Книги встретили Риддла злым молчанием. Темный маг обошел кабинет, касаясь каждой из них взглядом, но не рискуя трогать руками, болезненно реагирующими на вспышки магии. Спасая глупого мальчишку, он сжег кожу на кончиках пальцев: заклятие не пощадило собственного создателя. В свое время, накладывая чары, Том хотел жестоко наказать глупца, рискнувшего сунуть нос в его секреты. Кто же знал, что однажды ему приспичит пощадить жертву.
Несколько книг томились в кругах на полу, но большую часть Риддл уже упрятал в новый стеллаж, похожий на камеру хранения. Каждый фолиант лежал или стоял в отдельной ячейке с прозрачной дверцей. Магия белым инеем разрисовала тонкое стекло — гримуарам льстило, когда к ним относились с опаской. Однако пока усилия не принесли плодов: книги не простили хозяину измены. В критический момент он сосредоточил внимание не на них, а на каком-то никчемном колдуне. Каждую из строптивиц укрывало толстое одеяло защитных заклинаний. Они без малейшего для себя ущерба могли пройти по пищеварительному тракту древнего вулканического демона. В случае если когда-нибудь вулканические демоны настолько разозлят Тома Риддла, что он скормит им свою библиотеку вместо того, чтобы убить по-быстрому. Дело было в принципе. Когда темная магия рвется утолить свой голод, прежде всего спасаешь самое дорогое. Книги это понимали, а глупые мальчишки — нет.
Несколькими сладкими фразами Том умаслил «Собрание тридцати трех полулунных ритуалов». Он спешил, и не только потому, что время было позднее: белые стены, голый пол и почти пустая комната напоминали о потерях. Магический пожар уничтожил не только дневники, но и стол, и персидский ковер, и витражную лампу-лапу. К ней Том особенно прикипел душой. Жадные языки также заграбастали «Смерть на скаковом круге». Картина Риддлу никогда не нравилась; он держал ее перед глазами из-за смутной тревоги, которую она вызывала. Чародей верил, что если сделать то, что тебя пугает, частью обыденной жизни, то оно перестанет пугать. В любом случае «Смерть» смотрелась лучше, чем ничего.
Книга нехотя позволила взять себя в руки, ее недовольство пузырилось и шипело, как некачественное масло. Ладони кололо, но если бы Том сунул «Собрание» под мышку или завернул в толстую кожу, то было бы еще хуже. Риддл покинул кабинет, а его мысли — нет. Поднимаясь наверх, в мансарду, он гадал, как вернуть комнате былой уют. Ничего непоправимого не произошло. С дневников он давным давно-сделал копии, вот только они не были частичкой его прошлого: всего лишь вместилищем информации. Существовало множество чар, способных воссоздать утраченное, но Риддл не видел смысла в их применении: то, что однажды побывало за чертой, навсегда принадлежало небытию. Кому, как не ему, было это знать.
Необходимость заново декорировать комнату представлялась ему огромной каменной глыбой, которую нужно разбить не имея ни магии, ни инструментов. Раньше он поступил бы так: заменил утраченные вещи максимально похожими, хотя, пожалуй, вместо Райдера повесил кого-нибудь из абстракционистов. После воскрешения вкусы у его тревоги поменялись. Этот метод он использовал, когда восстанавливал себе дом. Сначала вытащил из Зеркала Мира картинки комнат до взрыва, потом подобрал предметы и материалы с достаточным процентом совпадений. Охота за вещами будоражила кровь, пусть и не так сильно, как колдовство. В этот раз ему почему-то не хотелось идти простым путем.
Нагайна расстелилась перед дверью лаборатории. Большая часть ее длинного тела болталась внизу, но и того, что она вытащила, хватало, чтобы скрыть под собой узкую площадку. Том остановился.
— Доброй ночи, радость моя.
— Я с тобой не разговариваю.
Чародей выжидающе помолчал немного, потом спросил:
— Ты не расскажешь почему?
— Я с тобой не разговариваю, что тут непонятного.
