Bloody beasts / Твари

У Сехуна дрожат пальцы, но Тао садится рядом, и, что совсем нехарактерно для него, закуривает, когда последняя алеющая язва исчезает под тёплой кожей. - Ты знал сегодняшнее мясо? - вопрос слишком явно риторический, но Сехун кивает, - Я заметил, как тебя отшатнуло. Каждый раз, когда тварь во мне начинает успокаиваться, первое, что я замечаю - твоё состояние. Смешно, да? Сехун в ответ только вымученно улыбается: - Не-а. Не смешно. Когда они выходят из спального района, над Городом уже сгущаются сумерки, а вдалеке, если присмотреться, можно увидеть восходящую над домами луну. Больную и очень рыжую. - Пак Юра, - говорит неожиданно Сехун, - так звали ту женщину, которую твари загрызли сегодня. Старшая сестра Чанёль-хёна, - тут же поясняет он, ловя непонимающий взгляд своего напарника. - Это за то, что хён ушёл, да? - в глазах Тао - неприкрытая паника и острое чувство вины . - Я не знаю, Тао. Не знаю, - помолчав, он добавляет, - и не могу сказать, чего хочу больше: верить в то, что нуна оказалась случайной жертвой Дикой Охоты тварей, или докопаться до истины. Красноволосый на это только чуть щурит лисьи глаза, за плечи привлекает блондина к себе и целует в висок: - Значит, пора спать. Утром ты поймёшь, чего хочешь больше, - и после этого утаскивает Сехуна в сторону улицы, где, несмотря на поздний час, всё ещё можно найти таксиста или "бомбилу". Утро для Сехуна и Тао никогда не было добрым, если начиналось раньше полудня, к тому же, специфика тварей оказалась такова, что преимущественно ночная активность обычно играла парням на руку. То, что это утро к категории "добрых" не отнести никак, красноволосый Тао осознаёт, просыпаясь от поставленной на будильник записи крисовского "Подъём, бля, ленивые ублюдки". - Девять ёбаных утра, - стонет Тао, кинув взгляд на круглый циферблат настенных часов. - Вторник, девятое июля, проснись и пой, бля, - отвечает ему неожиданно бодрый Сехун, вываливаясь из душа и начиная собирать разбросанную одежду - завтрак для тебя - на плите, для твари - в холодильнике, - блондин, не прекращая болтать, одевается торопливо в самые неприметные и немаркие из вещей - чёрные джинсы, облегающие, словно вторая кожа, серую толстовку с капюшоном. Единственное, чему он не может изменить - ярко-цианидовые кеды, любимые больше за цвет, чем за что-то ещё. Красноволосый в ответ на инструкции только кивает осоловело, но как только О прикасается к дверной ручке, выдаёт грозное больше от хрипящего с утра голоса, нежели от возмущения: - Кудабля? Сехун вздыхает, словно не к этому вопросу готовился всю ночь, и выдаёт почти правдивое: - К Крису на поклон, выходные выпрашивать. Тао хочет ему поверить, но тварь внутри остро и быстро реагирует на любую неправду и полуправду, обнажает защитно клыки, показывает когти: - А если серьёзно? - Сехун чуть хмурится, но быстро принимает неизбежное - с тварями вообще шутить себе дороже: - Просить выходной, а потом рыться в архивах. Не могли же Чанёль с Бэкхёном просто взять и раствориться. - Ты хочешь их найти? - голос Тао (или твари в нём, сразу и не разберёшь) сочится недоумением, - Но я думал, надо найти Лу-ге... - Лухань-хёна я тоже поищу, - Сехун кивает, внутренне ругая себя за тормознутость, - но он же хитрый, Бэмби, бля, сказочный, Чанёль с Бэком всё попроще будут. А ты вставай, завтракай и ищи в интернете официальную по эксперименту - О морщится, как будто говорит об экскрементах на самом деле, - информацию. Может, сумеем совместными усилиями до чего-нибудь докопаться, если копать с разных сторон, - и закрывает за собой дверь, оставляя партнёра мучительно бороться с недобрым утром. Сидя в архиве - огромной светлой и чистенькой двухъярусной комнате со стеллажами от пола до потолка, Сехун честно старается забыться в работе, хотя выходит, надо признать, из рук вон плохо, - строчки прыгают перед