Under Control

Два месяца назад.

В почти пустом классе секундная стрелка тикала слишком громко. Луи кажется, что его мозг сейчас взорвется, и он начинает обратный отсчет: три, два, один, ноль. Когда на ноль ничего не происходит, он начинает считать снова, на сей раз начиная с 10. Но и на следующем нуле – все такая же тишина, в которой невозможно даже думать. Кажется, мозг плавает в вакууме. Абсолютная изоляция. 100, 99, 98, 97… В очередной раз, доходя до нуля, Луи не выдерживает: ему сказали сидеть ровно до 5, но остается всего 10 минут, и он думает, что абсолютно ничего не произойдет, если он слегка нарушит условия. В конце концов, эта игра не столь важна. В конце концов, это вообще не игра. Школьное наказание странно само по себе – последний раз такое с ним случалось в младшей школе, он даже не знает, какие тут правила. Если ему сказали сидеть и молчать – он действительно должен был сидеть и молчать? Если ему сказали просидеть ровно до 5 – нужно ли выжидать минута в минуту или можно уйти уже сейчас? Луи не знает про наказания ничего. Луи – образец в этой школе. Ситуация с наказанием вообще нелепа до невозможности. Кто придумал наказать капитана футбольной команды прямо на время тренировки всего лишь за то, что он толкнул в коридоре какого-то ботаника? Во-первых, это было не специально. Все знали, что это не специально. Все видели. Почему, черт побери, никто ничего не сказал? Луи сжимает зубы и думает, что, возможно, он и досидит до пяти. Злость на «друзей», которые не сказали ни слова, усиливается. Луи чувствует какие-то черные пятна перед глазами и понимает, что пора бы уже разжать зубы. Ещё минута, и, кажется, он потеряет сознание. Луи разжимает челюсть и садится на стуле ровнее. Он уже не смотрит на часы и почему-то даже перестает слышать секундную стрелку. Голова слегка кружится, но Луи практически не замечает этого. Он думает только о том, как выйдет отсюда. Ему кажется, что у него клаустрофобия, а стены сжимаются и начинают наступать. Томлинсон прикладывает пальцы к вискам и вместо тиканья секундной стрелки слышит свой пульс. 1, 2, 3, 4… Он успевает подумать, что сердце бьется как-то слишком уж быстро, учитывая, что все последние три часа он просидел на стуле, но мысли разбиваются о звонок. Телефон, лежащий в сумке, орет, и Луи уже готов подумать о том, что, кажется, тренер хочет выкинуть его из команды, но потом вспоминает, что поставил будильник ровно на пять. Свобода. Свобода! Свобода!!! Он может идти. Никаких сжимающихся стен. Никакого вакуума. Никакого тиканья секундной стрелки. И, господи, отныне – никаких ботаников в школьных коридорах. Никогда. Луи думает, что избежал сумасшествия. Луи может дать руку на отсечение, что шизофрения уже положила ладонь на его плечо. Луи бездумно любит будильник, спасший его. Коридор пуст. Конечно, ни один сумасшедший не задержится в школе до 5. Ни один из дружков даже не позвонил Луи, чтобы узнать, как он. Узнать, не нужно ли ему что-нибудь, не сошел ли он с ума и жив ли он вообще. Хотя, конечно, все они привыкли к наказаниям. Ни для кого из них это не могло стать таким испытанием, как для Луи. Он с надеждой ищет оправдания их поведению, потому что он должен простить их и поддерживать с ними отношения. Это школа, это иерархия, и если отношения не будет поддерживать он, то всегда найдутся кандидаты, которые с радостью его заменят. Луи улыбается себе под нос, сам не понимая, почему. Возможно, потому что он осознает, что сейчас он – на вершине. И вершина закреплена за ним, даже если приходится делить её с Маликом. Но в то время, как Зейн изо всех сил пытается запугать школу, Луи так же изо всех сил влюбляет эту школу в себя. И у него это получается. – Луи! – голос негромкий и абсолютно незнакомый. На долю секунды Томлинсону кажется, что он звучит внутри его головы и он даже успевает усмехнуться тому, что все-таки сошел с ума. А потом чувствует на своем плече руку. – Луи? Он поворачивается и видит того