В этот раз Том растянул паузу на пару минут. Нагайна не выдержала первой:
— Поттер до сих пор не приполз, умоляя принять его обратно.
— И не приползет: у него своя жизнь, у нас своя.
— Так верни его, если этот дурень не в состоянии сам понять, от чего оказывается.
— Нет. С этим покончено.
Нагайна раздраженно покрутила мордой.
— Это несправедливо по отношению ко мне.
— Давай так, — протянул Том, поудобнее перехватывая книгу. «Собрание тридцати трех полулунных ритуалов» морозило пальцы. — Я по-быстрому наворожу тройное противодейственное Бута, а потом почитаю тебе сказку.
— Ладно, — змеиные кольца начали медленно утекать сквозь пол. — А кролик будет?
— Возможно.
Перед тем как исчезнуть, питомица нахально сверкнула глазами, и Риддл пожалел о том, что дал слабину.
Ровный надежный свет, исходящий от линий магической печати, успокаивал. Он должен был защитить колдуна от тьмы, как костер в лесу защищает от голодных хищников. В центре парило хитросплетение чар, до обидного похожее на кружевную салфеточку. Под ним стояла серебряная чаша, которой предстояло вобрать в себя тройное противодейственное. Том положил книгу на «салфеточку», открыл на сотой странице и украдкой растер замерзшие ладони. Вспыхнули свечи из русальего жира, — их зеленые огоньки напоминали глаза болотных тварей.
Риддл встал в малый круг и для разминки продекламировал похабный стишок, следя за интонацией и полностью контролируя модуляции голоса. И пусть он собирался колдовать ради денег, а само тройное противодейственное было скучным и примитивным, как очередная троллья война, тело напряглось в радостном предвкушении. Том расслабленно улыбнулся, будто усталый человек, который опускается в теплую ванну, и выпустил силу на волю. Она сплелась с линиями круга, сделав печать частью себя, укутала магический фолиант, чуть надавила, когда тот попробовал вяло отбрыкнуться. Риддл заговорил, тщательно растягивая гласные и четко выверяя паузы. Через секунду книга откликнулась, хотя обычному человеку не под силу было разобрать ее шепот. Круг пульсировал, соединившись с живым сердцем.
Том ослабил концентрацию, подумал о Поттере. Не только Нагайна ждала, что парень снова объявится, наплевав на кучу слов, начинающихся с «не», например недостойно, невозможно, неприлично, неправильно. «Тебе нравится, когда за тобой бегают», — пристыдил себя темный маг. И в очередной раз пообещал подвести под этим безобразием черту, да пожирнее. Но отделаться от близости мальчишки было труднее, чем отодрать жвачку. Счищаешь, счищаешь ее, а она лишь сильнее липнет. Хуже всего приходилось по ночам, когда в голову лезла чужая тоска и заунывные мелодии. Том опознал лишь «Ночи в белом атласе», крутившуюся на краю сознания до самого утра. Гарри рассказывал, что на день рождения ему подарили радиоприемник, подбирающий песни под настроение. Риддл всерьез прикидывал, а не послать ли мелкого беса, чтобы тот сломал доставучую хреновину, хотя проще было усилить ментальный щит.
Том сфокусировал магию на фолианте, и тот ответил жесткой щекоткой, весьма неприятной для новой кожи на ладонях хозяина. Чародей поморщился. «Терпи, — приказал он себе, — сам виноват». Теперь он не видел ничего забавного в идее свести любопытного гриффиндорца и дневники, набитые темной магией. Хотя каких-то восемь месяцев назад это казалось ему наполовину шуткой, наполовину любопытным экспериментом, а сам Гарри Поттер — занятным недоразумением. Не больше. Разум Риддла упорно искал путь обратно к тем счастливым временам. Темный маг не желал принимать старую мудрость: во вчерашний день вернуться нельзя. Его мысли всё дальше уходили от ритуала, слова произносились на автомате, пальцы вязали в воздухе заученные магические узлы без участия сознания. Именно такого случая и ждала магическая книга: она сфальшивила, переврав заклинание.
