Средство от секса

      Медленно ползла вторая неделя с момента появления Давида в больнице. Петр, каждый рабочий день заглядывающий к нему на несколько часов, с ужасом видел, как рабочий кабинет его двухразового любовника перемещается в больничную палату. Давид был круглосуточно обложен бумагами, договорами, цифрами, сверками, отрываясь от всего этого вороха лишь с появлением брюнета.       Мужчина медленно и верно начинал ненавидеть больницу. Ему, привыкшему к спорту семь дней в неделю, титаническим нагрузкам на работе и ресторанным изыскам, становилось дурно от больничного вялого течения жизни и пресной каши, что с нечеловеческим энтузиазмом в него пихал Петя. Но поистине танталовы муки Давиду приносил сам брюнет. Во-первых, он умудрялся быть каким-то ослепляюще сексуальным в этом своем белом халате и дорогих очках. Во-вторых, тянулась вторая неделя давидовского целибата - между заинтересованными друг в друге мужчинами всё это время не было НИЧЕГО. Абсолютно… Даже поцелуя. При этом они удивительно много говорили, старательно избегая тем, связанных с клубом. Ну и, наконец, в-третьих, Давид тихо и неминуемо доходил до точки, чувствуя, что еще один интеллигентный визит визави закончится вооруженным нападением, оружие тем более болезненно стояло в трусах.       Петя заглянул во время вечернего обхода, держа листы, в которых он с педантичной тщательностью фиксировал все, что происходило с пациентами. «Дело шьешь», - часто говорил на это Давид.       - Как самочувствие? - присаживаясь на край кровати, с напущенной серьёзностью проговорил брюнет.       - Плохо, - односложно отозвался пациент.       Волнение на лице лечащего врача не заставило себя долго ждать. Петр Константинович заметно занервничал, он уже порядком привык, что у его пациента никогда ничего не болит, что он, по собственному выражению, здоров как бык, и его уже неделю назад не мешало бы выписать.       - Давид, что-то беспокоит?       " О, - с удовольствием подумал мужчина, - перешли на личности".       - Да, беспокоит, - серьезно ответил он врачу.       - Что конкретно? – тревога уже слышалась характерными нотками в голосе.       - Боли, - отозвался Давид.       - Где болит? – брюнет даже листы на тумбочку закинул от волнения.       - Давай руку, - пациент протянул широкую кисть своему лечащему врачу.       Белая ладонь тут же легла в смуглую протянутую кисть. Давид опустил руку не на шутку взволнованного брюнета на напряженный живот. Однако, недолго задержавшись, повел ее чуть ниже, медленно и верно спускаясь к паху. Конечной же остановкой стал напряженный горячий член, который врач нежно сжал, повинуясь скорее инстинктам, чем разумному стремлению.       - До инфаркта меня довести хочешь? – осведомился он у Давида, поглаживая желанный ствол рукой.       - Скорее до греха, - ответил, усмехнувшись, тот.       - Напомню вам, мы находимся в медицинском учреждении, где вы являетесь пациентом, а я главным хирургом, - пальцы этого самого хирурга тем временем пробрались под плотную ткань трусов, поглаживая нежную кожу.       - Может, лучше я вам напомню, где вы держите свою руку? – вторил Давид.       - Вы имеете что-то против представленного лечения и конкретно моей руки? – ответил, чуть улыбаясь, брюнет.       - Нет, доктор, вы человек, безусловно, талантливый, но я бы заменил вашу теплую ладошку на что-нибудь иное. Может, у вас найдется альтернативный метод лечения?       - Мы в нашем учреждении используем передовые достижения научной мысли, - отвечал брюнет, стягивая с лежащего перед ним мужчины мешающее «медицине» белье.       Губы брюнета мягко легли на подрагивающий член пациента, вызывая приветственный стон оного. Петя никогда еще с таким упоением не сосал. Он, стараясь не тревожить бинты, мягко оглаживал грудь родного мужчины. Ну а к члену вообще оставался поразительно неравнодушным. Ему приятно было и покрывать его невесомыми дразнящими поцелуями, и острым языком скользить от мошонки к уздечке, и вылизывать поджатые в наслаждении яйца, и заглатывать член под корень, поднимая глаза на своего мужчину и видя, как тот всем телом откликается на проступающий кайф. Визави не мог бы ответить, кто получает сейчас большее удовольствие: пациент, лежащий перед ним, или он сам, остро наслаждающийся своей добычей. Давид не стонал во время сего действа, но его дыхание, сбитое, как у марафонца, нагляднее всего прочего говорило брюнету, насколько правильны и приятны его старания.       Чувствуя, что конец близится, Давид попытался было отодвинуть увлекшегося брюнета от готового выстрелить оружия. Тот же прекрасно и сам почувствовал, как напряглось тело мужчины, ожидая развязки, и тем активнее заработал ртом, не желая пролить не капли, накопленного за время воздержания в пациенте. Вот теперь Давид промолчать не смог. Какой-то львиный рык вырвался из его груди, когда сперма густым потоком хлынула в рот любовника.       Петр, хищно облизнувшись, скользнул под бок к расслабленному, тяжело дышащему мужчине.       - Приятного аппетита, - усмехаясь, ответил Давид, чмокнув постаравшегося в щеку.       - Спасибо, - довольно ответил брюнет, накрывая губы мужчины своими в каком-то безумно жадном поцелуе.       