самого ботаника. Силится вспомнить его имя, но голове не всплывает даже первая буква, хотя Луи уверен, что имя короткое. И он решает рискнуть. – Хм, Уилл? – Глаза парня комично расширяются и становятся даже чуточку обиженными. Кажется, промах. – Лиам, но не важно. Лиам. Стоило помнить, что его зовут Лиам, вообще-то. «Я просидел три часа в одной комнате из-за Лиама». «Я пропустил тренировку из-за Лиама». «Я чуть не сошел с ума из-за Лиама». Луи решает, что ему совсем не нравится это имя. А потом понимает, что все это время парень что-то говорил. Сосредотачивается, но успевает уловить только окончание фразы: – … так что прости. Этот Лиам и правда выглядит виноватым. Не то чтобы это что-то меняло, но Томлинсон решает, что попытка извиниться была очень мила. Поэтому он улыбается в ответ: – Ничего страшного, Лиам, это было поучительно. Тем более, это не твоя вина. Забыли. Он уже готов отойти, но Лиам все ещё удерживает руку на его плече, кажется, собираясь с силами, чтобы что-то сказать. Луи не совсем уверен, что хочет стоять и ждать, пока ботаник решится, но вырваться и уйти, определенно, будет не самой лучшей идеей. И нельзя сказать, что это будет культурно. И уж определенно не добавит ему популярности. Хотя нельзя сказать и того, что этот ботаник в силах хотя бы немного изменить его репутацию, но Луи предпочитает помнить обо всем и учитывать все варианты. Его статус – это на самом деле единственное, что у него есть в этой школе. И это то, что сложнее всего удержать, когда ты в равном положении со своим ближайшим соперником. – Нехочешьлисходитьсомнойвкафе? – ботаник произносит фразу настолько быстро, что Томлинсон даже не сразу успевает понять, что он сказал. А когда наконец понимает – испуганно дергается. Рука Лиама соскальзывает с его плеча и повисают вдоль тела. – Нет, Лиам, я не заинтересован, - Луи думает, что панику в его глазах можно увидеть даже не особо напрягаясь, и изо всех сил пытается взять себя в руки. Он не должен показать, что эта фраза задела его или вызвала нежелательные эмоции. Он не должен никак проявить себя. Это все должно остаться в секрете. Лиам усмехается, но Луи не видит и тени насмешки в его глазах, когда, наконец справившись с собой, смотрит в них. – Луи, я имел в виду просто так: посидеть, выпить кофе. Ты вовсе не должен был подумать ничего другого. Конечно, он ничего не имел в виду. Кажется, это уже паранойя. Луи нервно усмехается в ответ. – А я ничего и не подумал. Просто я правда не заинтересован сегодня ни в каких кафе. На данный момент мне хочется домой, – на секунду Луи кажется, что он слишком груб, поэтому он, не подумав, добавляет: – Но мы можем сходить в любой другой день. Найди меня в школе. Глаза Лиама загораются, и Томлинсон думает, на что же обрек себя. Преданных фанатов у него и так предостаточно, и давать ещё одному повод надеяться на близкую дружбу – слишком глупо. Однако он уже просто не может взять свои слова обратно. – Спасибо, Луи, спасибо, – Лиам говорит это, уже отходя от него и немного глупо улыбаясь. Луи машет ему на прощание рукой и идет на выход. Хватит, слишком много опрометчивых поступков, связанных с одним человеком, на сегодня. *** Лиам не подходит к нему ни разу за неделю. Луи видит его в школе, но тот даже не здоровается, и Томлинсону начинает казаться, что он благополучно избежал участи в виде похода в кафе, с, возможно, одним из самых скучных парней в школе. Он не может не радоваться, потому что все складывается как нельзя лучше. В его жизни все всегда складывалось именно так, и он невероятно гордится собой в определенные моменты. Луи откидывается на стуле и прикрывает глаза. В классе ещё почти нет людей, а значит, он может остаться наедине с собой. Эти редкие моменты, когда он представляет, что все по-другому и ему не приходится врать о себе, чтобы быть на вершине. Ложь, притворство, страх. Эти чувства окружают внешне вполне счастливого Луи Томлинсона, 18 лет, капитана школьной