глазами, и одну фразу приходится перечитывать раз по пять - возможно, последствия разговора с Крисом и чересчур отчего-то нервным Сухо, хотя, казалось бы, ничего необычного не произошло: планово загрызли очередное мясцо, Таоцзы траванулся, отлежаться надо бы. Но Крис сорвался в истерику, Сухо сорвался в истерику, Хун сам сорвался в не менее позорную истерику, а теперь не может вспомнить, о чём читал минуту назад. Это нихуя не нормально для О Сехуна, мальчика с фотографической памятью (в наличии твари в собственной жизни, при желании, можно найти массу плюсов. Определяющим фактором, однако, остаётся желание, которого у блондина нет от слова "нахуй, бля"), и потому от строгого голоса, который искусно имитирует принадлежащий старушке-библиотекарше, зудящего о том, что "у кого-то ноги слишком длинные, на весь проход, укоротить бы", он едва не подпрыгивает на месте. Имитация и голоса, и внешности и правда хороша, но стерву не спрячешь, как ни старайся, - а бэкхёнова тварь всегда умела перевоплощаться на шесть из пяти, и здесь тоже можно было бы поспорить о вреде и пользе, но, - и потому с сехуновых губ слетает тихонько удивлённо-детское: - Бэкки-хён? "Старушка" на это вздрагивает, не прямит спину, но оборачиваясь пронзает фирменным взглядом, и не говорит ничего, только прикладывает музыкальный палец к губам, а потом манит за собой куда-то прочь, вдоль стеллажей. Когда они приходят в тесную и захламлённую каморку, Сехун уже начинает сомневаться, не померещилось ли ему, но спина под шалью неожиданно выпрямляется в струнку, а знакомый голос родными стервозными интонациями спрашивает: - Ты хотел со мной увидеться? Сехун только молчаливо соглашается. С Бэкхён-хёном обычно не нужно говорить много, старший знает всё сам (или по крайней мере его собственная, не привитая насильно тварь - "Стервища", как ласково говорит Чанёль-хён, - очень тонко чувствует собеседника и его настроение, а логика работает безотказно). Псевдостарушка продолжает, удовлетворившись коротким кивком: - Времени у нас мало, а информации у меня много. Во-первых, от твари не сбежишь, как ни старайся, - она будет внутри, она будет просить жрать, и единственный способ не срываться по первому щелчку пальцев того, кто над Крисом, в Дикую Охоту - завязать "смотрящему" глаза. Во-вторых, Крис и Сухо контролируют через серьги только эмоции тварей, и то посредственно: они могут только остановить, утихомирить ненадолго, но не раззадорить. В отличие от тебя самого, но чем больше ты дразнишь сам себя, тем больше в тебе инфекции. В-третьих, если ты хочешь завязать со всем этим, то нужно найти лекарство Луханя и Минсока - или хотя бы этих двоих, они обязаны что-то знать. Я здесь именно за этим. - Спасибо, хён, - Сехун потягивается, - удачи. И, - он запинается, пытаясь оттянуть хоть немного неизбежное, - попроси у Чанни-хёна прощения за нуну. Мы не могли не сорваться тогда, - последние слова он почти выдыхает, но обострённый слух собеседника улавливает и это. Сехуну страшно до оторопи, но он пытается не показывать этого, чувствуя себя едва ли не диснеевской Эльзой с её "conceal, don't feel, don't let them know". Бэкхён отворачивает лицо медленно, надломленно, и Сехун почти видит как он стареет разом до состояния бабушки-библиотекарши, в которую перевоплощался сегодня. О ждёт истерики, обнажения тварьиных зубов, пощёчины хотя бы, но не тихого и задумчивого: - Так вот что он имел в виду, говоря, что мы пожалеем... - Он? - недоверчиво переспрашивает Сехун, попутно прикидывая, не тронулся ли старший в сторону комнаты с мягкими белыми стенами и признаваясь себе, что вся их нынешняя жизнь и так слишком смахивает на сон какого-нибудь больного извращенца. Глаза Бэкхёна зло сверкают; младшему не по себе, хотя он точно знает, что в этот раз агрессия направлена не на него. - Тот, кто всегда звонит сам и представляется Каем.