Том уловил приближение беды лишь спустя два удара сердца. Ему в лицо дыхнула пустыня Гоби. Огоньки свечей подпрыгнули вверх, как струйки питьевых фонтанчиков, чей регулятор повернули на максимум. Цвет пламени сменился на предостерегающе красный. Чародей едва успел прикрыть глаза и защитить их от яркого света, который обрушился на него, будто гребаный девятый вал. Лицо и ладони покраснели от выплеснувшегося вместе со светом жара и зверски зудели. Не открывая глаз (пожар, бушующий на внутренней стороне век, предупреждал, что лучше пока не прибегать к помощи зрения), Риддл на одном дыхании выдал длинное запутанное заклинание. Его дар искал разорванные магические связи, пока голос, холодный и властный, сковывал адский зной. Однако прорехи не стягивались, а слова, едва произнесенные, теряли силу и испарялись.
Защитный круг сдавил колдуна — ребра хрустнули, захват выбил из легких воздух, обрубив хвост длинной змее заклинания. Том закашлялся, но не выпустил чары из-под контроля. Мысленно он не прервал колдовства, а голос был всего лишь вспомогательным инструментом. Взмах руки вернул границы круга на место. Боль осталась, но ей не хватало силы, чтобы отвлечь чародея.
Сияние, еще секунду назад невыносимо яркое, съежилось. Жар развеялся. Изорванная реальность застыла, как разломанный лед после ночного мороза. Риддл открыл глаза и настороженно повертел головой. Свечи всё еще горели красным, тени на стенах бросались друг на друга, однако больше всего Тому не нравилась тишина, пришедшая на смену треску и шипению растревоженных чар.
Не прошло и пары минут, как трещины снова раскрылись, выпустив настолько мерзкий запах, что чародей предпочел отключить обоняние, едва носа коснулись первые струйки невыносимой вони. Он сморгнул едкие слезы. Мышцы живота напряглись, как у человека, который ожидает удара и, не имея возможности уклониться, пытается защитить внутренние органы. Вместе с запахом извне лезла более страшная угроза. Фолиант пронзительно заверещал, спрыгнул со своей «салфеточки», метнулся к хозяину, врезавшись чародею в бок и едва не вышибя из круга. Том выругался, но устоял на ногах, отделавшись сломанным ребром. Окажись он вне границ круга, там, где незваный гость мог его достать, было бы намного хуже.
«Собрание тридцати трех полулунных ритуалов» испуганно прижалось к нему.
— Все вы так: сначала нагадите, а потом ищете у меня защиты.
Это был один из его многочисленных талантов — язвить и ерничать тогда, когда большинство людей впадали в отчаяние. Нечто продолжало лезть, вдавливаясь мелкими иголками в его разум, капая на его душу метафизическим аналогом кислоты. Том не знал имени врага, не имел власти ему приказывать. Ему нечего было противопоставить могуществу твари из иного мира, кроме собственной силы.
Риддл развел руки в стороны. Книга прилипла, как примагниченная, но чародей не стал отдирать предательницу: ее тепло успокаивало боль и потихоньку заживляло ребра, позволяя освободить магию для решения более насущных проблем. Том собирался подчинить пришельца своей воле и заставить принять новое имя. Другой вариант — попробовать угадать имя врага — он отмел сразу. Попытка у него была всего одна, что означало шанс один на миллион, а настоящий маг никогда не полагается на удачу — только на силу.
Он выкрикнул в густую массу дрожащего воздуха грязное ругательство, показав другой свой талант злиться, в то время как колдуны послабее давно бы рехнулись от страха. Ох, до чего же его бесило, что он, великий чародей, закончит свои дни так же, как юный волшебник-недоучка — герой многочисленных анекдотов. Риддлу очень сильно не хотелось умирать, но еще сильнее ему не хотелось, чтобы от всех его свершений и побед в вечности осталось только пресловутое «напортачил в ритуале». Глаза сверкнули, рот растянулся в оскале. Том выставил напоказ зубы, будто в случае, если магия не сработает, всерьез собирался загрызть врага.
