***
Да, Бьянки была сегодня в своей стихии. Серхио просто не знал ее в те дни, когда имя Ядовитого Скорпиона заставляло вздрагивать людей в Риме. И вот, спустя два года, она снова видела в зеркале себя прежнюю, опасную, веселую, профи. — Гуль-пэри, — прошептала Бьянки, улыбаясь сама себе. Хотелось успеть всё, словно это был последний день, а может — и первый из дней жизни. Хотелось накраситься получше, порепетировать у зеркала танцевальные движения, хотелось отведать по кусочку свежих блюд, которые приготовит ее шеф-повар. Бьянки уже и не помнила, когда она в последний раз так хотела есть! — Ты готова? — спросил Реборн, появившийся на пороге как всегда неожиданно. — Да, я жду его. Привет! — обернулась девушка с сияющим лицом. Она больше ничем не напоминала ту бледную тень человека с воспаленными от бессонницы глазами, что встретила маленького киллера в одну дождливую ночь. Сейчас она вся светилась, сверкала, как драгоценный клинок в парадных ножнах. — Чаоссу! Вот это я называю «идеальный образ»! Ты будешь танцевать сегодня? — Пожалуй, что… Она огляделась в спальне, не найдя нужной вещи, и приглашающе махнула рукой, сбегая в зал. Там на стене над низким танцевальным помостом висели безголосые инструменты, но маленький бубен был вполне пригоден для импровизации. Хлопок, звон бубенцов, перестук ножных браслетов, и вот уже она медленно кружится в облаке шифонового покрывала, ритмично покачивая бедрами. Мастерство Бьянки-танцовщицы было невелико, но вдохновение и таинственная улыбка из-под чадры совершали чудо из разряда тех, что принес в «Арабеску» магрибский ковер. Ряженый, балаганный Восток вдруг сложился в изумительной красоты мираж. А посреди миража плясала королева скорпионов. — Я уже почти завидую этому негодяю, — пробормотал Реборн себе под нос.***
Моретти было страшно. За пятнадцать лет его преступной карьеры Мертвеца убивали много раз, и все безрезультатно, но обычно душегубы предпочитали пули и ножи, а вот травить как-то не пытались. Слухи о дочери Старого Дона до Моретти доходили, и он им не слишком верил, привычно деля эти городские легенды на четыре, но сейчас вдруг накатила такая тоска, что хоть вой. И зачем он только подписался на эту работу для Реборна? Но отступать было некуда, Мертвец в последний раз одернул куцый пиджачок, стряхнул невидимые пылинки с брюк и отправился к оперному гримеру «делать лицо». На часах было ровно пять вечера. Через три часа Ромео Скарапекья должен умереть.***
Он пришел в «Арабеску» под вечер, когда небо на западе чуть зарумянилось от солнечного жара. Молодой человек, щурящий правый глаз, со скользящей походкой и в пестроватом, но дорогом костюме. И колокольчик у двери звякнул громче, чем Бьянки ожидала, но тише, чтобы испугать ее гостя-добычу. Девушка встала с низенького дивана у очага, церемонно поклонилась и спросила чуть охрипшим голосом: — Что угодно моему господину? — Лучший ужин в вашем оазисе, — ответил он и улыбнулся так же, как и при первой их встрече. «Ах, Ромео Скарапекья, останься навсегда таким, оставь на память мне эту улыбку, где не видно черного дна твоей души. Улыбайся напоследок, моя дорогая жертва!» И он улыбался. Ел изысканные блюда, в которых Черный Серхио превзошел сам себя, глазел на танец официантки в чадре, и улыбался так беззаботно, словно безгрешным вошел в райские врата. Он улыбался, пригубив вино, улыбался, когда Бьянки откинула чадру с лица, и только когда на губах его выступила розовая пена, а по телу прошла судорога, лицо Ромео приобрело испуганно-недоуменное выражение. — Наслаждайся, мой дорогой! — прошептала она, склонившись к уху умирающего, чуть не касаясь волосами растекающегося по ковру пятна крови. А потом комната поплыла перед глазами и девушка мягко осела рядом со своей жертвой. Она была без сознания. Из темного уголка шагнул Реборн, взглянул на часы и кивнул хамелеону, минуту назад выплюнувшему иглу со снотворным для Бьянки: — Ровно девять! Всё идет точно по плану. Хамелеон не ответил, он уставился на руку «отравленного». Мертвец Моретти стиснул кулак, вгоняя в тело иглу шприца-тюбика с антидотом. У него тоже все шло по плану. А на кухне Серхио взял большой бокал и налил себе крепкого янтарного вина почти до краев, в нарушение всех канонов и запретов. Он выпил и рассмеялся, и смеялся так долго, что на глазах выступили слёзы. Коротышка в черном костюме о чем-то распоряжался, мальчишки расторопно сновали по лестнице, помогая носить вещи госпожи. Потом саму ее завернули в покрывало, как младенца, и Пьетро вынес синьорину на пристань, где уже ждала моторная лодка. — Чему ты смеешься, Серхио? — спросил Реборн, оглянувшись на пороге. — Я смеюсь от радости, — ответил тот, вытирая мокрое лицо белым колпаком. — Моя работа подошла к концу, и Паоло знает время, а у Пьетро есть ключ. Разве это не весело? — Твоих помощников зовут Пьетро и Паоло? Это действительно забавно, — согласился малыш. — Чаоссу! Прощай, Серхио. Ты отлично поработал!