Так и будешь идти по краю, между адом земным и раем, Между теми, кто жил, кто снится, путать лица…
— А ты не рано собралась? — слышу за спиной Галин вопрос, быстро убираю зеркальце и помаду. Возмущение борется с желанием не обидеть начальницу, вдобавок являющуюся подругой. — Галь, ты мне за переработку не платишь. Да и клиенты мои не больные, подождут утра, — на ее лице столько удивления, что я едва удерживаюсь от смешка. Это было бы смешно, если бы не было так грустно. Вот правда, дети скоро забудут, как мама выглядит. Я же вечно заваливаюсь домой, кое-как общаюсь с семьей, мечтая о том, чтобы поскорее лечь спать. — Валь, между прочим убитый — твой коллега, — заключает полковник, взмахнув сопроводительной документацией. В сторону каталки с телом даже смотреть не хочется. Даже после уточнения в душе ничего не екает, вот честно. Перед смертью, что называется, все равны. Да и сколько на моем столе побывало самых разных людей… Возмущение на лице начальницы столь велико, что приходится спешно приводить аргумент: — Галь, у меня через полчаса встреча. И снова натыкаюсь на негодующий взгляд любимой начальницы. — Ладно, давай посмотрю, только быстро, — мне очень не хочется откладывать встречу со Славой, переодеваться в форму и несколько часов танцевать вокруг прозекторского стола. Делаю несколько шагов к каталке, привычным жестом берусь за края простыни, откидываю белую ткань. Сумка, висящая на руке как-то очень громко падает на пол, вглядываюсь в лицо «клиента», оно расплывается, а я рефлекторно отшатываюсь. Верить в увиденное не хочется. Только не это. — Слава?! Поднимаю глаза на Рогозину, она сама в замешательстве, смотрит то в бумажки, то на меня.***
С каким-то отупением смотрю на то, как Галя капает в стакан валерьянку. В голове не укладывается мысль, что был утром человек, мечтал, планы строил, со мной, например, разговаривал, а сейчас лежит в морге. — Валь, у него есть жена или подруга? — Галина Николаевна задает вполне обычный вопрос, придвигает ко мне стакан с водой. Говорить совсем не хочется, но надо. Отвечаю что-то в том духе, что Слава был замкнутый человек, работал. А перед глазами студенческие годы, какие-то проделки, смешные и не очень. Автоматически отвечаю на вопросы о нашей не состоявшейся встрече, о личной жизни одногруппника, в голове сумятица, мысли путаются, сосредоточиться на чем-то одном довольно сложно. К нам с Галей присоединятся Оксана, говорит, что Селиванов прийти не сможет. До меня медленно доходит, что означает его отказ. Вместе с растерянностью приходит злость на коллегу — нашел время температурить… Тут же себя обрываю, вскидываю глаза на Рогозину. — Нет, вы чего… Я не могу, — перевожу взгляд с Амелиной на полковника и обратно. — Галь, это бесчеловечно… Ты понимаешь, что я не могу? Вопрос, похоже, риторический. Все равно придется делать то, что приказывает начальница. По глазам подруги вижу, что она тоже так считает… Только вот от этого не легче. Проводить вскрытие близкого человека — тяжелое испытание, врагу не пожелаешь. А Галя наверняка судит всех по себе. Раз она справится, то и остальные смогут. Я не такая как она. Я слабее, чувствительнее, что ли… Не могу. Просто не могу представить себя делающей вскрытие другу. — Валерьянки тебе еще накапать? — Рогозина задает странный вопрос. Какая к черту валерьянка? Тут ничего не поможет, хоть залейся этими успокоительными. — Да я сама себе накапаю, хоть пол литра, — раздражение выходит наружу. Дальше оттягивать момент не хочется, иначе мы с Галей просто разругаемся. Неожиданно резко поднимаюсь на ноги и ухожу из переговорной. Каблуки звучат неестественно громко, ноги как чужие, пока я иду к лифту. Пока переодеваюсь в костюм, отрешенно думаю о том, что спокойный сон мне не грозит в ближайшие пару месяцев. А еще о том, что придется пить снотворные, которые Степа неизменно называет отравой. Надеваю перчатки, фартук, уверенно подхожу к каталке. Откидываю простыню и замираю, не в силах сдержать нового потока слез. На то, чтобы успокоиться, уходит минут десять. Беру себя в руки и начинаю работать, стараясь абстрагироваться — передо мной просто очередной клиент. Рогозина появляется в морге как всегда внезапно, я как раз готова отчитаться о проделанной работе. Даже не дожидаясь вопроса, собираюсь с силами и начинаю говорить. — Причина смерти — резаная рана шеи, разрез один, довольно уверенный, я бы сказала. Рана почти горизонтальная, из чего я делаю вывод, что убийца был такого же роста, как и Слава, — накрываю лицо и грудь погибшего простыней, собственные действия кажутся самой настоящей пыткой. Перехожу на противоположную сторону, туда где стоит Галя. Стук каблуков расходится по всему помещению, касаюсь рукой каталки. Собственные пальцы такие же холодные. Все мы ходим по тонкой грани, сегодня ты есть, завтра — ты всего лишь воспоминание. — Жертва… — мысли снова расползаются в разные стороны, начала говорить, а окончание фразы напрочь вылетело. Галина приходит на помощь и так своевременно задает вопрос о следах борьбы. Точно, следы есть. — Небольшая гематома на спине… Представляю, как его втолкнули в лифт… — снова прерываюсь, перед глазами слишком яркая картинка — Вязов еще живой, в халате, вечно измятом, бьется спиной о стенку лифта. В противовес мысленному образу — бледное Славкино тело под простыней, с бескровным лицом и алой раной на шее. Я не вижу, что делает за моей спиной Галина Николаевна, но ее неожиданный вопрос ставит в тупик. — Вода? А я то уж было подумала… - то, что Галя подумала, мне известно и так. Была мысль напиться, но это уже верх непрофессионализма. Да и жутко от мысли, что бы я могла сделать с телом, сколько ошибок допустить. Как только закончу, обязательно и сильно напьюсь. От прикосновения к своим плечам непроизвольно дергаюсь. — Валь, ты кремень. Я тобой восхищаюсь, — пальцы подруги легонько придерживают меня за плечи, чуть сжимают их. Чувствую аромат Галиных духов над своим ухом, пытаюсь сдернуть перчатки. Пальцы меня не слушаются, цепляюсь то ногтями, то единственным обручальным кольцом. Слышу, как полковник выходит из морга, и одновременно с этим все то же глухое раздражение, вперемежку с благодарностью. Я почти уверена, что уже с завтрашнего утра буду повторять про себя эту фразу, культивировать в себе чувство стойкости и подниматься с постели. Чтобы снова приходить сюда, в ФЭС, и делать свою работу.