Пальцы перебирали воздух — колдовские символы срывались со стен и соединялись в цепочки, из которых ткался светящийся купол. Демон ткнулся в него и отпрянул обратно: то, что выглядело тонкими прутиками, имело стальную сердцевину. Тогда он раскрыл силу и снова надавил на чары. Первым не выдержало простое стекло: всякие банки, колбы, флаконы, бутылки брызнули во все стороны острыми осколками. Том дернулся, когда один из них просвистел у самого его уха. Круг ограждал от нечистой силы, но не от материальных предметов. Он сильнее сдвинул магические линии: чужая магия прибавила в объеме.
Пришла очередь мебели, которая превратилась в густую слизь. Содержимое полок и шкафов, магическая мелочь, листы бумаги, перья и какой-то мусор тонули в желто-зеленой жиже. Они крутились, барахтались, извивались и сами начинали терять форму. Тварь нажимала — Риддл стискивал зубы, плотнее смыкал чары. Слизь густела, оборачиваясь подобием бумажной гирлянды из человечков. Вокруг колдуна и демона завертелся кособокий хоровод. Фигуры двигались вперевалку, быстро и нервно, то выпячивая, то втягивая лишние конечности: горбы, хвосты, головы, животы или непонятные уныло висящие отростки. Том стоял не шевелясь, в его неподвижности чувствовался вызов. Демон продолжал ломиться, чародей — держать его. Седьмой закон магии работал на Риддла: купол действовал как парник, и враг потихоньку варился в собственном могуществе.
Тому тоже приходилось несладко: чары сжигали кислород, воздух электризовался, наполняясь мелкими злобными искрами. Он прикрыл зудящие глаза. Кожа скукожилась, как бумага, которую сначала намочили, а потом высушили, и выглядела опасно тонкой. Да она и была такой. Оболочкой, натянутой на каркас из костей, спрятавшей под собой шершавый пепел, который куда лучше выносил магические перегрузки, чем плоть и кровь. Риддл намеренно не использовал это преимущество в полную силу. Страх, что он уже не сможет вынырнуть обратно из родной тьмы, не давал окончательно погрузиться в хлесткий вихрь. Возможно, он делал неправильный выбор. Тварь продолжала рвать цепи, заклинания истончались, выгорали. Риддл добавил им силы.
Распахнулись дверцы особого чародейского шкафа, и его содержимое волной едкой рвоты хлынуло наружу. Прожгло дыру в пляске святого Вита. Пол из ярры задымился. Линии магического круга были крепче и сохранились, когда их накрыло горячей дрянью. Ее кончик чуть не лизнул ботинок колдуна. Том отскочил к самой границе круга. Замер, держа одну ногу навесу, но чароплетство не прервал. Бело-зеленая мерзость пузырилась, голова тяжелела, и силы подходили к концу. Демон дернулся в последней попытке проломить свою клетку — Том в такой же отчаянной попытке бросил последние внутренние ресурсы на создание новых пут.
Тварь отшвырнуло назад. Потусторонний сгусток начал обретать плотность. Из него во все стороны полезли скорпионьи хвосты с паучьими лапами, когти, пасти и щупальца, куда ж без них. Том лишь усмехнулся. Чаша весов клонилась в его сторону, и он, взбодрившись, выразил желание вступить в интимную связь с матерью своего врага. Весьма неуместное в данном контексте. Впрочем, о смысле слов он не думал. Сознание ухватилось за знакомые с детства выражения, стремясь выплеснуть страх и напряжение последних минут, которые ощущались как столетия.
У Риддла появилась возможность очистить пол. Идея оформилась мгновенно. На войне ведь все средства хороши. Магия подхватила склизкую массу и кинула в демона. Сильно ли колдун унизил врага? Кто знает. Ни один демонолог не взялся бы определить, где у уродского клубка находилась рожа, а где — задница. Том встал на обе ноги. Цветные стеклышки выпали из оконных переплетов и сложились в три фигуры. Мантикора, василиск и грифон набросились на монстра. Впечатляющей схватки не вышло: они сцепились, как пауки в слишком маленькой банке. Впрочем, наседая на врага, тоже можно причинить немало вреда, особенно если состоишь из острых осколков. Демон взревел. Том с удовольствием загнал вопль обратно в десяток глоток.