футбольной команды и любимца всех и вся. Ложь – каждый день, каждую минуту, каждая девушка, которой он пытается заинтересованно улыбаться, каждый записанный телефонный номер от них же, с обещанием обязательно позвонить. Притворство – каждое изображение счастья от пьянки на квартире у недалеких товарищей по команде, каждое разыгрывание удовольствия от поцелуя с пьяной полузнакомой девушкой. Страх – каждый сайт знакомств для геев, каждый порно-ролик, надежно спрятанный в скрытой папке, каждый взгляд на другого парня. Все это за несколько последних лет стало так плотно окружать Луи, что он уже не помнит, как это – жить без. Не то чтобы это напрягало его, обычно нет. Ко всему привыкаешь. И Луи привык. По-другому нельзя: ты либо на вершине, образец идеальности и того, что нужно всем тем, кто ниже тебя, либо ты внизу, и смотришь сверху на того, кто оказался успешнее. Кто оказался куда лучшим актером. Кто отлично справляется с главным правилом в школе: лги. Когда Луи открывает глаза, учеников в классе уже значительно больше. К нему никто не подходил все это время, и он не мог сказать, что это сильно его расстраивало – наоборот. Настроение было отвратительным, говорить не хотелось ни с кем. У Луи не было настоящих, близких друзей в этой школе. Раньше, когда он смотрел кино о подростках, он всегда видел, что у «короля» школы есть два или три преданных друга. Или хотя бы один. У него не было никого. За ним ходили хвостом – да. Его любили и хотели – да. Половина в этой школе легко отдала бы почку за право считаться лучшим другом Луи Томлинсона – да. Но Луи не мог им доверять. Никому из них. Они все предали бы, появись такая возможность. Луи не был способен верить людям. Вокруг него ежедневно разворачивались человеческие драмы: все они предавали, бросали, обсуждали друг друга за спиной, и он просто боялся стать частью одной из этих драм. Боялся и не имел желания. Луи проводит руками по парте. Ему нравится, что они сидят по одному. Так он чувствует свободу от толпы, которая, при всей любви Луи к ней, иногда начинает давить. Самое ужасное – это как раз невозможность отдохнуть от чего-то. Так можно устать даже от самой любимой вещи в мире. Томлинсон хочет, чтобы можно было дышать и совершать поступки, не думая о последствиях. Но это нереально. Это никогда не станет частью его жизни. Он не настолько глуп. Или не настолько смел. Он просто «не настолько». И об этом не знает никто, кроме него. От мыслей Томлинсона отвлекает мягкий звук падения чего-то на пол. Он абсолютно уверен, что парта была пуста, поэтому даже не сразу наклоняется, чтобы проверить, не он ли столкнул что-то рукой. Но потом любопытство берет верх и он все-таки опускает голову. И видит листочек, сложенный во много раз, так, что квадратик, получившийся из него – не больше спичечного коробка. Луи даже не может точно знать, что это записка. И даже если это она – кто сказал, что именно он адресат. В конце концов, эта странная бумажка может быть покрыта слоем яда, который сначала испортит его кожу, покрыв её страшными язвами, а затем просто-напросто убьет его. Но что-то внутри будто орало: бери, бери, бери. Как будто это может остановить катастрофу, предотвратить конец света и спасти его. И он взял. Не просто открыл и при всех прочитал, что там написано (он даже не уверен, что что-то написано), а как вор, скрываясь, сунул её себе в карман. Потому что то самое «неизвестно что» внутри, кроме настойчивого совета о том, что бумажку надо взять, ещё и орало и приказывало спрятать её. Прочитать дома, в одиночестве, в компании кошки и чашки чая. Или без чая. Или без кошки. Главное – не в окружении всех них. Он прячет записку и забывает о ней на три дня. Это несложно – в жизни Луи много того, что абсолютно точно перевешивает эту записку в кармане. Точнее, он так думает – футбол, футбол, футбол, имитация жизни самого правильного мальчика, футбол, футбол, учеба, имитация, футбол… Это круг, который он не может, да