Любимый цветок Персефоны

В дождь Венеция похожа на мокрую кошку, притаившуюся в подворотне. Каждый горбатый мост, выгнувшийся над каналом, поджимает брюхо, чтобы не коснуться шипящей воды. Дождевой бисер подпрыгивает на скользких камнях парапетов и наполняет опустевшие улицы тревожным шепотом. Перевернутые гондолы подставляют мокрые спины холодным брызгам, а их веселые наездники спешат укрыться в теплых до удушливости кофейнях набережной. Сквозь пелену дождя огни в окнах тоже похожи на желтые глаза затаившегося хищника. Венеция ждет. Конечно, это обманчивое впечатление. Венеция — добрый город. Здесь гости без опаски гуляют до полуночи, и даже городская шпана не тронет приезжего синьора без веской на то причины. «Здесь вам не Сицилия!» — с законной гордостью скажет любой трактирщик, виртуозно добавив лишний нолик в чеке. Но маленький ресторанчик «Арабеска», затаившийся под полосатым пологом на площади Ла Пинта, живет по своим законам. Как ни один зверь в пустыне не сунется в зыбучие пески, так ни один венецианец не шагнет через порог этой забегаловки в псевдомавританском стиле. Здесь всё производит впечатление грубой декорации, скрывающей ловчую яму. Вывеска, издали напоминающая арабскую вязь, оказывается стилизованной под вереницу пляшущих скорпионов. Любой правоверный с негодованием плюнет на такое богохульное обращение со священным письмом. Арабская кухня, заявленная в меню — арабы с негодованием откажутся от неё. Танцы и музыка кочевых народов Аравийского полуострова, каковыми здесь готовы скрасить трапезу гостя — бедуины проклянут постановщика. Впрочем, всё равно в «Арабеску» никто не заходит. Неясно лишь, как ещё живы повар с двумя поварятами и официантка в полупрозрачной вуали, которая так и не научилась танцу живота. Когда идет дождь, движение на каналах стихает и народ стремится под крыши, одиночество ресторанчика становится ещё заметнее, и оно же делается его единственным достоинством. Официантка в последний раз обводит туманным взглядом пустые столики и немой колокольчик у двери, и уходит на хозяйскую половину дома. Покрывало спадает с головы фальшивой пэри, открывая зеркалу молодую итальянку с зелеными глазами, очерченными традиционной сурьмой. Больше ничего восточного в девушке не остается. Волосы ее цвета розового дерева, рассыпаются по плечам и спине, не собранные в косы. Жесты — вольные и стремительные, как взмах толедского клинка. И когда в дверь раздастся робкий стук и старый повар-мавр сунется с безмолвным вопросом, девушка уже не официантка. — Ступай домой, Серхио! Дождь. — Да, хозяйка. Повар и сам знает, что дождь. И что сегодня ресторан так и не принял ни одного гостя. И остался нетронутым казан сладкого плова, а в холодильнике стынет отменный щербет. Мясо готовить и не начинали: нечего продукты зря тратить. Еще только семь часов вечера, но на улицах царят мокрые сумерки, и больше нет смысла ждать. — Закрываемся. Он не придет в дождь. — Да, хозяйка. Старый мавр и двое мальчишек-поварят, загорелых до черноты на улицах Венеции, уже давно не удивляются причудам своей молодой хозяйки. Она исправно платит жалованье и не запрещает унести с собой приготовленные кушанья, которые так никто и не заказал. Она неразговорчива и целыми днями ждет кого-то. Какого-то необыкновенного посетителя. Хотя, конечно, для «Арабески» любой посетитель — уже чудо. Когда парадная дверь заперта и работники расходятся по домам, натягивая куртки на головы, за неимением капюшона и зонта, странная девушка возвращается в зал. Здесь есть искусственный очаг с подсвеченными углями. Его тепло быстро наполняет комнату. Хозяйка ресторанчика-миража готовит себе горький кофе, садится на подушки у фальшивого огня и погружается в чуткое оцепенение, вслушиваясь в шепот дождя за окном. Они чем-то похожи: Венеция, притаившаяся под дождем, и одинокая девушка в пустом ресторанчике. На открытом плече зеленоглазой итальянки, оттеняя белую кожу, темнеет татуировка скорпиона. Эту девушку зовут Бьянки. Бьянки Ядовитый Скорпион, киллер-одиночка. Хотя, право же, Венеции не в чем упрекнуть ее. Бьянки просто ждет.