Тварь вставала на дыбы, кусалась, махала когтями и жалами, стеклянные помощники рассыпались и собирались снова. Том не сводил с них горящих глаз. Всё еще улыбаясь, он произнес первое слово заклинания наречения. Оно ударило по воздуху, будто по тлеющему полену. Искры! искры! искры разлетелись во все стороны, закружились, обожгли раз-другой. Горло спеклось от жара и разлитой по лаборатории силы. Но чародею не был нужен голос: магия говорила за него. Нити чар шептали в унисон, заклинание звучало со всех сторон и душило демона, не оставляя другого выхода, кроме как подчиниться воле Риддла.
Том не умел придумывать имена — ему потребовалась неделя, чтобы назвать свою змею. Сейчас один миг промедления мог обернуться пропастью, которая бы поглотила все его усилия, а также его самого. Роковой момент приближался, вот уже сказано «властью своей магии», а следом и «я нарекаю тебя». Сознание, прерывающее кладовые памяти в поисках чего-нибудь звучного и внушительного, в панике схватилось за первое подвернувшееся, и Риддл с едва различимой ноткой удивления произнес:
— Пятнистым Диком, — а потом прибавил, немного изменив, одно емкое словцо, которым злоупотреблял в ранние годы, хотя мадам Коул не жалела розг, перевоспитывая сквернословов.
Демон присмирел: мантикора оседлала его грузную тушу, василиск держал в зубах хвосты, утыканные острыми шипами, грифон вцепился когтями в самое большое щупальце. Том одобрительно кивнул помощникам.
— Хорошая работа, а тебе, дружок, пора в бутылку.
Из темноты выпрыгнул большой круглый сосуд темного стекла, на лету вытряхнув из себя малоприятную на вид жидкость. Демон заупрямился, но теперь Том владел его именем, а значит, мог отвесить ему хорошего метафизического пинка. И отвесил. Уродец обернулся сизой дымкой, та втянулась в узкое горлышко. Чародей опустился на колени перед сосудом, призвал немного зачарованного воска и смешал со своей кровью. Вдавил пробку ладонью, чувствуя тепло застывающей магии, и сгорбился. Тело, снова человеческое от макушки до пяток, проигрывало бой усталости. Впрочем, Тому было достаточно и одной победы. К сожалению, вселенная, рок или фатум с ним еще не закончили.
Волосы встали дыбом. Слишком много магии собралось в одном месте, — это не могло кончиться ничем хорошим. Взрыв не заставил себя ждать. Распустилось многоцветное пламя, секунду-другую оно представляло собой единый прекрасный цветок, а потом распалось на сотни всполохов, жадных до всего, что могло гореть.
* * *
Разумом Гарри понимал, что аппарировал в нужное место, но чувства не узнавали гостиную Риддла. Комната была холодной, тихой, лишенной жизни. Он выскочил в коридор. Крикнул:
— Том!
Вбежал по лестнице, несколько раз повторил имя любовника, умоляя про себя: «Отзовись, обругай меня, прокляни, пошли в задницу, только не молчи». Наверху витал странный запах: его нельзя было назвать неприятным, но желудок всё равно сжимался. На пороге лаборатории Гарри увидел Нагайну: та разглядывала что–то внутри, — и обрадовался ей, как лучшему другу:
— Где он?
Змея повернула к нему печальную морду.
— Его нет.
— Как нет?
— Его больше нет. Тома больше нет, — ее шипение было сухим и невыразительным. Впервые за всё время их знакомства она не стала язвить насчет умственных способностей Поттера. — Том умер.
