По обеим мишеням

В ту ночь Рэй отчаянно пытался заснуть. Он ходил взад и вперёд по комнате, подобно зверю в клетке. Он то и дело нырял под кровать, выуживал оттуда очередную книгу, раскрывал её на первой попавшейся странице, закрывал и отбрасывал в сторону. Казалось, он искал что-то определённое, но сам не ведал, что. Казалось, он просто ждал какого-то знака свыше. Определённую книгу... Страницу, абзац, предложение, слово... Абсолютно не важно, что. Что-то должно было послужить этим самым знаком. И именно в тот момент, когда он сел на кровать и тяжело вздохнул, за окном включился автоматический полив. Это означало, что пробило ровно четыре часа... Для кого-то уже утра, а для кого-то ещё бессонной и беспокойной ночи. Холодный свет искусственных звёзд становился всё теплее, мягче, обретая желтоватый оттенок и постепенно становясь менее ярким. И именно это стало для Питерса знаком свыше, сигналом к действию. Он собрался с мыслями и вышел на улицу: в своих потёртых домашних штанах, в измятой футболке, с взъерошенными волосами и совершенно разбитый. Рэй стоял босиком на мокрой траве, из-под земли несмело выбивались брызги прохладной воды, попадая на его одежду, оставляя мокрые следы, заставляя её прилипать к телу и мокрой холодной тканью свисать, притягивая тело к земле. В таком виде его едва ли кто-то заставал в последнее время. Даже он сам не мог себе позволить увидеть эту сторону своей души. Но в это мгновение Питерсу было всё равно, как если бы во всём мире существовал только он один. Много лет Питерс спокойно жил в этой симуляции, соблюдая все правила, будучи блюстителем порядка и придерживаясь распорядка дня. Сухая, скучная жизнь, доведённая до автоматизма. Только сейчас он понял, что всё это время волок жалкое существование, вот уже семь лет. А, может... С самого рождения. Всё в нынешней жизни казалось Рэю пустой тратой времени и ресурсов. С определённого момента его жизнь всецело принадлежала организации "ОБА", но никак не ему, не Рэю Питерсу. "Какой вообще в этом смысл? Во всём этом?" - кажется, всего один раз в жизни Питерс задавался этим вопросом. И до сих пор он ни на шаг не приблизился к ответу... Саймон проснулся, когда после тихих шагов в тишине раздался звук захлопнувшейся входной двери. Фриман ещё долго оставался неподвижно лежать в тёплых объятиях постели, прислушиваясь и вглядываясь через дверную щель в темноту. Больше в квартире не прозвучало ни шороха, тем не менее, что-то нарушало покой Саймона. Возможно, это была смена освещения за окном... Возможно, звук утреннего полива. Именно он заставил Саймона почувствовать, насколько пересохло у него в горле. Жажда оказалась сильнее его желания остаться нежиться в тёплой постели. Фриман стоял на кухне со стаканом воды в руке. Он смотрел в окно, пристально вглядываясь в фасады соседних типовых домов. Нигде ещё не горел свет, ни в одном окне не мелькнул даже жалкий силуэт. Наконец, после долгих плутаний, взгляд Саймона соскользнул на лужайку перед их домом. Рэй стоял босиком на траве под брызгами аппаратов для полива, спиной к нему и всматривался в искусственное небо. Саймон проследил за этим взглядом, и вряд ли Питерс пытался увидеть что-то конкретное, скорее, просто блуждал от одной звезды к другой, абсолютно ничем не отличающейся от других сотен звёзд на искусственном небосводе. И, наконец, Фриман увидел, как тело его наставника постепенно расслабляется, как ноги сгибаются в коленях, и он медленно опускается прямо на мокрую траву под струи воды. Глубочайшее отчаяние читалось не только в позе Рэя, но и в каждом отдельном движении. Настолько же неудержимым было желание Саймона мигом спуститься вниз и увести Питерса оттуда как можно скорее. Спасти, укрыть от отчаяния или хотя бы утреннего холода. От того, чтобы кто-то другой стал нечаянным свидетелем минутной слабости и не смог понять, не смог помочь, не смог спасти... Сам же Рэй, пожалуй, хотел только одного... Чтобы хоть кто-то избавил его от его бренного тела, от его воспалённого сознания и больного разума. От всех воспоминаний и чувств, что скрывало шальное сердце. И он отчаянно просил о помиловании, то Бога, то самого Дьявола, пусть, знал, что ни тот, ни другой не сниспошлют ему спасение. Правда, через несколько мгновений за его спиной хлопнула дверь. Рэй не нашел в себе ни сил, ни смелости обернуться. И без того он знал наверняка, что кто-то стал свидетелем его падения, увидев его из окна. Единственное, о чём молил Питерс - чтобы этим кем-то не был Фриман... Однако Рэй нутром чуял обратное, не оставляя себе даже малейшей надежды, и это заставляло чувствовать себя ещё большим кретином, чем если бы этим кем-то оказался чужой, совершенно незнакомый, человек. Краем глаза Питерс увидел, как неуверенно Саймон подошёл и сел по-турецки на траве. - Не спится? - самым тихим шёпотом спросил он Питерса. В ответ прозвучала звенящая тишина - даже аппараты для полива остановились, и