Ахиллес никогда не говорит о любви.

Ахиллес никогда не говорит о любви. Патрокл знает – подобные разговоры не пристали мужчинам. Женщины, с их мягкими, округлыми телами и ароматно пахнущими волосами, всегда требуют нежных, глупых слов, - в этом Патрокл уже успел убедиться. Будь то рабыня или свободнорожденная – все они хотят слышать одно и то же. С ними Патрокл не скупится на признания, и это приносит успех. Недавно одна из дворцовых женщин сказала Патроклу, что носит его ребенка. Патрокл боится рассказать Ахиллесу – ведь женщина принадлежит Пелиду! - но, тем не менее, очень горд собой. Ахиллес никогда не зовет Патрокла в свои покои. Но со временем юноша научился догадываться – по взгляду, случайному прикосновению или слишком напряженной позе Ахиллеса во время вечерней трапезы, - когда нужно постучать в двери царской спальни. Каждый раз Ахиллес делает вид, что удивлен. Но, отворачиваясь, чтобы раздеться, Патрокл кожей чувствует его взгляд – и знает, что Ахиллес ожидал его прихода. Ахиллес никогда не тратит время на ласки. У Патрокла нет причин жаловаться: в объятиях Ахиллеса даже боль кажется изысканным удовольствием, без которого жизнь была бы пресной, словно дождевая вода. Спальня Пелида выходит на просторный балкон, где нагретые солнцем каменные плиты пола хранят тепло даже после заката. Когда Ахиллесу наскучивает ложе, он ведет юношу туда. В лунном свете, заливающем балкон, все выглядит зыбко и призрачно, и Патроклу иногда кажется, что его обнимает не муж из плоти и крови, а бог с серебряными волосами. Ахиллес никогда не приказывает. Но и без приказа Патрокл готов повиноваться каждому его жесту. В одну из ночей Ахиллес притянул голову юноши к своим бедрам, и тот послушно, не сопротивляясь, обхватил губами его фаллос. Патрокл знал, что подобное пристало лишь рабам или женщинам, продающим свое тело за деньги. Но противиться Ахиллесу – его взгляду, его запаху, его ладоням в своих волосах, - он не мог. Его неуклюжесть вызвала у Пелида улыбку. «Я думал, мои обязанности наставника ограничатся упражнениями с копьем и мечом, - усмехнулся он и, оттолкнув голову Патрокла, велел тому сесть на край ложа. – Надеюсь, одного урока будет достаточно…» Дыхание с шумом вырвалось из груди юноши, когда Ахиллес опустился на колени меж его разведенных бедер и взял в рот твердый, возбужденный фаллос, осторожно обводя языком головку… Каждый раз, вспоминая о той ночи, Патрокл чувствует, как на лбу выступает пот, а в низу живота сладко, горячо разливается желание. С тех пор прошло всего три месяца, но Патрокл был прилежным учеником. Сейчас Ахиллес им доволен. Ахиллес никогда не позволяет Патроклу оставаться до утра. Патрокл ненавидит вылезать из-под уютных, нагретых теплом двух тел покрывал и возвращаться в свою спальню. Он много бы дал за возможность заснуть рядом с Ахиллесом, уткнувшись носом ему в плечо и чувствуя знакомый запах пота и морской соли. К тому же, Патрокл знает, что некоторые рабыни покидают покои Пелида только утром… Юноша не понимает, почему Ахиллес отказывает ему в том, что с легкостью дарует невольницам. Ахиллес никогда не хвалит Патрокла за успехи в упражнениях. Занося для удара деревянный меч или копье со специально затупленным наконечником, Патрокл каждый раз ищет в глазах Пелида хоть отблеск той страсти, что полыхала ночью, – но тщетно. Наука войны для Ахиллеса священна. И куда более интересна, чем наука любви. Ахиллес никогда не говорит о любви. Но Патроклу не нужны слова – ведь он не глупая женщина, чтобы ждать признаний. Ему достаточно того, как Ахиллес смотрит на него. Того, как Ахиллес произносит его имя. И того, как их тела подходят друг другу – идеально, словно по замыслу богов. И если бы кто-то сказал, что есть на свете более совершенная любовь – Патрокл бы не поверил. Никогда.