— Нет, это не правда… — Гарри спотыкаясь перебрался через змею. По черному полу мансарды катилась бутылка, темное стекло приглушало идущий изнутри свет, но кое-что разглядеть всё же было можно. Взгляд наткнулся на опрокинутое зеркало, в отчаянии полез на стены, тоже будто покрытые несколькими слоями копоти. Из дыры на месте крыши сыпался мелкий пепел. Маги специально усиливали чарами пол и стены, но крышу не трогали, чтобы, в случае неприятностей, сила могла устремиться в небо, унося с собой душу очередного неудачника. Кроме бутылки и зеркала уцелел особый чародейский шкаф. Впрочем, это неудивительно: сведущие люди говорили, что эти мрачные громадины способны пережить конец света.
Плечи Поттера поникли; он вслушивался в ту особую тишину, которая поселяется в доме после того, как его покидает магия. Если бы Том был жив, его сила присутствовала бы здесь. С тишиной не поспоришь, и Гарри нашел более достойного противника — судьбу.
— Нет, Том не умер. Я его верну, — перепрыгивая через змеиные кольца, колдун добрался до лестницы и помчался вниз.
— Удачи, — пожелала ему Нагайна: к ней вернулось ее злорадство.
Скрипнула дверца. Том Риддл выполз из шкафа. Лицо, волосы, одежда мага пестрели яркими маслянистыми пятнами.
— Ну ты и змея, радость моя, — он медленно встал. Из-под мантии вывалилось «Собрание тридцати трех полулунных ритуалов», шустро отодвинувшись от хозяина, обтершего собой стенки особого чародейского шкафа.
— Что ж ты меня не остановил? — ехидно спросила питомица.
— Репутация. Могущественный чародей не может вывалиться из шкафа, с ног до головы уделанный не пойми чем, — Том осмотрел переливающиеся ладони и окатил себя двойной порцией очищающих чар. Подождал, не подаст ли какая-нибудь часть его многострадальной тушки сигнал о помощи, и решил добавить еще. Книге тоже немного перепало. Ее защитные чары молчали: видимо, неизвестная слизь оказалась не опасной, а всего лишь противной, но у хорошего мага гримуары не ползают грязными.
Бутылка крутанулась вокруг своей оси. Том поднял голову на звук и поковылял к своему демону.
— Как тебе новое жилище, Пятнистый Дик?
Пламя внутри бутылки оформилось в подобие огромного глаза, злобно уставившегося на чародея.
— Не нравится имя? Скажи спасибо, что я не назвал тебя копченой лососинкой.
При упоминании еды желудок заурчал. От первых позывов завтрашнего жора Риддл поморщился, переведя взгляд на опрокинутое зеркало. «Потом, — сказал он артефакту. — Я разберусь с тобой потом, а сейчас рухну на твердокаменный пол, закроюсь рукой от света из бутылки и усну». Чародей крепче обнял мечту об отдыхе, но, несмотря на самовнушение, она так и не стала по-настоящему желанной. Он мог отложить заботу о собственном здоровье, о доме, о зеркале, о демоне, о Нагайне, чей пристальный взгляд не оставлял надежды на то, что она забыла об обещанном кролике, но мысль о чертовом Поттере, как ее ни проклинай, не отвязывалась.
Камин не отвечал, пространство не поддавалось аппарационным чарам, коридоры перепутались, пряча выход. Гарри вытащил палочку и нацелил ее на стену. Его остановил голос, раздавшийся за спиной. Холодный, раздраженный, родной.
— Не ломай мой дом.
Поттер крутанулся и уставился на Риддла, который спокойно стоял в нескольких футах от него.
— Ты жив?
— Я похож на мертвеца?
Ответ был и «да», и «нет». Выглядел темный маг краше в гроб кладут: измученный, побледневший, исхудавший. Сосуды в глазах полопались, а кожа вокруг них покраснела, как обожженная. И всё же из-под усталости выглядывало затаенное торжество. Это самое торжество говорило за скромно молчавшего чародея: пусть у меня сейчас вид сбитой собаки, тот, кто ко мне полез, огреб намного больше. Мертвецы определенно не способны на самодовольство, но Гарри хотелось более веских доказательств.