Вообще до этого момента в сознании Давида четко существовало представление, что целоваться после минета, пусть и по-королевски выполненного, мягко выражаясь неприятно. Но сейчас это заблуждение как-то уступило на задворки сознания, позволив в полной мере насладиться губами и языком своего любовника.       Брюнет же, больше не ведя в поцелуе, а только податливо тая под напором Давида, даже не заметил, как большие и сильные ладони начали методично лишать его одежды. Можно было, конечно, в лучших традициях жанра говорить о том, что так нельзя: они всё-таки в больнице, Давид еще не до конца поправился. Вместо всего этого потока неубедительного бреда брюнет поднялся с теплой постели и быстро стянул с себя весь больничный наряд, абсолютно обнаженным юркнув под бок пациента.       Хотя одну вещичку из больничного антуража он все же прихватил. В его руке блестел конвертик с презервативом.       - Хочешь? – аккуратно спросил он у Давида.       Давид ничего не ответил, только посмотрел, но взгляд этот кричал о желании. Когда мужчина начал покрывать поцелуями тело врача, тот почувствовал, что мелко подрагивает. Ему было так остро хорошо, что тело окликалось вспышками на каждое прикосновение, легкий укус или поглаживание любовника.       - Повернись, - шепнул Давид, чмокнув в плечо своего любимого медика.       Петр послушно развернулся, невольно ерзая. Он с невыразимой страстью ждал, что сейчас его со смаком трахнут. Это мысль атаковала болезненным наслаждением, заставляя мышцы сокращаться. Но вместо прикосновения ожидаемого члена он почувствовал движения языка.       - Ох, ты ж бля, - вырвалось из него.       Давиду с прошлого раза хотелось это попробовать. Мужчина хорошо помнил, как извивалось тело брюнета, терпя подобную ласку. Теперь его язык выводил влажные узоры на сжимающемся колечке мышц. Никакого отвращения или неприятия не было, напротив, он с нескрываемым наслаждением следил за тем, как крошечное отверстие то приоткрывается, пропуская его язык, то сжимается так, будто там и пальца никогда не было. Брюнет уплывал, касаясь критически возбужденным членом простыни. Он уже успел раз кончить, но скользящий внутри него язык разбудил возбуждение снова, заставляя стекать сочащуюся смазку.       Наконец Давид оторвался от увлекательного занятия и протянул любовнику еще одну подушку. Брюнет ловко устроил ее под ягодицами, жадно предвкушая продолжение. Картина, открывшаяся перед глазами Давида, заставила его на секунду замереть. Он жадно рассматривал стройное, но подтянутое тело: аккуратные мышцы спины, ладные длинные ноги и сводящую с ума задницу, маленькую и чертовски аппетитную.       Давид быстро наклонился вниз и легко прикусил одну из шикарных половинок, вызывая легкий смех брюнета, который тут же прекратился с шуршанием этикетки презерватива. Мужчина навис над ним, дыханием опаляя шею, движениями мягких губ скользя по белоснежной шее. Он дразнящими толчками скользил членом между сжатых ягодиц брюнета.       - Садист хренов, - резонно заметил плавящийся от кайфа врач.       И тут же почувствовал плавный, наказывающий за оскорбление толчок. Крик свой брюнет вовремя утопил в подушке. Это было удовольствие, сравнимое с лезвием, пронзающее до основания, затопляющее разум и заставляющее содрогаться, как в припадке. Давид начал движение, сначала неспешное, будто раскачивающее на волнах нежности, а затем все ускоряющееся. Со временем толчки становились все крепче, мощнее, пока брюнет не начал различать, как по палате разносятся шлепки друг о друга возбужденных, влажных тел. Петя мычал в подушку, сжимая, как в дешевой порнухе, простыни, те уже оголили покрывающий кровать матрац. Он, наверное, беззвучно кричал, в голове носились какие-то урывки мыслей: хорошо, да, давай, какой же кайф, боже мой, как хорошо, да, да.       Давид шептал ему что-то пошлое, вынося все на новый и новый уровень наслаждения: «Как же в тебе хорошо. Какой ты, сука, охуенный».       - Я люблю тебя, - с трудом совладав с собственным речевым аппаратом, простонал брюнет. Он чувствовал, что сознание оставляет его вместе с каким-то засасывающим, сметающим всё на своем пути смерчем оргазма. Он вжался зубами в подушку, давя не крик, а рёв немыслимого наслаждения. Тело вело, как в дикой агонии.       Давид от сказанных слов, казалось, провалился за грань реально существующего мира, а следом почувствовал обжигающие сокращения мышц своего партнера, руки которого рвали метавшуюся простынь, спина выгибалась от накатывающего безумства, а стоны вырывались даже сквозь подушку. Такая картина и тиски на члене не могли оставить нашего героя равнодушным. Он буквально рухнул на великолепное тело, с силой сжав стройные бока, тяжелым давящим толчком вошел до упора и всё… По ощущениям происходящее напоминало взрыв атомной бомбы, тем более, что зарево от пожара мелькало в глазах актива. Охватившее наслаждение миллиардами игл пронзило сильное тело, и он с трудом заставил себя приподняться и занять место рядом со своим любовником.       Комната дышала сексом, кайфом и духотой. Как сквозь марево, усталыми глазами Давид взирал на подарившее ему жизнь наслаждение.       - И я люблю тебя, - прошептал он устало засыпающему врачу. И даже не рассчитывал, что тот его не услышит.