и 99% времени вовсе не хочет размыкать. Все правильно, все как надо, все так, как должно быть. А та папка, которую можно обнаружить на рабочем столе ноутбука, только зная о ней, та пачка сигарет, которая надежно спрятана в его шкафу за зимней одеждой, те минутные срывы, когда он бьет кулаками стену и воет от боли – это не часть его жизни. Это просто случайности, нарушающие её привычный уклад. Случайности, на которые не стоит обращать внимания. Случайности, к которым присоединяется ещё одна – чертова записка. Находится она совершенно неожиданно. Луи выворачивает карманы джинсов в поисках колпачка от флешки, но, вместо него, находит проблемы. В записке всего два слова и подпись. «Ты помнишь? Лиам». И да, это то, что Луи Томлинсон – «король школы» – может назвать проблемами, как бы странно это не было. Он чувствует приближающийся ураган, не будучи способным сам себе объяснить это ощущение. Напоминание Лиама вполне ожидаемо – в конце концов, Луи дал обещание, которое должен был выполнить, рано или поздно (лучше бы, конечно, никогда). Но у Луи появляется целый ворох вопросов: почему именно записка, почему такая странная записка, почему именно сейчас? У Лиама была неделя, чтобы напомнить о себе, но он выбирает такой странный способ. Это непонятно, и потому напрягает. Любая неизвестность, которую просто невозможно объяснить, повергает Луи в состояние паники. Ему нужна определенность. Всегда, во всем и со всеми. А это, кажется, совершенно не тот случай. *** – Мистер Джекинс, я могу сегодня уйти пораньше? – Луи нервно теребит футболку, то натягивая её пониже, то приподнимая. Его вечная проблема – нервные руки. Наверное, если бы кто-то знал об этом, он мог бы узнать гораздо больше и о самом Луи. Было только одно «но» – никому, в принципе, это не было необходимо. Никто не считал нужным наблюдать за ним чуть внимательнее, чем того требовали правила иерархии. – Конечно, нет, Томлинсон. У тебя на носу игра. Ты знаешь это лучше, чем знаю я и все члены твоей команды. Однажды ты пропустил тренировку, однажды заявился на неё явно с похмелья. Даже твой статус лучшего футболиста не дает тебе на это права, – тренер, сам того не замечая, повышает голос. Луи смотрит на это сверху вниз. Он знает мистер Джекинса много лет и абсолютно уверен, что ему ничего не сделают. И дело было вовсе не в какой-то сумасшедшей доброте тренера. Луи умеет пользоваться своим положением. Держать школу под своим контролем – это не только постоянное давление. Он ощущает этот пресс, но ещё больше он ощущает власть. Он знает, что может позволить себе многое, знает, когда стоит беспокоиться, а когда нет. И сейчас был явно второй случай. Вся ответственность Луи перед футбольной командой пошатывается. Он чувствует только колотящиеся в висках слова: «уйти, уйти, уйти». Покинуть это место, сбежать отсюда. Луи слишком часто сбегает последнее время, но он не может справляться с собой. Он переводит взгляд на трибуны. Лиам сидит там. Он сидел там с начала тренировки, которая сегодня началась в 11. Сейчас было уже 3. И все это время, каждый раз, поворачивая голову к трибунам, Луи ловил на себе его взгляд. Он неотступно преследует его, пытаясь выдавить мозги. Хочется назвать Лиама сталкером, но в его взгляде не чувствуется мании. Очевидно, ему просто интересно смотреть на тренировку, смотреть на Луи. Тот вспоминает о записке, все ещё лежащей в верхнем ящике письменного стола. Прошло уже три дня, после того, как он нашел её в ящике стола. И все эти три дня он просто забивал делами, стараясь и не вспоминать о ней. Он даже не мог придумать, как дать ответ. Вместо этого он узнал все, что мог выдать Google о Лиаме, фамилия которого теперь тоже ему известна – Пейн. Лиаму 18, и он учился в школе с Луи все время (хотя Луи мог дать на отсечение руку, что никогда не сталкивался с ним в прошлом году). Его страничка в Фейсбуке была почти пуста – Луи так и не узнал, чем он увлекается, какие его любимые книги и