— Можно я до тебя дотронусь?
— Если только с любовью, но без страсти.
Гарри нежно провел рукой по сухой, обветренной щеке. Потом уткнулся носом Риддлу в плечо, не зная — то ли ему смеяться, то ли плакать. Том позволил себе сломаться и обнял мальчишку так крепко, как позволяли ноющие ребра, и еще чуть крепче.
— И как ты собирался меня возвращать?
— При помощи хроноворота.
— Сама по себе идея неплоха, но здесь нестабильная пространственно-временная зона. Шанс на успех — процентов двадцать. Впрочем, и в более благоприятных условиях хроновороты ненадежны. Нелюдь вроде меня не стоит этого риска.
Поттер оторвался от любовника, поправил очки и спросил:
— Ты знаешь, чем от тебя сейчас пахнет?
— По твоим глазам вижу, что не преисподней.
— Ландышами, — Гарри усмехнулся. Ирония не такая уж сложная наука, особенно если у тебя хороший учитель. — Я помогу тебе добраться до спальни.
— Сам справлюсь, — Том отстранился. Поттер пошел рядом, не скрывая готовности поддержать, если усталость всё же переборет упрямство темного мага; тот покосился на своего навязчивого спутника и спросил у коридора:
— За что мне это наказание?
— Я тебе не наказание, а спасение.
Том обогнал его на пару шагов и тогда сказал:
— Скорее, ослепление. С ним ведь сравнивают любовь?
Гарри не ответил. В его голову набилась шумная компания из десятка других вопросов. Заводилами у них были: «Я правда слышал то, что слышал?», «И правильно понял?», «Вдруг это был сарказм?», «Почему нельзя сказать всё по-человечески вместо того, чтобы выкручивать мне мозги?»
Лестница не обещала легкого пути наверх: ступеньки будто прибавили в количестве и высоте. Том посмотрел на нее как на врага, потом повернулся к Поттеру. Взгляд, который достался парню, был чуть более дружелюбным и всё же четко приказывал: «Не суйся». Гарри успел возразить лишь недовольным вздохом. Сверху полился теплый живой свет, так непохожий на тусклое сияние их Люмусов.
Фоукс сделал круг под потолком; должно быть, он влетел через дыру в крыше. Оба колдуна не сводили с него глаз.
— Еще одна бесполезная птица, — ее величество Нагайна заскользила по лестнице. — А мне, между прочим, обещали кролика.
Феникс сел на вытянутую руку Риддла. Тепло огня разгладило лицо чародея, смахнуло усталость и беспокойство.
— Здравствуй, мой хороший. Наконец, ты дома.
— Мы все дома, — добавил Гарри.
Том улыбнулся. Парень понял: он всё знает — об их разговоре с Дамблдором, об артефакте, о выборе, сделанном в одну секунду. Любопытство уже подхватилось, разбуженное такой невероятной осведомленностью, — Поттер убаюкал его уверенным обещанием: «У нас еще будет время, чтобы понять Тома Риддла, я об этом позабочусь».
Иная история похожа на вихрь: она закручивается вокруг небольшой отправной точки, разрастается до размеров исполинского столба, несется по земле, втягивая в себя всех, кто не сообразил убраться с дороги, а потом исчезает за горизонтом. А вопрос «Чем же она закончилась?» не находит ответа, и неравнодушному наблюдателю остается лишь надеяться и верить в то, что всё будет хорошо.
А вот недавно назначенного помощника генерального прокурора штата Генри Джексона теперь часто видят на людях в обществе очень красивой, но, пожалуй, несколько легкомысленной брюнетки, частенько шокирующей местное общество своими чересчур экзотическими туалетами. Судя по всему, помощник прокурора влюблен в свою спутницу без памяти, хотя все его знакомые считают, что в качестве жены ему следовало бы избрать себе более серьезную и респектабельную женщину. Что ж, сердцу, как говорится, не прикажешь.
Юджин Пеппероу. Пока жива любовь