больше не прозвучало ни звука. Саймон тем временем перебирал пальцами мокрые травинки и всматривался в идеальный газон... Такой густой, идеально подстриженный, без единого сорняка, без единой неровности. Рэй продолжал пустым взглядом блуждать по искусственному небу. - Это так глупо... - тихим хриплым басом, но, казалось, одними губами произнёс Питерс. - Что глупо? - искренне не понял Саймон, уткнувшийся взглядом в ту же точку, что и Рэй. Да, на небе ничего не было, как он и ожидал. Эти двое просто стремились избежать неловкого столкновения глаз. - Глупо сидеть здесь... Смотреть замыленным взглядом. Не понимать, зачем вообще всё это... И что такое это самое "всё". Кажется, уже сейчас, вот-вот, жизнь изменится. Но только чувствуешь, как постепенно теряешь всё то, что, как казалось, ты имел. По-сути же у тебя никогда и ничего не было, нет да уже и не будет. Ничего тебе не принадлежит, кроме жалкой жизни, которую тебе придётся волочить, пока срок аренды не истечёт. Знал бы наверняка, когда - мог бы хотя бы подготовиться. А так ничего, ровно ничего не происходит и не меняется, изо дня в день, и в неделю, и в месяц, и в год... Всё думаешь о том, что потерял и о том, чего никогда не имел - о том, что могло бы быть в твоей жизни. Всё думаешь о людях и вещах, которые когда-то в ней были. Вспоминаешь то, как не дорожил ими, как потерял... И теперь, зараза, жалеешь. - Рэй остановился, переводя дыхание. Он и сам не понимал, зачем говорит всё это Саймону, но просто не мог остановиться. - А знаешь... Что было первым, что я потерял в своей жизни? Саймон молчал в ответ. Конечно же, он не знал. В его голове вертелось множество вариантов. "Покой"... Этот ответ отдавался эхом в голове. Но он молчал. Он знал, что то был просто риторический вопрос, ответ на который должен был стать продолжением темы. Фриман видел, как Питерс распалялся по ходу рассказа. "Зараза?" - переспрашивал себя Саймон. Пожалуй, впервые Питерс позволил себе вольно выражаться вслух при нём. - Дурацкий плюшевый щенок... - наконец-то, выбиваясь из контекста, ситуации и темы прозвучали его слова - Мне было-то всего пять лет, а я всё отлично помню, как вчера... Мы были в отпуске: я, родители и мой дядя. В первое же утро мы все вместе пошли завтракать, и в лучших традициях пятилетнего ребёнка я везде носил с собой маленького плюшевого пса. Мы уже собирались приступить к еде, когда моя матушка решила пересесть за столик на улице. Взрослые взяли в охапку тарелки с едой и меня, и мы вышли на террасу. Уже когда мы собирались уйти, я вдруг вспомнил про своего щенка. Почти в слезах я бегал по огромному залу мимо официантов, мимо посетителей, среди леса из массивных столов, накрытых идеально белой тканью. Я бесстыдно задирал скатерти как длинные юбки в поисках того самого стула, на который заботливо усадил свою игрушку. Персонал отеля, родители и дядя отчаянно пытались мне помочь, но ничего не вышло. Пса было уже не вернуть. Подумаешь... Один из десятков игрушек, не самый любимый, не самый симпатичный щенок, который сейчас пришёлся бы мне размером с ладонь. Все думали, что ещё забудется. Родители думали, что просто купят мне другую игрушку, и всё пройдёт, утихнет как бушующая стихия. А нет. Всё ещё я помню этого дурацкого пса. - Рэй тяжело вздохнул... Он напоминал Саймону ребёнка: маленького, ранимого и беззащитного. В мгновение ока исчезло всё впечатление о нём как о взрослом солидном мужчине. Было видно, как внутри Питерса, как выброшенная на сушу рыба, содрогалась душа, лишённая покоя. - А самое смешное... Что всю жизнь более всего я боялся как-то так же потерять что-то, кого-то. Потерять как дурак: по собственной глупости, неосмотрительности, невнимательности. Боялся упустить что-то важное за повседневным, будничным. Многого боялся, но страх, к сожалению, не движет, и даже не учит... Только боль. Но когда приходит она, уже непременно слишком поздно что-то менять. И я всё равно упорно терял, всё равно постоянно упускал. До тех пор, пока не потерял всё, до последней капли, до последнего человека... Пока не понял, что лучше и вовсе ничего не иметь, чем всю жизнь бояться потерять, и с тех пор новый страх окутывает меня... Страх обрести. Саймону хоть как-то хотелось помочь Рэю снова обрести покой, избавиться от страха, но по рукам и ногам его сковывала осторожность... Наконец, Питерс сам нашёл выход: он достал металлический коробок с сигаретами и зажигалкой. Он закурил, и сизый дым начал скомканными клубами подниматься к натянутому полотну небосвода. Рэй тяжело вздохнул, махровым басом сказал: "А вообще курить плохо.", и снова над их головами нависла тишина. По улицам начинали расползаться первые утренние службы: вывозили мусор, стригли газоны, чистили дороги и тротуары. Но не было ни одного человека вокруг, будто эти двое попали в мир, населённый одними лишь запрограммированными машинами. Как будто они были последними людьми на этой планете...