Bloody beasts / Твари

Покрытую пылью, гнилью и, кажется, сизой плесенью стену у служебного входа какой-то забегаловки в одном из неблагополучных проулков Города, куда даже при свете дня приличные горожане заходить не рискнут, - даром, что исторический центр и здания сплошь до невероятия старинные, - подпирают двое, которым, кажется, совсем плевать на угнетающую атмосферу этого места. Тощий парень с выбеленными "в ноль" волосами курит, опираясь на стену преимущественно подошвой яркого кеда и явно испытывая огромное неудовольствие от царящей вокруг антисанитарии - новенькие брендовые шмотки не заслуживают такого обращения, как, впрочем, и он сам. - Тао! Ты мог бы жрать побыстрее, - обращается он ко второму, сидящему на корточках и уплетающему из пакета нечто, слишком напоминающее человеческие пальцы, - здесь мерзко, шныряют крысы и я не вижу никого, кто мог бы нас заинтересовать. Красноволосый юноша, названный Тао, на пару секунд перестает сосредоточенно жевать: - Я тоже никого не вижу, но дай мне позавтракать по-человечески, - на что блондина сгибает пополам в приступе гомерического хохота. - Если человеческие пальцы с кровью - это "позавтракать по-человечески", то я амёбка нахуй, - комментирует он. - Ёптваюмать, ну дай пожрать, а, - красноволосый снова прекращает работать челюстями, - или ты не знаешь, что мне нельзя быть голодным, а это - ближайшее от отеля место, где всем будет глубоко похуй, даже если я сожру кого-нибудь живьём, предварительно хорошенько выебав шипастой бейсбольной битой. Или ты о другом? - Меня не покидает ебучее чувство дежавю - блондин пинает носком смятую жестянку, кажется, из-под пива, - как будто сегодня должно случиться что-то, никакое глобально, но пиздецки такое хуёвое лично для нас. У меня такое было перед началом эксперимента. - Ты недоволен тем, что стал «смотрящим»? - удивлению Тао, кажется, нет предела, - Серьёзно? - Я недоволен тем, что втянул тебя в это. Недоволен тем, что Крис помыкает нами, как хочет, и контролирует всех через эти тризлоебучие серьги, а его личная шлюшка Сухо использует рот только для минетов, и от него не пахнет гнилью, когда он лезет к Крису лизаться. Я ненавижу, что ты должен постоянно подпитываться чужой плотью, ненавижу, что мне надо пить чужую кровь, чтобы иметь хотя бы жалкое подобие жизни. Я ненавижу Луханя и Минсока, которые вовремя вылечились и съебались, и Чондэ с Кёнсу, похеривших рецепт. Я ненавижу моих и твоих родителей, которые подписали эти пидорские согласия на участие нас в эксперименте, а через неделю получили нехуёвое возмещение, оплакали нас и ушли из центра со спокойной душой. Тао проглатывает последний палец, встаёт и вытирает перепачканные кровью губы, - совершенно человеческие блядские полные губы, - подходя к своему "смотрящему": - Я скажу это один раз, О Сехун, и больше повторять не буду, - ни тебе, ни кому-либо ещё, устно или письменно, - юноша подходит к своему напарнику почти вплотную, - мне тоже многое противно из того, что мы делаем, а большая часть просто категорически не нравится. Мне неприятно есть плоть, неприятно видеть твоё обезображенное силой «смотрящего» лицо и неприятно чувствовать, как моя сила «охотника» рвёт плоть и кости, вздыбливая вены и обнажая красные язвы и те зубы, которые у меня теперь. Но я хочу, чтобы ты знал - я здесь добровольно, потому что моё место - рядом с тобой. И если твоя кровь вскипает, отравляемая ядом язв, превращающих её в адскую кислоту, разъедающую всё, в том числе и тебя самого, то и моя кровь должна вскипать тоже. - До конца? - блондин отправляет окурок в недолгий полёт до сырой и склизкой земли, и только после этого поднимает затравленный взгляд на красноволосого, который выше на полголовы и вроде бы дурнее, но, кажется, не сегодня. - До конца. И это было бы до пизды мило, романтично и прочая, и прочая, но именно в этот момент радужку Сехуна затапливает золотом, а тонкая кожа на виске и вокруг левого, «смотрящего» глаза лопается под давлением набухающих вен, на которых расцветают маленькие круглые ядовито-жёлтые язвы. Тао про себя отмечает, что их вроде как стало больше, а потом взгляд затуманивает плотная красная пелена, а кости и вены перестают под гнётом кожи и лицевых мышц скрывать чудовищные зубы. Они приходят в себя в проулке, почти точно копирующем тот, где они потеряли контроль, срываясь в очередную Дикую Охоту. У Сехуна трясутся руки, но он вытирает губы, упрямо достаёт зажигалку и прикуривает, только после этого залезая в карман толстовки за айподом. Устройство услужливо показывает время - десять пиздоблядских часов вечера - и их местоположение, внезапно - у самой окраины города. Сехун не хочет смотреть на Тао, не хочет видеть его в состоянии «охотника», но каждый раз, словно по иронии, очухивается первым, считая кричаще-алые язвы, которые в кои-то веки не прячутся внутри. И в этот раз их явно больше. Поддавшись неизвестному порыву, О подходит чуть ближе - Тао не успел добраться до лица жертвы, и это на самом деле выглядит жутко - парадно-выходной макияж и выпущенные кишки. Сехуну хочется смеяться, долго и истерично, но он сдерживает этот порыв - тварь в режиме «охотника» лучше не отвлекать от трапезы. И через несколько секунд к нему приходит осознание, кого именно с таким аппетитом уплетает его напарник. Пак Юра. Сестра Чанёль-хёна. Это больше, чем могут выдержать его и без того расшатанные нервы. Сехуна отшатывает к какой-то стене, по которой он медленно объезжает. Недокуренная сигарета из пальцев, вопреки здравому смыслу, не падает, тлеет между средним и указательным, вот только курить у О желания нет вообще. Как и любых других желаний. Рассудок к Тао возвращается только через пять мучительных минут, когда лица на жертве уже в буквальном смысле нет. - Как же я ненавижу тебя, ёбаная тварь, - шепчет светловолосый юноша и давит коснувшийся земли окурок носком цианидово-синего кеда, - как же я в такие моменты нас ненавижу. Красноволосый на это только сплёвывает кровь - не свою, что характерно, - и отвечает, будто мурлычет: - Взаимно, любимый.