Любимый цветок Персефоны

Моторная лодка жалась к белому боку яхты, как котенок, чуть покачиваясь на волнах Лагуны. И на палубе седой мужчина смотрел в спящее лицо своей дочери, пытаясь поверить в то, что она давно уже выросла и у нее своя дорога. Бьянки лежала в шезлонге, укутанная в плед, всё еще в своем сценическом костюме и с разрисованным лицом, но Старый Дон видел под слоем помады и туши все ту же маленькую девочку, которая рано научилась убивать, и ничего больше. — Планируете остаться на фестиваль? — спросил его Реборн, когда молчание затянулось и стало напоминать минуту скорби. — Да, я слышал, этой осенью много итальянских номинантов. И пусть половина из них — невменяемые авангардисты или просто бездари, но это наше время. Нужно смотреть шире, не так ли, друг мой? — Да, синьор, в нашем деле нет ничего опаснее шор. Кругозор киллера должен быть максимальным, — кивнул малыш серьезно. — Нам пора отчаливать. — Конечно. Вас встретят на острове. Береги ее! Отец бросил последний взгляд на Бьянки, пожал руку Реборну и сошел в шлюпку, чуть осевшую под его грузным телом. Когда зарокотал мотор, и Венеция впитала суденышко Дона в одну из своих артерий, он заметил, что городские огни дрожат и плывут не только на воде, но и в глазах. «Будешь ли ты скучать по моей девочке, город, в котором всё началось? Город, где я нанял Реборна, чтобы добиться руки ее матери, где моя дочь сходила с ума и где происходит до пятнадцати убийств каждый Божий день? Венеция, добрый город!» Она улыбалась плачущему Дону всё так же лучезарно, рассыпала золото огней и не понимала, в чем виновата. Венеция и в самом деле добрый город. Всё зло в нее приносят люди.

***

Бьянки почувствовала приближение острова еще до рассвета. Словно пахнуло в лицо среди морской глади домашним теплом, и донесся тихий шепот цветов, что когда-то цвели под окном синьорины Бьянкиты. Кутаясь в халат, она вышла на палубу, где Реборн следил за светлеющей полосой неба на востоке, села рядом. — А что там будет? — спросила, словно продолжала давно начатый разговор. — Там будет все, что ты хочешь, и даже немного больше. Маленький особнячок среди старых олив и апельсиновых деревьев, теплое море и белый пляж, старый садовник с прокуренными усами и добрая кухарка, у которой можно таскать печенье до обеда. Не правда ли, прекрасно? — Ты смеешься? — грустно улыбнулась Бьянки, качая головой. — Мне ведь уже не десять лет. Я хочу выполнять опасные миссии вместе с тобой, хочу поездить по миру, хочу усовершенствовать свою технику! Хочу отыскать Хаято. — Чаоссу! Вот это планы! А я только-только настроился на короткий отпуск. Знаешь, сколько лет я уже не был в отпуске? — посетовал Реборн, а Леон уставился на девушку укоризненно. — Ох, я совсем не подумала!.. Конечно, ты заслужил этот отдых. Я совсем не буду скучать, честно! Хочешь, я устрою садик в духе настоящих киллеров? — глаза Бьянки загорелись золотистыми хризопразами. — «Сад Персефоны»! Только самые ядовитые растения, только самые опасные цветы, руками не трогать, на вкус не пробовать… Хочешь? — Только если там будет беседка для тебя. Иначе сад останется без главного своего цветка, — стрельнул глазами малыш. Бьянки покраснела, словно это был первый комплимент в ее жизни. А затем и горизонт залился жарким румянцем, и из тумана показался хребет сонного острова. Как ни всматривались путники, ничего кроме темных очертаний гор и долин было не разглядеть, но когда медь и красное вино рассвета уступили место Солнцу, берег засиял перед ними всеми красками. Скалы красные, бурые, палевые, сотни бухточек и отмелей, россыпь маленьких островков в опалово-голубой воде — это была кружевная кайма суши. Пологие берега поблескивали серебром песчаных пляжей. А дальше тянулись вглубь острова зеленые ленты рощ, серебристые нити ручьев и каналов опутывали поля, и черные кипарисы у пристани замерли, как почетный караул. Маленький городок подслеповато щурился из-под ставен, выгибая горбатые черепичные крыши.

***

У причала стояла смиренная лошадь, запряженная в старомодную повозку, и пожилой возница пристально вглядывался в странную пару, сошедшую на берег. Девушка и ребенок в черном костюме. Всё верно. — Херете кирие!* — произнес старик на бричке и приподнял церемонно соломенную шляпу. — Херете! Это вы встречаете дочь Старого Дона? — спросил Реборн, но возница его не понял и только улыбался беззубым ртом. Прокуренные усы прилагались. Аркобалено вздохнул и перешел на греческий, чуть запинаясь. Тут старик радостно закивал и между ними завязался довольно живой диалог. Бьянки из греческого поняла только слова «скорпиус» и «аристократиса». — Все в порядке, это Теодор, он работает в нашем новом доме, — кратко перевел Реборн для своей спутницы. Когда они уселись на потертые подушки и экипаж тронулся по древней мостовой, сквозь вереницу улочек и дальше, за город, она шепнула: — Откуда он знает мое прозвище? — Ах, это!.. Старик говорит, что в нашем новом доме полно скорпионов, но бояться их не надо. Осенью скорпионы не опасны.