он ещё пишет? - Нет. К сожалению, уже семь лет тишина. Да и я уже давно не держал его книг в руках... - Рэй приподнялся с кровати, чтобы продемонстрировать пёструю обложку измятого сборника стихов совершенно другого автора - Просто эту цитату я помню наизусть. - Ты сегодня пойдёшь наверх? - с тщетно скрываемым любопытством спросил Саймон. - Нет. Сегодня, как и планировалось, составлю тебе компанию. Как насчёт партии в "Монополию", "Змеи и лестницы", шахматы, карты? Рэй улыбался, мысленно перебирая полки шкафчика, где лежали все эти настольные игры и ждали своего часа... Мало с кем у Питерса возникало желание вспомнить молодость, поэтому лишь иногда он доставал измятую колоду карт и в одиночестве раскладывал пасьянс за пасьянсом под давно забытые хиты прошлого. Он мог бы просто играть на экране, но разве было бы это хоть отдалённо похоже на настоящий пасьянс..? Он мог чувствовать. Наконец-то он не только видел, но и чувствовал каждую карту: каждый нё загнувшийся угол, каждый разрыв, каждый залом, каждое пятнышко. Он вертел в руках деревянные фигурки, каждая из которых со своим особенным стуком вставала на шахматную доску. Он видел маленькие сколы, потёртости, неровности, едва заметные отличия между казавшимися одинаковыми ферзями, между пешками. Маленькие металлические фигурки из "Монополии" нагревались в руках, игральные кости тихонько гремели, неустанно шуршали помятые карточки с указаниями и бумажные деньги. Тихим стуком приземлялись на игровое поле зелёные пластмассовые домики, один за другим, пока не превращались в красный отель. Он говорил. Впервые за долгое время он говорил без умолку, говорил ни о чём, шутил, смеялся, и не боялся этого. Что такого особенного было в Саймоне, что заставляло не просто верить, но и доверять ему...? Что-то неуловимое для всех органов чувств, что-то непременно должно было существовать. Просто требовалось рациональное объяснение столь нерациональному поведению Рэя. Но ничего, абсолютно ничего не было. - Сегодня многие рассказывали о том, что осталось наверху... Рассказывали, в основном, как вернутся к друзьям, к родным, к золотой рыбке, в конце концов. А я сидел и думал о том, что в моей квартире нет даже цветка. Что в моей жизни нет абсолютно ничего, кроме меня и моей квартиры. Никто и ничто не ждёт меня там, наверху. - Саймон пристально смотрел в глаза Питерсу. - Почему же..? - ухмыльнулся и вздохнул Рэй - Свобода. - Разве в поисках свободы ты поднимаешься наверх? Разве ради этого выбираешься отсюда? - Ради настоящего проливного дождя. Ради ветра. Ради того, чтобы сидя в парке выкурить сигарету. Ради того, чтобы прогуляться по проспектам в свете звёзд и Луны. Ради очередной отчаянной попытки вернуть то, что потеряно, казалось, навсегда... - Питерс замолчал, сглотнул, а затем продолжил. - Покой.