Under Control

Луи вытирает кровь с губы и поднимает глаза на толпу. Он не чувствует себя оскорбленным, не чувствует себя побежденным, не чувствует ничего, кроме ощущения, что все его внутренности вывернули на всеобщее обозрение. Все – начиная от сердца и заканчивая кровеносными сосудами, валялось сейчас перед этой толпой. И на это смотрят. На него смотрят. Его жрут взглядами, но он не чувствует страха. Он чувствует желание ответить, ударить больнее, чем ударили его – и он имеет в виду совсем не губу. Но он не может этого сделать, никогда бы не смог. Луи видит, что на лицах, смотрящих на него, не написано ни разочарования, ни злости, ни веры словам Зейна. Им просто нравится смотреть на него, пялиться. А он знает, что после этого уже ничего не будет так, как раньше. Нет, в их поведении при нем абсолютно ничего не изменится, но все эти люди начнут думать о нем, обсуждать в своих маленьких компаниях, могут ли слова Зейна быть правдой, приходить домой и гуглить «Как распознать гея» и опасаться, опасаться, опасаться каждую минуту. Это не та жизнь, которая была ему нужна. Это не то, как он хотел закончить школу. И это вовсе не то, как Луи Томлинсон планировал рассказать о своей ориентации. А если быть честным – Луи Томлинсон не планировать рассказывать о своей ориентации вообще. Он глубоко вздыхает и шарит взглядом по толпе в попытке найти Лиама, даже не понимая, что это именно его руки сейчас удерживают его от броска вперед. А потом просто выворачивается из этих рук и, развернувшись, уходит с целью оказаться как можно дальше от этого чертового Зейна Малика, этих чертовых людей, этой чертовой школы и этих взглядов. Ему надо к Гарри. Он остро ощущал эту потребность. Сейчас ему не мог помочь никто: ни родители, ни сестры, ни Лиам. Только Гарри. Мысль странная и неожиданная, но Луи чувствует всеми теми внутренностями, которые ещё пять минут назад валялись на глазах у всех – только Гарри сможет сейчас повести себя правильно. Зейн, стоящий напротив, дышит так же тяжело, изредка сглатывая – удар под дых был очень точен, и на несколько секунд Зейн даже подумал, что так и проигрывают: плюясь кровью из разбитых зубов и ощущая острую боль. Но потом боль прошла, и он увидел, что руки Лиама обхватывают Луи. Руки его Лиама обхватывают этого Луи. И тогда он понял – проигрывают вот так. Без крови, без кашля и физической боли. Моральное убийство куда более жестоко. И так было всегда – Луи при любом раскладе оказывался впереди. Пусть на полшага, но впереди. Томлинсон начал выворачиваться из рук Лиама, вызывая в голове Малика неясную мысль о том, что он бы никогда не стал так делать, и явно решил уйти. Зейн ещё раз тяжело втягивает воздух и тоже разворачивается. Толпа вокруг не дала бы им продолжить драку, даже если бы он хотел. А он уже не хотел. Все было понятно. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Он попытался рискнуть, но попытка с треском провалилась. Этого стоило ожидать – Луи верили гораздо сильнее, чем Зейну. Зейна слишком боялись. И он сам понимает, насколько опрометчиво поступил, пытаясь утопить Луи всего лишь словами. Нужно было искать доказательства, нельзя было полагаться на волю случая и волю слабости Томлинсона. Зейн ведь знает его – знает, что тот не сдастся, не скажет прямо, что он гей, что взял Лиама в команду за секс. Он бы никогда в этом не признался. Так же, как Зейн никогда бы не признался, что уже несколько лет до безумия влюблен в одного из главных ботаников школы. Но они оба знали одно – все это началось два месяца назад. Именно тогда Луи впервые услышал, как разговаривает самый забитый ученик в их школе – Лиам Пейн. Именно тогда Зейн впервые увидел, что Лиам стоит рядом с Луи и даже улыбается. Именно тогда «холодная война» между ними начала превращаться в активные боевые действия. Именно тогда все вышло из-под контроля.