музыка. Даже фотография была одна – улыбающийся Лиам держит на руках маленькую собачку. Было непонятно ровным счетом ничего. Поэтому Луи медлил. Луи выныривает из воспоминаний как раз в тот момент, когда тренер, кажется, готов вышвырнуть его с тренировки силой – за то, как мастерски Луи игнорировал все его возмущения. Томлинсон усмехается – он настолько хорошо изучил тренера, что обходит его на пять шагов вперед. Джекинс злится, когда его не слушают. Джекинс нервно постукивает себя по колену, когда сомневается. Джекинс трахает школьную секретаршу. Луи, в отличие от всех людей вокруг, любит наблюдать, делать выводы, сводить факты воедино и знать. Быть в курсе того, что может помочь ему в облегчении своей жизни. Поэтому, спустя десять минут выходя из школьной раздевалки, он не может не гордиться собой. К нему подходит какая-то полузнакомая девочка. Кристина? Кэрри? Катрин? Луи почти уверен, что её зовут на «К», но, помня о случае с Лиамом, остерегается называть ее по имени. Она неумело пытается пригласить его на свидание, он мило улыбается и находит причину отказать. Все как всегда – такие предложения поступают регулярно и уже давно не вызывают ни восторга от осознания собственной значимости, ни хоть сколько-нибудь положительных эмоций. Вообще ничего. Они просто есть. И Луи привык к ним так же, как ко всему. Но когда девочка, слыша его отказ, всовывает ему в карман бумажку, думая, что он не замечает этого, Луи готов почти расцеловать её. Карин/Келли только что, сама того не зная, подсказала ему способ ответить на записку Лиама Пейна. *** Колесики стула громко шоркают по деревянной поверхности. Обычно это раздражает, вызывает желание сменить стул, пол, жизнь или себя, но сегодня Лиам только ещё раз откатывается на стуле назад. Он сделает это. Он изменит все. В его руках была вещь, которая могла считаться в этой школе почти бесценной. 99% девушек и около 50% парней отдали бы за неё половину своей популярности, потому что она тут же вернула бы её обратно. Но сейчас – сейчас эта вещь принадлежала только Лиаму. Тому самому, который «Какой Лиам?», «Кто такой Лиам?», «Ты что, новенький?». Тому самому, который был никем в этой школе на протяжении 10 лет. Тому самому, который приводил в исполнение план, который назвали бы гениальным, будь у Лиама кому его изложить. Сложно представить, что семь слов могут менять жизнь или судьбу так кардинально. Сложно, но только если это не «Давай встретимся около Старбакса в 5? Луи». Лиам усмехается. Как насчет аукциона? Кто-то предложит заплатить деньгами, кто-то натурой, кто-то попытается пригрозить. Но ведь никто и никогда не предложит цену, которую на самом деле стоила записка в этой школе. Это было похоже на получение Нобелевской и Пулитцеровской премий, Оскара и Золотого Глобуса. Он как будто стал гением сразу во всех областях и собрал разом все награды. Это был всего лишь второй пункт в его плане, но Лиам уже мог чувствовать себя победителем. Невозможно представить, как трудно дался ему этот шаг, сколько работы он проделал и какой награды ожидал в конце, который можно назвать началом. Началом настоящей жизни. Лиаму Джеймсу Пейну – 18. Лиам Джеймс Пейн никогда не целовался. Лиам Джеймс Пейн считает, что он достоин большего. Лиам Джеймс Пейн умеет наблюдать. Он знает, что он второй, после Луи, человек в этой школе, кто вообще имеет желание узнать чуть больше, чем люди предлагают. Он понимает, что Луи знает все о тех, кто ему интересен. А он знает все о Луи: потаенные взгляды, нервное постукивание пальцами по столу, содержание плеера, его ориентацию. Он знает, что Луи не любит оливки, зато обожает маслины (Лиам не видит между ними разницы), знает, что черному чаю Томлинсон предпочтет зеленый, а математике историю. Он мог бы привести множество таких фактов, но сейчас каждый из них неважен. Важен тот факт, который появится в скором времени: Луи Томлинсон, капитан команды, встречается с Лиамом Пейном, лучшим полузащитником.