***
Примерно через час они нехотя встали, в каюту кто-то напористо стучал. Фея нехотя открывает дверь и видит дивное зрелище: в дверном проеме стоит один из путников этого судна, пьяный в стельку, судно немного качало на поднявшихся волнах, поэтому его бросало то в одну сторону, то в другую. Глаза красные, как у рака. А на губах играет хмельная улыбка. Но это всё фея уже видела однажды около таверн с пивом, но теперь появилось одно но… Мужик-то голый. Надо отдать фее должное, изумления на её лице не было, лишь лёгкая растерянность и недопонимание: — Чего тебе надобно… хмельная рожа? Потерял свою каюту?.. Ещё и одежду заодно. Ответ был невнятным, поэтому Мел уже могла точно сказать, что он неадекватен. И сам, до своей каюты, не доползёт. В прямом смысле, поскольку он упал, следовательно, уже сам не встанет. Внутренний монолог женщины был куда красноречивее лица: «А стоит ли ему мешать?.. Стоп он что, уснул что ли?.. Да, точно, уснул. Ну и храп, он даже шум бури бы превзошёл! Ужас, ненавижу людей, особенно пьяных… и голых! Нет, я, конечно, его не осуждаю, может у него неприятность, какая… Конечно, человеческая логика. Если у тебя проблемы — напейся в стелечку, разденься до гола, и ходи, стучи по каютам… шикарное утро!» Малефисента и дальше бы рассуждала, но её мысли прервал Диаваль: — Госпожа, он пьяный. — Да, Ладно! Феноменальное замечание. А я-то думала, что если человек ходит голышом, воняет за милю спиртным и засыпает под дверью чужой каюты, то это еще не говорит о том, что он пьян. Недолго думая, фея наколдовала мужику одежду. Закрыв каюту на ключ и спрятав его во внутренний карман своей мантии, Малефисента направились на палубу. Диаваль, последовав за ней, по пути сообщил одному из матросов о том, что возле их каюты уснул пьяный мужик. Матрос немедля направился туда и оттащил пассажира в его каюту. Малефисента встала у края судна и, обхватив руками перила, стала наслаждаться порывами ветра, которые играли с её шёлковыми волосами. Солнечные лучи поблёскивали на её бледном лице, и бликами отражались в малахитовых глазах. Ворон бы и дальше любовался её красотой, если бы та его не заметила и не позвала к себе, манящим движением руки. Диавалю ничего не оставалось делать, кроме как повиноваться. Неуверенно шагая по палубе, которую мотало из стороны в сторону, из-за поднявшихся волн, он всё же дошёл до своей госпожи и схватился за перила. — Диаваль, — как можно более безразличным тоном произнесла та. — Да, госпожа? — Ты уверен, что нам стоит отправляться в это плаванье?.. Я не трушу, просто у меня плохое предчувствие… По поводу всего этого. — Госпожа, я… Я, конечно, не настаиваю, но скажи, что ты будешь делать на Топях, по крайней мере, сейчас? М? — Не знаю. Наверно ты прав… — А когда это, я не был… прав? — Не умничай! — Как ты собираешься заставить ворона не умничать? Если я ворон, значит я мудрая птица, к тому же я умнее своих сородичей. — Хвастун. Моё предупреждение о псине на борту ещё в силе, так, что уж будь покладистее. Оборотень опешил от такого, но решил, что ходить в псиной шкуре до самой Франции ему не хочется, поэтому решил промолчать.***
Наши герои не разговаривали ни о чём до вечера. Вечером они отужинали парой фруктов и легли в кровать. Пускай ворон и пытался как-то протестовать, уговаривая фею превратить его в птицу, ничего не вышло, на полу она спать тоже ему не позволила, намекая на то, что на полу спят собаки. Поэтому Диавалю пришлось всё же лечь рядом с ней на кровать. Как он не старался отодвинуться дальше, чем на сантиметров семь не получалось, кровать была в половину каюты. А как мы помним, каюта была в три шага — размером с каморку. Последующие дня два был попутный ветер, поэтому до берега Франции они доплыли на рассвете четвёртого дня. За это время, ворон и фея толком ни о чём не говорили, в основном, просто любуясь красотами моря и красочными островами. Если разговоры и возникали, то на тему: «Какой красивый остров, или какой чудесный рассвет, закат». Однако любой подобный романтичный бред сводился к разговору на тему: «Ты такой романтик аж тошно, или ты такая сентиментальная я тебя не узнаю».